Коллектив авторов - Здравствуйте, доктор! Записки пациентов [антология]

— Как вы себя сегодня чувствуете, Агата Николаевна? — спрашивал доктор на следующий день у новенькой, меряя ей пульс.

— Я чувствую себя хорошо, честное слово, — тихо сказала она. — Горло болит гораздо меньше. И температура спала. Может, мне домой?

— Подождите хотя бы анализа крови. Зачем же так спешить? — Заведующая, которая сегодня удостоила палату своим посещением во внеурочное время, светила ей в горло фонариком, придирчиво рассматривала розовый, услужливо распахнутый зев.

— Но мне и правда лучше.

— Вот и славно. Если анализы хорошие, послезавтра и выпишем, — заведующая обратила участливый взор на Олю: — А вы как себя чувствуете, милочка?

— Плохо. В туалет часто бегаю. Писать больно, — шепотом призналась Оля и подобрала ноги с пола, который нянечка натирала чавкающей шваброй на тряпке. Уборка и обход больных сегодня совпали по времени.

— Да, ночная сестра говорила мне, что вы несколько раз за ночь мимо нее пробежали. Укольчики новые попробуем?

— А что за уколы? — заволновалась Оля.

— Хорошие уколы. Вашим почкам понравятся. Но сильно болючие.

— А есть не болючие?

— Ягодка, мы не на рынке. Если доктор сказал, что надо болючие, значит, так тому и быть. Так больно?

— Нет.

— А здесь?

— Кажется, больно.

— Кажется или больно?

— Больно.

— А какая боль? Колющая, режущая, ноющая?

— Скорее ноющая.

— Ага, ага, — удовлетворенно покивала головой заведующая и записала что-то в журнале.

— А может, не надо уколы? — спросила Оля, но заведующая уже повернулась к Наташе, которую прослушивал Александр Владимирович:

— В институте-то вас, поди, заждались уже?

— Да я и здесь занимаюсь потихоньку.

— Что кашель?

— Кашель есть. Измучил.

— А он когда сильнее — днем или ночью?

— Кажется, днем.

— Хорошо, хорошо, так и запишем. Александр Владимирович, что у нее с хрипами?

— Я не слышу. Может, и правда рентген? Если верхнедолевая, то мы ничего и не поймаем. Кашляет… Ничего по-прежнему не отхаркивает.

— Открой-ка рот, — заведующая снова включила фонарик. — Горлышко у тебя чистое.

— При пневмонии так и бывает.

— Ты моя умница, все-то ты знаешь. Кофточка новая? Тебе идет.

— А когда будем делать рентген? — спросила Наташа, одергивая похваленную кофточку.

— Не торопись, ягодка. Всему свой срок. Анализы надо сначала.

— Александр Владимирович, может, еще раз послушаете? — Наташа снова попыталась было заголиться, но он лишь покачал головой — ничего нового я здесь не услышу.

Пришел черед Инги задирать кофту, и все в который раз могли убедиться, что сиськи у нее не чета Наташиным. У отличницы Наташки грудки как кулачки у гномика, хоть и в кружевном лифчике, у Инги же — полновесные кубанские дыньки.

— У меня голова еще сильнее кружиться стала, — жаловалась она. — Шатает при ходьбе.

— А есть чувство, что пол проваливается или кровать?

— Есть! Лежу и думаю, — уплываю куда-то.

— Подождите-подождите. «Уплываю» и «проваливаюсь» — это совершенно разные вещи. Так что же все-таки?

— Ну… — задумалась Инга, — скорее, проваливаюсь.

— Согни ногу, — приказала заведующая. — Нет, не так. Теперь проведи по другой. Да погоди ты, не спеши.

— Пригласить еще раз невролога? — тихо спросил доктор.

— Да, пожалуй, пригласите. Посмотрим, что это за напасть такая с нашей девочкой. Кровь-то хорошая. Рефлексы, правда, немножко повышены, но чем черт не шутит.

— Александр Владимирович, вы думаете, это что-то серьезное? — спросила Инга.

— Да скорее всего нет, — он бросил взгляд на заведующую, ища поддержки, и она доброжелательно закивала головой, показывая, что все будет хорошо.

— Александр Владимирович, — Наташа и Оля догнали врача в коридоре. — Скажите, а наша Ярослава — она не заразная?

— Сколько раз можно повторять, — насупился Александр Владимирович. — У вашей соседки аллергия на лекарственные препараты. Как это может передаться вам?

— Но у нее такие противные пятна на руках и на ногах, — прошептала Оля. — Фу.

— Я видел эти пятна. Для вас они не опасны. Перестаньте выдумывать себе неприятности. Идите и болейте спокойно. А вы что хотели? — спросил он у Наташи.

— Возьмите конфеты, — робко попросила та и протянула коробку с цветочками.

— Вы меня избалуете, — улыбнулся врач и сразу же снова насупился: — Поправляйтесь скорей.

— Я стараюсь, но что я могу поделать. Этот кашель…

— Александр Владимирович! — позвала его Зоя Викторовна, и доктор поспешил прочь, скупо улыбнувшись пациенткам напоследок.

— Девочки, а где здесь можно помыться? — робко спросила у них новенькая Агата, когда они вернулись в палату.

— В ванной, конечно, — язвительно ответствовала Оля и, бухнувшись на кровать, отвернулась лицом к стене.

Вечером палату ждал сюрприз. Новенькая-то оказалась с подковыркой! Целый день она, поступившая без вещей, проходила по больнице в белых носках, подошвы которых уже скоро закоптились, и ела из больничной выцветшей миски, а вечером ее пришли навестить. Явилась уродливая женщина, лет на двадцать старше Агаты, со складками вокруг рта и обветренным мужеподобным ртом, принесла Агате цветочки и книжку Набокова, и весь вечер они выясняли отношения. Девочки даже на ужин не пошли, чтобы ничего не пропустить. Из их ругани вскоре стало понятно, что женщины снимали вместе квартиру, и подруга Агаты, несмотря на то, что той не было дома всего один день, спустила деньги, отложенные на аренду, в ночном клубе. «Я тебе совершенно безразлична», — плакала Агата в розовые ладони, а подруга гладила ее по плечу, в то время как глаза у нее были смурные и недовольные — точь-в-точь мужик извиняется. «Ну бес попутал» — вяло повторяла она. «Я лежу в больнице, а ты не можешь перестать трепать мне нервы и здесь. В то время как я нуждаюсь в поддержке, ты меня предаешь». — «Малыш, ну прости, честное слово, в последний раз».

— Тьфу ты господи, кого только в больницу не пускают, — сказала Ярослава, когда Агата поплелась провожать свою подругу, с которой худо-бедно помирилась. — Ей же лет сто.

— Я не поняла — кто это был? — спросила Наташа.

— Любовница ее. Кто…

— Как — любовница? — всполошилась отличница Наташа.

— А ты думала — мама? Сразу видно — с библиотечного факультета. Очки протри… библиотекарша.

— А я бы вот попробовала с женщиной. Я имею в виду — не сейчас, когда-нибудь, — задумчиво сказала Оля.

— Слава богу, что не сейчас, а то я заволновалась уже, — хмыкнула Ярослава.

— Да я бы тебе и не предложила. Видела себя?

— Ой-ой.

Пришла зареванная Агата, села на кровать.

— Хочешь пирожное? А то тебе только цветы принесли, ими не наешься, — пожалела ее Ярослава.

— Хочу, — та стала есть, вздрагивая время от времени плечами из-за того, что недавно плакала.

— Ванную-то нашла?

— Да, спасибо.

— Возьми бутерброд, — заволновалась Наташа. — Мне мама много принесла. С бужениной, с сыром.

— Бери уже тогда и мандарин, — Инга приподнялась на кровати.

— А вы, девочки, чем болеете? — спросила обласканная и повеселевшая Агата.

В палате воцарился мир.

Но в душе Александра Владимировича мира не было, потому что пациентки из четвертой палаты на поправку не шли. Наташа кашляла, к тому же у нее усилились боли в животе. Оля ходила в туалет все так же часто, а в моче у нее упорно всплывал белок. И это притом, что антибиотик ей заменили на более сильный. Инга — та вообще упала в обморок в туалете, сказала — присела над унитазом, и закружилась голова. Слава богу, обошлось. Сказали ей целый день не вставать, назначили еще на понедельник снимок мозга. Пятна Ярославы стали еще гуще и цветистее. Одна только Агата радовала Александра Семеновича, потому что с блеском выдержала все пробы и мазки и оказалась вполне здорова. Ангина ее подходила к концу, и вскоре ей предстояла выписка. А вот остальные девочки… Черт знает что такое.

— Что делать-то, Зоя Викторовна? Дольше двух недель мы их держать не можем. Выписывать на поликлинику? Их там залечат, — расстроенно спрашивал доктор, спеша за заведующей по коридору.

— Бог даст, все образуется, — непрофессионально и весьма туманно ответила Зоя Викторовна. — Бог даст…

И все образовалось. В понедельник пришел анализ Олиной мочи, из которой волшебным образом исчез так волновавший Александра Владимировича белок. В туалет она не сходила за ночь ни разу. Наташа перестала кашлять. У Инги больше не кружилась голова — ну почти не кружилась. Даже Ярослава стала чесаться меньше, и ее бляшки уменьшились в диаметре. Неся Зое Викторовне истории болезни для того, чтобы та подтвердила выписку, Александр Владимирович едва не напевал.

— Да, и так бывает. Женский организм штука хрупкая, — посетовала та, ставя свою подпись-закорючку на всех четырех папках. — Сегодня хворает, завтра как рукой сняло. Все-таки женщины — не мужчины. Здесь комплексно смотреть надо. Одно, другое…