Дэвид Лодж - Хорошая работа

— Марджори не потянет, — покачал головой Вик.

— Потому что вы ее в этом убедили, — возразила Робин.

— Ерунда! Марджори всем довольна. У нее прекрасный дом с ванной en suite и четырьмя туалетами, достаточно денег на то, чтобы ходить по магазинам, когда ей этого хочется.

— Вы беспощадно заботитесь о своей жене, — сказала Робин Пенроуз.

Некоторое время они гуляли молча, и Вик думал, чем бы ответить на этот выпад. Потом решил не отвечать вовсе.

Они бесцельно бродили по тихим улицам. Был холодный туманный день. Сквозь голые ветки деревьев светило красное закатное солнце. За всю прогулку им встретились только одинокий бегун, супружеская пара с собакой и несколько мрачных студентов-африканцев, ждавших автобуса. На каждом перекрестке им попадались свидетельства разгула вандализма — бетонные столбы, закрывавшие проезд, везде лежали на боку, вывороченные из земли.

— Если кто и должен думать о получении профессии, так это мои дети, — сказал Вик. — Реймонд в прошлом году вылетел из университета. Провалил экзамены и пересдачи.

— Где он учился?

— На инженера-электронщика. Он неглупый парень, но всегда терпеть не мог трудиться. А Сандра говорит, что не хочет поступать в университет. Мечтает быть парикмахером или, как это теперь называется, стилистом.

— В сегодняшней молодежной культуре волосы играют очень важную роль, — задумчиво произнесла Робин. — Это инструмент самовыражения. И даже новый вид искусства.

— Разве это серьезная профессия? Вот вы стали бы этим зарабатывать?

— Есть множество вещей, которых я не стала бы делать. Работать на заводе. Или в банке. И домохозяйкой тоже бы не стала. Когда я думаю о том, как живут многие люди, особенно женщины, я просто не верю, что такое вообще возможно.

— Кто-нибудь должен это делать, — сказал Вик.

— Именно это и огорчает.

— Но Сандра могла бы добиться большего. Может быть, вы поговорите с ней о поступлении в университет?

— А почему, собственно, она должна меня послушаться?

— Меня она в грош не ставит, а Марджори наплевать. Потом, вы ближе к ней по возрасту. Она прислушается к вашему совету.

— А она знает, что в следующем году я скорее всего останусь без работы? — спросила Робин. — Не очень хорошая реклама университетского образования, не правда ли? В качестве парикмахера-стилиста она заработает гораздо больше.

— Деньги — это еще не… — начал было Вик, но осекся.

— Еще не все? — закончила вместо него Робин, удивленно вскинув брови. — Не ожидала услышать это от вас.

— Я хотел сказать, что деньги — это еще не то, в чем она разбирается, — выкрутился Вик. — И остальные мои дети тоже. Они думают, что деньги поступают к нам из банка, как вода из крана. Во всяком случае, будут поступать, пока старик-отец контролирует этот поток.

— Плохо, что они даются им так легко. Им не приходилось самим зарабатывать на жизнь. И они принимают все как данность.

— Точно! — радостно согласился Вик и слишком поздно понял по выражению лица Робин, что она просто пародирует его. — Что ж, это верно, — язвительно заметил он.

Дорога привела их к небольшому парку возле жилых кварталов университета, и Робин предложила свернуть в ворота и прогуляться вокруг озера.

— Но это же частные владения, — засомневался Вик.

— Не волнуйтесь, я знаю пароль, — снова пошутила Робин. — Нет-нет, не частные. Здесь всем можно гулять.

В зимних сумерках длинные здания, чуть подсвеченные красными закатными лучами, напоминали огромные корабли на якоре. Освещенные окна отражались в темной поверхности озера. Несколько молодых людей в теплых тренировочных костюмах играли в мяч, выкрикивая имена друг друга. Парень с девушкой стояли на горбатом деревянном мостике и кидали хлебные корки плавающим в озере уткам и канадским гусям.

— Мне здесь нравится, — сказала Робин. — Это одна из немногих архитектурных удач университета.

— Да, очень мило, — согласился Вик. — Но, если вам интересно мое мнение, слишком мило для студентов. Никогда не понимал, зачем строить для них эти громоздкие трехзвездочные отели.

— Но они должны где-то жить.

— Большинство может жить дома научиться в местных колледжах. Как я когда-то.

— Но отъезд из дома — неотъемлемая часть поступления в университет.

— И очень дорогая его часть, — возразил Вик. — На деньги, вложенные в эти дома, можно построить целый политехникум.

— Политехникумы — кошмарное место, — сказала Робин. — Как-то раз я ездила на собеседование в один из них. Больше похоже на школу-переростка, чем на университет.

— Зато дешево.

— Дешево и скверно.

— Странно, что вы защищаете эту элитарную структуру, учитывая ваши левые взгляды. — Вик обвел рукой симпатичные здания, ухоженные лужайки и искусственное озеро. — Почему мои рабочие должны платить налоги, чтобы эта молодежь среднего класса жила здесь так, как привыкла?

— Двери университетов открыты для всех, — напомнила Робин.

— Теоретически. Скажите, кому принадлежат машины, припаркованные вон на той стоянке?

— Студентам, — ответила Робин. — Я признаю, что у нас в основном учится средний класс. И это неправильно. Обучение бесплатное. Тем, кто нуждается в средствах, выплачивают стипендию. Нужно призывать как можно больше детей из рабочих семей поступать в университеты.

— И вышвырнуть средний класс, чтобы освободить место?

— Нет, создать новые места.

— И побольше живописных домов с искусственными озерами, в которых плавают уточки.

— А почему нет? — вскинулась Робин. — Они улучшают окружающую среду. Уж лучше это, чем очередной район роскошных особняков с георгианскими окнами. Или теперь вставляют времен короля Якова? Университеты — это современные соборы. К вопросу их существования нельзя подходить с утилитарных позиций. Проблема в том, что многие не понимают, для чего вообще нужны университеты. А университеты не считают необходимым объяснять это обществу. День открытых дверей у нас проводится раз в год. А ведь таковым должен быть каждый день. В выходные и в каникулы кампус похож на кладбище. А нужно, чтобы в это время местные жители приходили туда и пользовались библиотекой, лабораториями, слушали лекции и концерты, посещали спортивный центр. Пусть пользуются всем! — Она раскинула руки, раскраснелась, взволнованная представившейся ей картиной. — Нужно избавиться от охранников и шлагбаума у ворот. Нужно впустить сюда людей!

— Отличная мысль, — отозвался Вик. — Но вскоре все стены покроются шедеврами граффити, а в туалетах настанет разруха.

Робин опустила руки.

— Кто из нас защитник элиты? — спросила она.

— Я всего лишь трезво смотрю на вещи. Людям вполне достаточно политехникумов без всяких прибамбасов. И не нужно имитировать оксфордские колледжи.

— Это чересчур снисходительное отношение.

— Мы живем в эпоху молокососов. То, что молокососам непонятно и никак не защищено, они уничтожают, не оставляя другим. Когда мы шли сюда, вы обратили внимание на бетонные столбы?

— Во всем виновата безработица, — ответила Робин. — Политика Тэтчер породила отчужденный низший класс, который ищет выхода своей обиде в преступлениях и вандализме. Нельзя их в этом обвинять.

— Вы начнете их в этом обвинять, если они на вас нападут, когда вы будете возвращаться домой сегодня вечером, — сказал Вик.

— Это чисто эмоциональный аргумент, — парировала Робин. — Вы ведь поддерживаете Тэтчер, не правда ли?

— Я ее уважаю, — уточнил Вик. — Как уважаю любого, у кого есть сила воли.

— Даже несмотря на то, что она разорила здешнюю промышленность?

— Она избавилась от раздутых штатов и нарушений свободы конкуренции. Да, она переборщила, но сделать это было необходимо. Кстати, мой отец может подтвердить, что в тридцатые годы здесь была куда большая безработица и нищета, но молодые подонки не избивали и не грабили стариков-пенсионеров, как это случается сейчас. Люди не ломали дорожные знаки и телефонные будки просто удовольствия ради. Что-то случилось с этой страной. Не знаю почему и уж тем более когда это стряслось, но где-то по дороге мы растеряли представления о базовых нормах, таких как уважение к чужой собственности, к женщинам и старикам…

— В тех старомодных представлениях было много лицемерия, — возразила Робин.

— Возможно. Но лицемерие находило применение.

— Уважение, которым порок платит добродетели.

— Что-что?

— Кто-то сказал, что лицемерие есть уважение, которым порок платит добродетели. По-моему, Ларошфуко.

— Кто бы это ни сказал, у него была голова на плечах, — кивнул Вик.

— Иными словами, вы связываете это с упадком религиозности? — со снисходительной улыбкой спросила Робин.