Андрей Шляхов - Клиника С.....
— Нагрузки небольшие, — улыбнулся Ферапонтов. — Если погода хорошая, могу пару часов провести в Лианозовском парке, правда, больше на скамейках сижу, чем хожу. Если плохая — дышу свежим воздухом на лоджии. За обедом могу рюмочку-другую махнуть под настроение.
— Рюмочку-другую — это сколько?
— Не больше ста грамм.
«Двести — двести пятьдесят», — Моршанцев привычно умножил дозу на так называемый «маскирующий коэффициент», чтобы получить данные, соответствующие реальным.
— А какие напитки предпочитаете?
Напитки — это один из главных критериев благосостояния. С человека, который предпочитает односолодовый виски, можно «стрясти» больше, чем с того, кто пьет сторублевую водку.
— Перцовочку! — доверительно признался Ферапонтов. — Сам настаиваю на меду да на перчике. Выписываться буду, скажу жене, чтобы принесла для вас бутылочку. Оцените сами.
— Спасибо, но это лишнее, Олег Борисович. Я не пью уже третий год.
— Кодировались? — во взгляде Ферапонтова появилось сочувствие.
— С ипотекой связался, — выдал заготовку Моршанцев. — А это при наших зарплатах сами понимаете, что такое. Живу по принципу: «Все для фронта, все для победы». Но не будем отвлекаться…
Отвлекаться на «декларацию намерений» больше незачем. Все нужное сказано, причем сказано очень удачно. Теперь можно продолжить сбор анамнеза и попутно решить, какую сумму озвучить в итоге.
— Отдыхать предпочитаете на море или в средней полосе?
— На даче. Она у меня в средней полосе и недалеко от Московского моря. Слыхали о таком?
— А как же. Не только слышал, но и видел. В хорошем месте у вас дача, можно позавидовать.
— Завидовать особо нечему, — вздохнул Ферапонтов. — Место хорошее, участок ровный, а вот дача — так себе. Обычный летний домик в полтора этажа, построенный еще при советской власти. Тогда капитального строительства на дачах не разрешали, но некоторые хитрили — ставили нормальный сруб, а поверху, для конспирации, обшивали досками, чтобы дом выглядел как летний…
По ходу разговора выяснилось, что дочь Ферапонтова руководит филиалом агентства недвижимости «Комком», а сын работает менеджером в сети гипермаркетов. Нормально. Разве двое более-менее устроенных по жизни детей не согласятся раскошелиться на лечение родного отца, тем более что отношения поддерживаются, и судя по тому, с какой теплотой говорит Ферапонтов о детях и внуке, сыне и дочери, отношения неплохие.
Осмотр Моршанцев провел бегло, торопился сказать главное, пока не помешали, а главное лучше говорить в самом конце. Да и какой смысл возиться с осмотром, если историю в приемном отделении оформляла старуха Семенищева, помимо скверного склочного характера славящаяся также дотошностью и аккуратностью? Прочитай, что Марина Григорьевна полтора часа назад написала — и ладно.
Закончив осмотр, Моршанцев усадил пациента на диван, сам сел рядом (доверительность, она ведь не только словами определяется) и для начала приободрил:
— Что ж, Олег Борисович, дела ваши не так уж и плохи. Нарушение проводимости можно считать единственным осложнением вашего инфаркта…
— Разве ж этого мало? — хмыкнул Ферапонтов.
— Лучше бы вообще без осложнений, кто спорит? Но вот аневризма с декомпенсацией была бы гораздо хуже, разве нет?
— Вы правы, — согласился Ферапонтов. — Мог бы я превратиться в «недвижимое имущество»…
— Вот-вот. А так — одна небольшая операция — и главная ваша проблема будет решена. Думаю, — Моршанцев потянулся, чтобы постучать по столешнице, вроде как сглазить боится, — что в начале следующей недели мы вам стимулятор и установим.
— А если прямо завтра? А? — Ферапонтов с надеждой заглянул в глаза лечащего врача. — Чтобы не залеживаться тут у вас?
— Олег Борисович! — точно таким же тоном, каким капитан милиции Михаил Иванович из «Бриллиантовой руки» говорил недотепе Горбункову свое коронное «Семен Семенович», произнес Моршанцев. — Вы же врач и должны понимать, как что делается. Установка кардиостимулятора немного отличается от постановки пломбы в зуб. Это хоть и не очень большая, но операция, к которой вас нужно подготовить. У меня нет причин не доверять тому, что написано в вашей выписке, но уровень районной поликлиники или даже кардиологического диспансера не идет ни в какое сравнение с уровнем нашего института.
Человек должен сознавать, как ему повезло, что он попал в НИИ кардиологии и кардиососудистой хирургии имени академика Ланга. Это понимание способствует установлению взаимопонимания между врачом и пациентом.
— Конечно, конечно, — закивал Ферапонтов. — Я понимаю…
Ничего ты пока еще не понимаешь… Моршанцев вспомнил, каким дурачком он пришел сюда два года назад, и едва удержался от неуместной сейчас улыбки. Он тоже поначалу ничего не понимал.
— Раз уж вы оказались у нас, то используйте возможность показаться лучшим в Европе специалистам на все сто процентов…
Лучшие в Европе… Клиника с мировым именем… Ведущее учреждение страны… Институт Жизни… Моршанцеву снова захотелось улыбнуться. Какой там, к чертям, Институт Жизни? Правильно журналисты обозвали родное учреждение Институтом Смерти, потому что только смерть, точнее — ее призрак, страх перед ней, заставляет пациентов раскошеливаться. На входе патологоанатомических отделений и кафедр принято писать: «Здесь смерть служит торжеству жизни». Над главными воротами НИИ кардиологии и кардиохирургии можно написать то же самое, не уточняя деталей. Ирина права, когда говорит, что только страх и тщеславие открывают кошельки, но страх гораздо лучше.
— …Наше отделение консультирует профессор Ардатов…
Глаза Ферапонтова уважительно округлились. Кто же не знает Ардатова, неофициального главного кардиолога России? Светило!
— …он конечно, безумно занят, сами понимаете, но для вас, как для коллеги, найдет время. Я его попрошу. И заодно хорошо бы показаться профессору Тер-Манучарян, про церебральный атеросклероз тоже следует помнить.
— Хорошо бы, Дмитрий Константинович. Раз уж попал к вам…
Ардатов и Тер-Манучарян, несмотря на свои регалии, были умными, незаносчивыми людьми. В отличие от многих других светил, они прекрасно понимали, что короля играет свита, иначе говоря — что постоянное пополнение клиентуры в первую очередь обеспечивает не громкое имя, а хорошее отношение рядовых врачей, и исправно платили процент с каждого платного клиента тому, кто этого клиента им обеспечил. Лечащий врач много общается с больным, и в любом случае к мнению лечащих врачей больные прислушиваются. К чьему-то мнению прислушиваются меньше, к чьему-то больше, но если при упоминании какого-нибудь светила врачи морщатся и говорят нечто вроде: «А-а, этот… Очки втирать он умеет, деньги брать тоже, но в медицине ничего не смыслит», то вряд ли захочется у него консультироваться. Поэтому умные люди всегда делятся с теми, кто прислал им клиента. Пусть даже они и светила — законы экономики одинаковы для всех. Никто ничего не делает без выгоды для себя.
Ну что ж, продолжим, благословясь.
— Олег Борисович, вы, наверное, захотите стимулятор получше?
Сейчас уже можно задать вопрос «в лоб». Плод созрел и готовится упасть в заботливо подставленные ладони.
— Я как-то не думал… но… — замялся Ферапонтов. — Да, конечно, хотелось бы лучше, только чтобы самому не пришлось покупать.
— Разумеется, Олег Борисович, установка стимулятора будет произведена в рамках высокотехнологической медицинской помощи, и вам покупать его не придется. Вопрос в другом — какой именно стимулятор мы вам установим. В нашем распоряжении сейчас есть три вида стимуляторов, которые могли бы вам подойти…
— Я в них совершенно не разбираюсь, Дмитрий Константинович!
— Я не стану грузить вас техническими подробностями, скажу только, что они отличаются по сроку службы и надежности, хотя все, безусловно, надежны. Производство тоже разное — наше и американское. Американский стоит почти как три наших, но он того стоит!
— Тогда, может, его и выберем, Дмитрий Константинович? — Ферапонтов заискивающе улыбнулся.
— Мне не жалко, Олег Борисович, — ответная улыбка Моршанцева лучилась дружелюбием. — Я постараюсь убедить мое руководство. Окончательное решение принимают там.
Моршанцев указал глазами на потолок.
— Я все понимаю, — тихо сказал Ферапонтов и еще тише, почти беззвучно, одними губами, спросил: — Сколько?
Чего-чего, а подслушивающих устройств в ординаторской не было, иначе бы давно всех выгнали бы или, не дай бог, посадили. Но в Моршанцеве вдруг проснулся мальчишка, который в лучших традициях отечественного кинематографа взял со стола «общественный» калькулятор, набрал на нем требуемую сумму и сунул под нос Ферапонтову.
