Владимир Маканин - Асан
Уже прослышали.
– Ничего не известно, – отвечаю.
Солдаты по едва приметному знаку Снегиря отходят в сторонку. Что-то секретное. Сам Снегирь стоит, топчется.
– Чего тебе?
Ефрейтор, помявшись и потоптавшись, высказывает свою думку – они, солдаты-грузчики, хотели бы помянуть… Эти шизы были для них как свои… Нет-нет, у майора Жилина солдаты ничего не просят. У солдат есть в загашнике немного выпивки. Малость!.. Но солдаты хотели бы не тишком… не тайком, а с моего разрешения… С разрешения майора Жилина… Все честно. Вечером… Утром на погрузке они будут как стеклышко. Это они обещают. Это он, ефрейтор Снегирев, гарантирует.
Я рявкнул:
– Рано хороните!
И отправил его. Ну, ловкачи… Не хватало мне воинской тризны. Ночной попойки!
Пришлю Крамаренко их проверить.
Я уже кожей ощущаю ползучий, притаенный ход новой поступающей, подползающей информации.
Я выпил, но немного. Я знаю, что в информации еще не точка. Звонят и звонят… Вчистую расстрелянная, сожженная в Мокром колонна не сходит с языка. Все только и повторяют… Мокрое… В Мокром… Мокрое…
Еще новость. (Я уже ложился спать…) Там, в бою в Мокром, был убит Горный Ахмет… Ого! Завалили полевого!.. Теперь с утра с новой силой будут звонки – прямо захлеб! Теперь уж точно можно считать, что бой получился на равных… И ни с кого спрашивать не станут. Ничья!
Поименная сводка о погибших все обновляется. Еще один отсидевшийся в кустах раненый солдат передает, что видел своими глазами. Так же и по его словам, замыкал сводку наших погибших Мухин. Все тот же ослепший Мудило Мухин.
Когда боевики уже лазали по кустам, выискивали там запрятавшихся раненых и добивали их… Когда то там, то здесь контрольный выстрел… Когда раненых вытаскивали из орешника. (Кусты дело ненадежное. Кусты дело коварное – добить его вроде бы добил, а он, глядь, выжил!) Так что сначала собрать добычу в кучу. Самое время для честной воинской поживы. Время жатвы… В это жатвенное время там, у поваленной огромной сосны, и очнулся – и высунулся из-за дымившегося пня – обгорелый ослепший солдат… Мухин.
На нем тоже все дымилось. Лицо в крови… Бел только подбородок. Ослепительно бел. И вот поставленный в самом начале боя на корявом пне пулемет ожил… Раненый Мухин в шоке наверняка… И плюс ослепший. Припав ощупью к пулемету, он начал стрелять… Машинально. И поначалу нелепо.
Выживший, отсидевшийся в непролазных кустах, наш солдат рассказал, что уже по полету пуль было видно, что Мухин пьян или слеп. Палил кругами… Вертел дулом туда-сюда… По верхушкам деревьев… По небу… Но случаем он все-таки зацепил чеченца, а тот, на беду, вскрикнул. И вот тут началось!.. Ослепший среагировал на вопль, на беспорядочные выстрелы… На крики… На голоса. Еще один боевик взвыл. И уж тут Мудило Мухин стал стрелять в сторону боя… Попал… И опять попал. Боевики лезли в кусты – от пуль, от вертящегося пулеметного дула… В тот же самый непролазный орешник. Своими криками корректируя стрельбу слепца все точнее и точнее. Ну, отвел душу!.. Ну, навалял трупов!.. Два с лишним десятка боевиков забрал на небо с собой вместе.
Из двух или даже трех гранатометов – несколько выстрелов с разных сторон понадобилось, чтобы наконец дожечь очнувшегося обгорелого солдата.
Так что отрадную (для вояк) картинку оставил напоследок (на линии кустов орешника) рядовой Мудило Мухин. Как бы застыли в кустах. Труп к трупу… Он сравнял счет по потерянным. Чеченцы не смогли их унести. Не смогли скрыть потери… Арифметика боя налицо – живым не хватило рук, чтобы унести мертвых. Унесли только раненых. Не всех.
Так что геройский Мухин (об этом гудела рация) помог переоценке боя. Еще капитальнее Мухин помог своим высоким командирам… Об этом повторялось, но уже только в телефонных приватных разговорах. С восторгом повторялось… Он спас и без того сильно подмоченные репутации двух полковников (одного вояки и одного штабиста), наметивших и теперь отвечавших за этот проход через ущелье Мокрое. Вот уж молодец!
О Гусарцеве и двух пацанах выживший в кустах раненый солдат не сказал, не знал. В телефонных разговорах тоже ничего не было.
Но чеченцы – по своим каналам – уже знали больше. Джип гусарцевский, в котором он увез пацанов, видели на дороге. Теперь в поступавшей информации не было смешного Кусайцева – был четкий Гусарцев… Его видели. Его джип видели.
И как мертвого Гусарцева из джипа вынимали наши солдаты – это тоже видели.
Успел ли Гусарцев отправить пацанов в их родную в/ч – тоже вопрос. Убили его вблизи Мокрого по пути туда? (И значит, вместе с пацанами?) Или его одного (в джипе) обстреляли?
Еще один уцелевший солдат после побоища в Мокром. Его кое-как нашли… Под перекрестным огнем он бросился, вмялся в кусты и залег. Он попросту врос в землю. Как червь… Чичи, пристреливая раненых и смеясь, ходили от него в двух шагах. Но он не кашлянул. Он не дышал.
Да, он контуженный… Да, с отклонениями. (Но ведь он мог быть уже ранее контуженный…. Это мог быть мой пацан. Алик или Олег.)
Снова звонит Рослик. Он уже тоже услышал подтверждение о гибели не Кусайцева, а Гусарцева. И сочувствует мне, потерявшему друга… Но если Руслан, сочувствуя, как всегда, безупречен и чуток, Рослик со своими чувствами словно взрывается… Он хочет дружить! Место освободилось!.. Не участвующий в моем бизнесе и жаждущий моей дружбы, Рослик не может и не хочет свое подспудное скрывать.
– Тебе, Саша, нужен теперь друг. Обязательно… Друг-чеченец.
Слова Рослика корявы, не слишком красивы и не очень сейчас уместны. Но искренни, горячи!.. Трубка телефонная раскалилась! Корявое, не слишком красивое сердце колотится, стучит мне прямо в трубку – жаждет настоящей горской дружбы.
– Необязательно я, Саша… Необязательно… Но тебе нужен друг-горец, который понимал бы тебя с полуслова!
Он почти кричит. С яростью!.. А у меня перед глазами та дорога. Ущелье. Зеленка вдоль шоссе… Джип… И как Колю Гусарцева вынимают через переднюю дверь. Застреленных в джипе я видел не однажды.
И Коля такой же. Со свисшей к рулю головой. Если смерть недавняя, когда вынимают из машины, голова человека еще мотается… Туда-сюда.
Звонит генерал Базанов. Этот сразу с бранью… Без разбора.
– Вы!.. Вы виноваты, майор!
Я не оправдываюсь. И вполне понимаю его – если я со смертью Коли потерял правую руку, то читающий генерал потерял много больше – ногу! обе ноги! Потому что именно Гусарцев помогал генералу передвигаться по Чечне (хотя бы мысленно)… Именно и исключительно ногами Коли Гусарцева генерал Базанов наезжал – приезжал-уезжал, носился по Чечне, заботясь хотя бы о видимости контактов с местным населением. Именно Коля давал ему сладкую возможность читать и читать. Листать пахучие старые странички, погружаясь в волшебное прошлое… Забывая весь мир…
– Вы виноваты, майор… Я виню вас. Вас!.. Это вы упросили Колю отвезти ваших контуженных.
– Потеря Коли для меня не меньше, чем для вас, товарищ генерал.
– Давайте не сравнивать!
Базанов хочет что-то еще сказать, что-то личное, с болью, но в горле его забулькало. Он замирает… Генерал-ништо беззвучно плачет.
– Это война, товарищ генерал.
Но он уже бросает трубку.
И еще вот что я успел ему сказать:
– Есть же немного надежды… Никто пока что не видел, как Колю убили.
Я звоню в их родную в/ч. Туда, куда они при удаче могли добраться сами. Но, возможно, и с Колей. Я отсчитал им в запас дополнительное время. Допустим, они сами… При свете отсиживались, а ночью шли… Выждав и приплюсовав им полных два дня на дорогу, снова звоню.
Два ваших бывших солдата, говорю я… Отбившиеся от части после боя месяца три назад… Они работали у меня. В Ханкале на бензиновом складе… Добрались ли?.. Алабин и Евский. Оба контуженные…
– Нет. Нет таких, – ответили.
Тогда просьба: если солдаты к вам доберутся – дайте мне знать… Все-таки я тоже несу ответственность. Всегда ваш, майор Жилин.
Заведующего складами с горючкой майора Жилина, вернее, его имя, знали и там. Знали не слишком, но имя на слуху… На всякий случай я сообщаю, что оба контуженных солдата у меня потрудились на совесть. Я впрок их обоих хвалю. Хорошо их аттестую. Отлично аттестую!.. Но мои слова зависают. Я чувствую, как пустовато эти мои похвалы зависают… Мне отвечают вполне безлико… Да… Да… Да… А что за этим “да”?.. А ничего.
Сказал никому и низачем. Слил в чье-то пустое ухо.
Шаги… Многочисленные, но легкие. Мягко ступающие… Как детские. Мы с Русланом переглянулись… Это еще кто?
Руслан догадался первым:
– Старики… Щас нытье начнется!
И точно. По лестнице на наш недострой один за другим поднимаются седобородые и бедно одетые горцы. Не шагами, а шажками!.. Легкие худенькие горские старики! Их селение рядом с ущельем Мокрым. И за засаду в Мокром они пришли теперь ко мне каяться. Опять абсурд этой войны!.. Почему ко мне?.. А потому что они прослышали, что там, в бою, погибло (или украдено) много моей солярки.
