Наталия Костина - Только ты
– Маргарита Пална, чай…
В кабинете было сыро и холодно, и, хотя она включила под столом запрещенный повсеместно обогреватель и почти сунула в него ноги, согревающий напиток был весьма кстати. Рита достала из стола пачку печенья, вазочку с карамельками и пододвинула все это свидетельнице. Та благодарно шмыгнула носом:
– Вот, говорят, менты… – она покосилась на хозяйку кабинета, но та и бровью не повела, – говорят, показания выбивают… а вы тут со мной так интересно беседуете, конфетами угощаете!
Показания из этой словоохотливой пенсионерки сыпались, как из рога изобилия, только фиксировать успевай. У Риты даже пальцы устали щелкать по клавишам, поэтому она решила взять небольшой тайм-аут, погрызть печенья и просто поболтать, не под протокол, а так… Хотя просто так следователь Сорокина ничего делать не умела. А может, и умела когда, но разучилась – давным-давно, наверное, еще когда в песочнице играла. Следователями рождаются, это Рита знала точно.
– А что, – свидетельница, зажав черенок чайной ложки пальцем, шумно отхлебнула, – у вас и семья есть?
– Есть, – Сорокина решила поддержать доверительный тон разговора. – Муж, мальчишек двое.
– А я одинокая. – Тетка, сидящая напротив, достала платочек и вытерла толстый лоснящийся нос. – Вот так и помрешь, никому не нужная, и найдут, когда уже завоняешься…
– А собаку что ж не заведете?
– Заводила… хлопотно. Кормить – что ж… остается всегда что-нибудь, да и соседи приносили. А вот прививки нужно делать, накладно это. Ну, он и сдох у меня… чумка, что ли. Теперь кота хочу или лучше кошку. Говорят, если породистая, котят продавать можно. Она и себя прокормит, и хозяев. Только ж это ее купить сначала нужно, кошку эту! А у меня финансы какие… только пенсия. Сейчас в моде такие кошки страшные – голые. Только я такую и даром не хочу – как глянешь, прямо оторопь берет, такая страхолюдина! У нас соседи, сверху которые, собаку завели – тоже жуть: вся голая, шкура не то голубая, не то аж фиолетовая, прости господи, трупными пятнами вся, а на голове еще и седые волосы клоком! А глаза то ли косят, то ли от природы такие бешеные! Как выкатит зенки-то, так и перекреститься хочется! Ну на что, спрашивается, таких собак разводить? А как спросила, сколько за собачку отдали, так в обморок чуть не грохнулась…
– И сколько? – пряча улыбку, спросила Рита.
– Да не то пять тыщ, не то все шесть! Ну, если денег куры не клюют, то можно и в помойку выбрасывать… А ежели это чудо природы тоже от чумки скопытится? Я-то чужие деньги считать не люблю, но как посмотришь на эту чупакабру с волосами… к ней даже близко подходить боязно!
– Ну, наверное, не помрет – если деньги есть, значит, прививки делают…
– Как идет – дрожит вся… голая ж она. А зимой тогда чего будет? Как ее такую в снег? Они ей сейчас комбинзон надевают… еще страшнее стало! Лучше б детей заводили, я так считаю.
– А у вас дети есть? – в свою очередь поинтересовалась Рита.
– Бездетная я… Одинокая… – тетка тяжело вздохнула.
Черт дернул ее спросить! И так же знала, что у этой соседки любителей экзотических собак никого нет. И, чтобы поправить положение, виновная сторона любезно подсыпала еще печенюшек:
– Угощайтесь. Люблю это печенье, если честно.
– И я люблю, – расплылась в улыбке свидетельница. – Вкусное, крупитчатое… почти как при советской власти… А еще карамельки такие раньше были – клубника со сливками, помните?
Рите Сорокиной очень хотелось сказать, что она так долго не живет, но только кивнула.
– А сейчас такое делают – покупать боязно. И дорого все. Помню, батоны по шестнадцать копеек были – какие батоны! А масло! Намажешь – и пахнет все: и батон, и масло. А сейчас…
Рита прихлебывала чай, шевелила под столом озябшими пальцами в тесных туфлях, пододвигая их поближе к рефлектору, и рассеянно слушала про квартплату, сахар по семьдесят восемь копеек за килограмм, картошку по девять копеек и докторскую колбасу по два двадцать. Она хорошо знала этот тип людей – они никак не могли распрощаться с ливерной в натуральной кишке и сервелатом, привозимым исключительно из Москвы, потому как в других городах почившего в бозе СССР он просто не существовал в природе, равно как и растворимый кофе, туалетная бумага и помада фирмы «Пупа». Эти живущие исключительно прошлым люди не замечали нынешнего продуктового и товарного изобилия, пускай местами и не совсем качественного. Для них не существовало факта, что железный занавес рухнул и весь мир приблизился вплотную к кассам вокзалов. Они никак не могли забыть путевку в бесплатный санаторий, полученную ими раз в жизни вместо заболевшей тещи профорга, и хозяйственное мыло, полностью натуральное, из которого при желании можно было получить обратный продукт в виде холодца. Поэтому они до сих пор горюют по ушедшим вместе с их молодостью временам и голосуют за коммунистов, которые, положа руку на сердце, ничем не отличаются от политиков других мастей. У них, вещающих проникновенными голосами и сулящими грядущий рай земной немедленно после выборов, такие же откормленные и лоснящиеся физиономии, да и машины такие же просторные и дорогие, как у всех иных; а их жены, дети и внуки обеспечены всеми благами жизни на много поколений вперед. И все они, что коммунисты, что социалисты, что демократы, могут позволить себе любой каприз за деньги поддерживающего их большинства, или даже меньшинства. Они покупают земли и заводы, леса и пляжи, а также уродливых, но милых бесшерстных собачек по штуке баксов за единицу исчисления и таких же бесшерстных кошек… впрочем, голые кошки Рите даже нравились. Был в них какой-то шарм… и что-то инопланетное. Помнится, у Катерины Скрипковской имелся такой кот… или на нее напал такой кот? Что-то такое она слышала несколько лет назад краем уха…
Однако пора было возвращать разговор в прежнее русло – пропавший не вовремя сержант не давал покоя ее следовательскому сердцу, а еще более – разуму. Порой Рита даже ловила себя на том, что и во сне продолжает думать о работе. Иногда среди ночи она просыпалась, разбуженная то ревом мотоцикла, пронесшегося по магистрали под окном, то неловко повернувшимся мужем… Главное при этом было быстро уснуть снова, иначе, неосторожно активизировав мыслительный процесс, можно было проворочаться весь остаток времени ночного отдохновения, решая очередную загадку.
– А как стриженую эту зовут, не знаете?
– Не знаю… – свидетельница со стуком поставила чашку на блюдце. – Если б знала, что спросите, я б поинтересовалась. Ну, может, зайдет еще…
– А давно вы соседа своего не видели?
– Да уж с неделю…
Все верно. Неделю назад они выпустили его, а на следующий день, когда Нахапетову зачем-то понадобилось снова увидеться с сержантом Зозулей, того уже не было.
– Как машина ваша приезжала, так после и не видала.
– Вот вам телефон, – Рита черкнула на бумажке ряд цифр, – позвоните сразу же, если вдруг увидите эту девушку или соседа вашего. Лицо ее хорошо запомнили?
– А как же! Прямо как вас сейчас… во всех подробностях!
– Сейчас вас проводят, поможете составить фоторобот.
– А это что, телефон мобильный, что ли? У меня и денег всегда на трубке нет… А оператор какой? Мне это не дорого обойдется? – подслеповато вглядываясь в номер, начала сомневаться тетка.
– Вы просто позвоните, и все. Ваш номер у меня записан. Я трубочку снимать не буду, а сама сразу же перезвоню. Так что разговор будет за мой счет, – разъяснила Рита.
– Ага, ага… ясненько…
Рита Сорокина была рада, что свидетельница так быстро поняла суть сказанного. А вот у нее самой в деле серийника, убивающего блондинок в парке, резкость никак не наводилась. И даже более: темнота все сгущалась и сгущалась… совсем как за окном, где тучи, нависшие над городом сплошной пеленой, подъедали остатки света, и даже лучи закатного солнца не пробивались сквозь низко нависший дождевой фронт. Она вздохнула и для поднятия настроения включила еще и настольную лампу.
* * *– Маш, ты где?
– Игорь, тебе чего?
Лысенко не смог сразу идентифицировать место, откуда глухо слышался голос коллеги – не то из-за закрытой двери подсобки, не то из-за стеллажей с приборами и книгами.
– У тебя там что, срочное чего?
– Ну, в общем-то, да…
– Сюда иди… – Дверь, ведущая в крохотную комнатку подсобного помещения, распахнулась, и он вошел, щурясь на яркий свет ламп.
– А вы что тут делаете? – удивленно спросил он.
– Что-что… в порядок себя приводим, вот что! Дома некогда, да и попросить некого… безрукие все, как Венера Милосская! Вот и приходится на работе. Щас, подожди… полминуты осталось, и смою… меня последнюю накрасили…
Коллеги Маши Камышевой, поздоровавшись с гостем и смущенно улыбаясь, покинули тесную комнатушку, а он, озадаченно разглядывая лицо подруги, спросил:
– Маш, не понял – чего ты с собой вытворяешь?
