Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме или Страшная история со счастливым концом
Да, конечно, профессор может остановиться возле Данилова на секунду-другую (скорее всего он так и сделает), сказать: «Ну, здесь все ясно», — и пойти дальше. Но тут уже придется задержаться, потому что Данилов скажет свое слово и потребует объяснений.
У «коридорной» койки помимо недостатков есть и преимущества – лежа на ней, профессорский обход не пропустишь. Даже так вот – встать на пути и сказать…
Труднее всего было придумать правильные фразы. Одну-две, не больше, долго ведь слушать никто не станет. Надо выразить суть кратко и емко, да еще и так, чтобы ни у кого не было бы, не возникло бы сомнений во вменяемости говорящего.
Вначале Данилов заготовил вот такую речь: «Я требую пересмотреть мой диагноз, поскольку он изначально неверен и выставлен только из желания навредить мне!» Вроде бы ничего, только вот сильно похоже на то, что говорит своим врачам половина шизофреников. Еще, чего доброго, оформят как рецидив и задержат в отделении, с них станется. Так и ярлык общественно опасного психа можно заработать…
Это так сложно – доказать, проявить, выразить свою вменяемость в одной-двух фразах. Да еще так, чтобы в нее поверили не просто совершенно незнакомые люди, но люди, заведомо предвзято к тебе настроенные. Ты в их глазах обычный шизофреник, пациент отделения в психиатрической больнице.
Когда голова начинала болеть от дум, Данилов позволял себе отвлечься и наблюдал жизнь отделения. Скучную в общем-то и очень предсказуемую жизнь. Шумный, сопровождаемый матерной бранью буфетчицы, привоз завтрака, раздача таблеток, их «изгнание» в туалете, сам завтрак, небольшое движение у «наружной» двери отделения – ежедневно кого-то надо было выводить на обследование, суета персонала, больные, по делу и без дела гуляющие по коридору (тихо гулять не возбранялось), еще более шумный привоз обеда, дневная раздача таблеток (Данилову днем таблеток не полагалось), обед, «прогульщики», толпящиеся у выхода из отделения в ожидании «конвоя», «тихий час», когда из палат можно было выходить только в туалет, привоз ужина, ужин, полуторачасовой просмотр телевизора (на усмотрение постовых сестер), вечерняя раздача таблеток, сон…
Иногда подходили поговорить «соседи». Постоянных собеседников было трое – Паша, автор песен Высоцкого, Капитан – тихий шизофреник, когда-то служивший в офицерах на подводной лодке, и Аркадий Самсонович, бывший школьный учитель истории.
Аркадий Самсонович был интереснее прочих – он представлялся единственным законным наследником российского престола и в подтверждение своей правоты, рассказывал довольно увлекательные исторические байки, в которых правда переплеталась с вымыслом. Да как рассказывал – заслушаешься. В его рассказах присутствовали варяги, приплывшие править Русью на крейсере «Аврора», Петр Первый, проигрывающий американцам в карты Аляску и Канаду, Иван Грозный, громящий французов на Куликовом поле. И каждая история неминуемо заканчивалась выводом – пора, пора Аркадию Самсоновичу въезжать в Кремль на белом коне, вот только геморрой подлечить слегка…
Капитан говорил куда меньше – боялся подслушивающих устройств, не только рассованных повсюду, но и вживленных в тела. Капитан изобрел уникальную подводную лодку, которая могла не только плавать на воде и под водой, но и летать не хуже сверхзвукового истребителя.
— Главное – правильно рассчитать углы, — шептал он Данилову. — Тогда можно обойтись без хвостового оперения.
Чудо-лодка-самолет была особо ценна тем, что работала на энергии магнитного поля Земли. Подробностей Капитан Данилову не сообщал, потому что у того не было допуска к работе с секретной информацией.
Увы – тяжела участь изобретателей. Ценнейшее изобретение было бессовестно присвоено командиром подводной лодки, искусно маскировавшимся под обычного повара.
— Дураки считали официального командира настоящим, — говорил Капитан, — умные подозревали, что лодкой командует особист, но только я знал правду…
Разумеется, у командира-повара нашлись высокие покровители. Капитана списали в запас и объявили сумасшедшим.
— Я уже привык, — признавался Капитан. — Десять лет прошло как-никак, мне за державу обидно. Все не могут без меня запустить мою лодку в серийное производство…
Он намеренно представлялся Капитаном, чтобы держать в секрете свое настоящее имя.
— Здесь они меня не найдут, — говорил он о своих врагах, совершенно упуская из внимания то, что фамилия, имя и отчество были написаны на истории болезни.
Данилов понимающе кивал – врачебная профессия учит внимательно слушать, время от времени вставлял реплики и вообще наслаждался этим жалким подобием «светской» жизни, чем дальше, тем больше убеждаясь в том, что его психически нездоровые собеседники в некотором смысле гораздо вменяемее местных врачей. Больные хоть слушали то, что им говорилось.
Саботаж лечения проходил успешно. Медсестры, все как одна не блещущие умом, выполняли распоряжения врачей буквально. Сказано дать таблетки и убедиться, что они не остались во рту больного, — так и сделаем. А дальше уже не наше дело.
Данилову даже не приходилось симулировать сонливость – ее и без таблеток навевала атмосфера, царящая в отделении. Только однажды, около полудня, из третьей палаты раздались громкие крики (что именно кричали, Данилов не разобрал). Туда сразу же со шприцем наперевес и в сопровождении санитара ринулась медсестра. Крики смолкли еще до их выхода из палаты. Данилов понял, что случай был несложный, не требующий изоляции. Иначе бы крикуна уже отволокли бы в надзорную.
Очень необычной была первая палата, единственная, в которой была установлена (и что самое главное – работала!) нехитрая система вызова медсестры. Нажимаешь кнопку, расположенную рядом с кроватью, и на посту раздается тихий зуммер. Одновременно зажигается лампочка в коридоре, над дверью палаты. Судя по тому, с какой поспешностью бежали медсестры на вызов, а также по тому, что из палаты никто не выходил ни на завтрак, ни на обед, ни даже в туалет, можно было догадаться, что это апартаменты класса люкс с собственным санузлом и холодильником, а может, и с телевизором. Время от времени медсестры заносили в первую передачи – большие непрозрачные пластиковые пакеты с логотипом той или иной торговой сети.
А стоит только выйти из первой палаты, как наткнешься на «коридорную» койку. Наглядная иллюстрация того, что от богатства до бедности, от великих привилегий до их полного отсутствия всего один шаг. Как говорится – рукой подать.
Мысли снова вернулись к профессорскому обходу. А что, если сказать: «Я прошу разобраться…» Нет, не годится, никто не будет ни в чем разбираться. Как же не хочется выходить отсюда шизофреником!
«Думай, Вольдемар, думай, — сказал себе Данилов. — Изыскивай варианты». На худой конец можно просто спросить: «Какой вам смысл заведомо искажать диагноз, зная, что я здоров?» Причем спросить спокойно, ровным, даже чуть снисходительным тоном. И ни в коем случае не скандалить! Пройдут мимо – черт с ними! Тогда сразу же узнавать о дате выписки, и если она еще не определена, то звонить Елене и просить забрать под расписку…
Данилов думал свою думу, а Елена – свою. Она сидела в кабинете и делала вид, что проверяет карты вызова (старший врач продолжал болеть). Телефонный звонок вывел ее из оцепенения.
— Новицкая слушает, — сказала она в трубку.
— Елена Сергеевна! — Тон Калинина был на удивление сух и даже, как показалось Елене, недружелюбен. Вдобавок отсутствовало традиционное: «Здравствуйте! Как ваши дела?» – У меня к вам разговор!
— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич! — вежливо ответила Елена. — Слушаю вас внимательно.
— За последние сутки на вашей подстанции зафиксировано два случая задержки. Вы в курсе?
— Конечно, Анатолий Сергеевич, мы уже подробно разобрали их, и я могу объяснить…
— Пожалуйста, сделайте это в письменном виде! — потребовал Калинин. — На мое имя. Пишите поподробнее и приложите объяснительные от врачей и диспетчеров.
— Хорошо, — немного удивившись, ответила Елена. — Напишу.
Обычно Калинин вначале выслушивал устные объяснения, а уже потом принимал решение – стоит требовать письменных или же не стоит.
— И вот еще – там у вас есть необоснованный перерасход кое-каких препаратов, я вам сейчас отправлю перечень. Будьте любезны и по этому случаю дать мне объяснения.
— Тоже письменные, Анатолий Сергеевич?
— Да, тоже в письменной форме. Всех благ!
Калинин еще ни разу не был с ней столь официален.
И потом – это его требование двух письменных объяснительных. Они обычно бывают нужны только тогда, когда от человека надо избавиться. Две объяснительные – это нечто вроде предупреждения или даже ультиматума. «Уходи по-хорошему» – вот как это называется.
