Андрей Жвалевский - Пока я на краю. Повесть

Яков меня прослушивает.

Ладно.

Я тоже повесила на него жучок. Сперла в офисе все материалы по нашим самоубийцам, дома все свободное время их сортирую, вырезаю главное, раскладываю по папкам.

Буду хранить в облаке, чтобы Яков не добрался.

Пыталась поговорить о Якове с Димкой…

Нет, это без шансов. У Димы в голове одни съемочные планы и варианты освещения сцены. Он вообще не понял, о чем я.

Тогда я показала материалы в облаке Ханту. Он на меня наорал, потому что Яков строго запретил выносить наши данные из офиса. А тем более, хранить где-то.

Сменила пароль.

Хантер – человек Якова, надо быть с ним очень осторожной.

Вся надежда на Аллу. Когда она немного осмотрится, начнет понимать, что тут происходит, я ей все расскажу.

Сегодня увольнялась от Якова.

Но не уволилась.

Я не понимаю, как он это сделал!!!

Он не запрещал, не давил… я сама не смогла.

Я все равно от него уйду. Так или иначе.

В больнице, где меня после самоубийства откачивали, была нянечка. Она все вокруг меня с крестиком ходила и все говорила, что надо верить, надо поверить, и Боженька спасет. Иконку принесла.

А потом пришел Яков, спросил, как меня зовут. Я в тумане была, я плохо помню, но у меня как-то Яков с боженькой слились в одно. Он меня спас. Он меня вынул из ада.

А сейчас я в еще худшем аду. Человек не может быть богом. Человек не имеет права решать, как жить другим людям.

Не бывает манипуляций во благо, это все чушь.

Мишельку можно было спасти.

А Надя все равно узнает правду, и ей будет только хуже.

Я люблю Димку, но я же вижу, что он сейчас просто сменил наркотик. Теперь у него вместо дури – кино. Но если что-то случится… Не хочу об этом думать…

И Прохор все еще живет в своем аду.

Я так не хочу. Не могу!

(Последняя запись дневника)

Была у Веры. Не успела.

Алла, ты знаешь, что делать.

Приложение. Из материалов уголовного дела Якова Ильича Лузгина

Следователь: Вы осознаете, в чем вас обвиняют? Покушение на убийство…

Лузгин: Он первый на меня бросился!

С.: У меня показания свидетелей, которые говорят другое.

Л.: Оговор! Липа!

С.: Итак, покушение на убийство Прохора Сониса, доведение до самоубийства несовершеннолетней… Венеры Кузнецовой. Или это тоже оговор? А та аудиозапись, где вы подталкиваете Венеру к суициду, тоже липа?

Л.: Я просто поговорил с девушкой по душам.

С.: Вот заключение трех экспертов, которые с вами не согласны.

Пауза.

С.: Далее: вторжение в частную жизнь, неправомерное использование личных данных…

Л.: Я этим, между прочим, не один занимался.

С.: Наталья Павлова мертва. Алла Данилова – несовершеннолетняя. А Прохор Сонис заключил сделку со следствием, он проходит как свидетель.

Л.: Понятно. То есть сделали из меня козла отпущения…

С.: Яков Ильич, вы сами все сделали. Объясните мне – зачем вам все это было нужно? Деньги? Власть? Слава?

Л.: Вы все равно не поймете…

Следователь: Вы хорошо знали гражданина Лузгина?

Цвирко: Да, мы с Яшей вместе учились в Первом меде.

С.: И каким он был студентом?

Ц.: Блестящим! Первый на курсе, диплом с отличием! Он ведь не москвич, приехал покорять столицу… И покорял. На каждый экзамен шел как в бой!

С.: Понятно. А потом вы с ним вместе работали у профессора Никольской?

Ц.: Да, она сама его выбрала среди выпускников. А он упросил и меня взять.

С.: В трудовой Лузгина написано, что он уволился в 1976–м… по собственному желанию.

Ц.: Да… Серафима Петровна его тогда пожалела, позволила заявление написать… А может, не пожалела, просто не хотела вокруг своего института шум поднимать. Яше тогда суд грозил.

С.: Что конкретно он сделал?

Ц.: Мы работали с подростками-суицидниками. У Никольской была своя методика: вывод из суицидального состояния через инициацию…

С.: То есть?

Ц.: Она предлагала им провести что-то вроде обряда. Как в примитивных племенах: переплыть реку с крокодилами или убить ягуара… Нет-нет! Ничего опасного для жизни! Чисто символически: сменить имя и придумать себе прошлое.

С.: Я понял. И это работало?

Ц.: Не со всеми. А Яша предложил другой способ – лечение через обострение. Он вызывал сильные негативные эмоции. Клин клином, так сказать.

С.: Профессор Никольская об этом знала?

Ц.: Когда Яша сунулся к ней с этой идеей, она его послала… буквально, на три буквы. Серафима Петровна вообще была с коллегами резка на язык. Яша обиделся страшно. Но свои эксперименты продолжал, тайком от Никольской.

С.: И никто из коллег не знал?

Ц.: Ну как не знал… догадывались. Я ему сто раз говорил: «Бросай ты это дело, у тебя диссер совсем на другую тему!» Но Яша… он никогда никого не слушал. И допрыгался…

С.: Кто-то погиб?

Ц.: Почти. Один из его подопечных чуть в окно не сиганул, по чистой случайности его поймали. Никольская устроила разборки, докопалась до истины… Ох как она орала! Даже для Серафимы Петровны это было… слишком. Она же не просто так суицидами занялась, у нее старшая дочь отравилась… А тут Яша, который, вместо того чтобы повиниться, начал доказывать, что двадцать процентов населения Земли – генетический брак, которым не жалко пожертвовать. Никольская орала минут пятнадцать подряд. Причем прилюдно, при всем институте.

С.: Тогда Лузгин и уволился?

Ц.: Он не хотел, но Серафима готова была уже в прокуратуру идти. И пригрозила, что он себе работу больше нигде не найдет. И слово свое сдержала…

С.: Да, до 1992 года Лузгин работал… посудомойкой… рабочим кухни… курьером… даже в сетевом маркетинге успел поработать. А в девяносто втором открыл центр психологической поддержки в нашем городе. Вам об этом что-нибудь известно?

Ц.: Еще бы! Мерзкая история… И не было над Яшей Никольской, которая его могла бы прикрыть…

Следователь: Ольга Ульяновна, когда вы начали работать в центре психологической поддержки Якова Лузгина?

Шушкина: В девяносто третьем.

С.: Можете рассказать поподробнее?

Ш.: Ну что рассказывать… Яков Ильич был обаятелен, умел располагать к себе. Даже когда человек приходил к нему ругаться, уходил другом…

С.: А вы? Вас он тоже обаял?

Ш.: Конечно! Я тогда только закончила наш психфак, о Лузгине уже много чего слышала! А тут он сам меня зовет к себе в штат! Я согласилась сразу.

С.: В чем состояла ваша работа?

Ш.: Я была заместителем директора.

С.: Сразу после вуза?!

Ш.: Понимаете… я тоже удивилась… а потом пришла и увидела: там только Яков Ильич был профессиональным психологом. Остальные – кто учитель, кто инженер… был один бывший замполит. А у меня все-таки диплом…

С.: Вы работали с подростками?

Ш.: Со всеми, кто платил деньги. И с подростками тоже.

С.: Расскажите о том, как центр прекратил свое существование.

Ш.: Это обязательно? До сих пор не люблю вспоминать…

С.: Мне нужно понять мотивы подозреваемого. А для этого приходится ворошить прошлое. Нет, если не можете – не нужно, я уже почитал старые газеты про тот скандал…

Ш.: Ну… газеты тоже нужно читать с осторожностью. Например, все эти россказни про пытки – чушь. Но Лузгин был действительно… не прав.

С.: Лечение через обострение?

Ш.: Вы уже в курсе? Нет, не только это. Он решил использовать, так сказать, методы сетевого маркетинга. Те, кого он вытащил, помогали вытаскивать других.

С.: Но это же неплохо, да?

Ш.: Как сказать… Яков Ильич считал, что человека нужно посадить на крючок, с которого тот не сорвется. А лучший крючок – чувство вины.

С.: И как это связано со смертью вашего пациента… Валентина Кухто?

Ш.: Я Валика уже почти вытащила. Он начал нормально есть. Спать. Срывы в депрессию почти прекратились. А потом он повесился. В этом не было никакой логики, понимаете! Я бегала по соседям, пыталась разобраться…