Роман Перин - Руна жизни
В доме дедушки Тани Василия Макаровича горел свет. Двери были приоткрыты. Пикин постучал, но никто не ответил. Почувствовав неладное, он достал нож-лезвие, который находился в ремне брюк.
За столом безжизненно сидел Василий Макарович. Кисти его рук были прибиты гвоздями к столу. На левой руке были отрезаны пальцы. Кисть правой руки была размозжена, его горло было широко перерезано. Василий Макарович был мёртв.
Пикин, обходя лужу крови, поднялся на второй этаж в просторную комнату Тани, в которой они провели последнюю ночь. Сел на кровать и горько зарыдал.
В доме не оказалось ни одной фотографии на стене, ни одного альбома — ничего, чтобы можно было взять на память о Тане. Пикин нашёл в тумбочке расчёску, которая ещё пахла её волосами, причесался перед зеркалом, «которое видело Таню».
«Василия Макаровича хоронить некому. Он здесь просто сгниёт. Надо что-то сделать, — медленно переваливались мысли в опустошённой горем голове Пикина, — надо всё сжечь!».
Пикин уходил, не оглядываясь, он только чувствовал затылком жар огня…
Вечером следующего дня его вызвали.
— Это ты сжёг дом? — с металлом в голосе спросил Базунов.
— Да.
— Зачем?
— Я не хотел, чтобы Василий Макарович гнил в нём, как дохлая собака. И вообще, чтобы в этом доме кто-то ещё жил.
— Во-первых, ты нарушил все договорённости и конспирацию. Тебя там могли ждать, там могли сделать банальную засаду. Ты что, этого не понимал?!
— Я её любил, и мы собирались пожениться, — медленно, сглатывая комок в горле, говорил Пикин. — Желание навестить деда и дом было выше моих сил. И не орите на меня. Позвоните мне домой и назовите код самоликвидации, вам не привыкать! — Пикин впервые зло и с презрением посмотрел на Базунова.
— Ты пойми, Андрей, что так глупо нельзя, нельзя рисковать другими. Если бы они тебя дождались, они бы вытянули из тебя всё.
— Я не робот. Списывайте меня на инвалидность. Я сломался. Я хочу писать, может, ещё пить стаканами, рюмки меня уже не берут.
— Это пройдёт, время оно великий знахарь. Скажи, Таня тебе не говорила о тайнике?
— Ни о каком тайнике я ничего не слышал. Я даже её отчества и фамилии не знал.
— Ладно, мы будем думать над твоими словами. Вот тебе билет на Дальний Восток и командировочные. Поездом туда неделя. Поедешь в компании с руководителем одной археологической экспедиции. В купе больше никого не будет. Можешь пить. Сосед не из трезвенников, поддержит, но за сутки до прибытия чтобы ни капли. Все инструкции получишь по прибытию, тебя там встретят.
— Археолог из Системы?
— Нет, но по убеждениям наш…
Соседом по купе оказался профессор, который искал обоснование изначального русского присутствия на Дальнем Востоке в пику прокитайской исторической концепции. Пил он мало, но говорил много, пытаясь убедить попутчика в «антигосударственной продажности официальной исторической науки». Пикин представился менеджером по поставкам морепродуктов, и через три дня профессорских лекций был готов стать «честным историком» и повесить всех, кто омрачал историческую концепцию милого профессора.
Таня обняла белую черёмуху; на неё посыпались белые лепестки.
— Здесь мои тайны, — сказала она на ухо Пикину.
Лепестки продолжались сыпаться на лицо Тани. Пикин смахивал их с её лица, но они сыпались, как снег, и вот уже полностью покрыли её лицо. Пикин смахивал двумя руками, сдувал, но они сыпались и сыпались. Он страстно хотел видеть её лицо, но лепестки черёмухи не давали. Он выбился из сил и закричал от отчаяния.
От собственного крика Пикин проснулся…
На перроне вокзала было ветрено. Профессора встретили очкарики в камуфляже и предложили довести Пикина до нужной гостиницы.
Вечером в номер постучал человек, передал неприметный дипломат «для Николая Евгеньевича» и, не прощаясь, удалился. Согласно инструкции, возвращаться нужно было тоже поездом. Пикин, чтобы не впасть в пьянку, решил занять себя чтением и на вокзале с лотка купил двухтомник Юрия Миролюбова «Сакральное Руси». Об этой книге он слышал на занятиях на Объекте. Попутчики были тихие — пожилая пара с флегматичной внучкой. Книга его захватила…
Боль по утрате любимой приглушилась, но не отпускала. Он хотел просить у Базунова задание с большой загрузкой, чтобы уйти в работу: засыпать за столом от усталости, падать в кровать не в силах раздеться.
Питер встретил нудным мелким дождём. Купив телефонную карточку, Пикин позвонил секретарю Базунова, но к телефону никто не подходил. Согласно инструкции, он не мог звонить со своего домашнего и даже с автомата в своём районе. Гуляя по Невскому, Пикин звонил каждые двадцать минут, но к телефону так никто и не подошёл. Решив, что возможно проблемы на линии, Пикин направился домой. Он сломал таксофонную карту и выкинул в урну. Того требовали правила конспирации — по номеру карты можно было установить, кому абонент звонил.
И на следующий день к телефону никто не подошёл. Согласно правилам, при отсутствии в течение суток связи через основной телефон, можно было звонить на резервный. Не отвечал и резервный. Пикин понял, что за две недели его отсутствия, произошло что-то серьёзное. Полдня ушло на поиск местных газет за последние две недели. Ещё день Пикин внимательно их читал, надеясь найти хоть какую-то информацию, способную хоть что-то объяснить. Но никаких громких убийств, аварий, пожаров, политических событий не произошло за время его отсутствия.
Выбора не было. Хотя инструкция категорически запрещала появляться без приглашения в офисе, Пикин отправился к Базунову. Входная дверь была закрыта, судя по пыли на ручке, к ней не прикасались больше недели, жалюзи на всех окнах были закрыты. Оставалось только ждать…
Пикин по-прежнему внимательно следил за прессой, включая и зарубежные радиоголоса. Он жил в постоянных раздумьях о возможных вариантах произшедшего, перебирая в памяти все разговоры с Базуновым. Он даже решил вскрыть дипломат, который ему передали во Владивостоке для Базунова. К его удивлению, там оказался запаянный целофановый пакет килограмма на три с корнем жень-шеня. Пикин знал, что настоящий дикий корень это большая ценность, но неужели Базунов послал его только ради этого? Ведь это поручение мог выполнить куда менее квалифицированный сотрудник Системы. В Пикине утвердилась мысль, что Базунов, послав его на другой конец страны, оберегал его от чего-то, пожалел крестника, находящегося в горе.
Дни ожиданий переросли в тревогу, а затем в панику: «Боже, ведь если Систему накрыли, то могут начать убирать людей, — Пикин подбежал к телефону и выдернул шнур. — К чёрту, никаких телефонов. Вообще нужно продавать квартиру и ложиться на дно».
Утренний подсчёт оставшихся денег, показал, что на оформление документов на продажу квартиры их не хватит. Пикин понёс в ломбард свой перстень.
В полуподвальном помещении на Садовой процветал ломбард, куда обнищавший народ и воры тащили серебро и золотишко.
— А вот в тайничке у меня была заныкана цепочка, ещё до посадки, — хвастаясь, пояснял своей спутнице полупьяный мужичок, видимо, недавно вышедший на волю, — сегодня мы на неё и погуляем.
— А в твоём тайничке больше ничего не осталось? — спросила осипшим голосом тощая подруга вчерашнего зека, выдохнув из себя амбре дешёвого портвейна.
Пикин, получив деньги, вышел на улицу. Из его головы не выходил разговор пьяной пары. Он стал анализировать причину, по которой мозг зацепился за этот банальный трёп: «Вспомнил! Базунов спрашивал о каком-то танином тайнике. Слово «тайничок» и заставило подсознание работать…».
ШОК
Глава семнадцатая
Не прошло и месяца, как Пикин уже упаковывал вещи. Он решил съезжать налегке, оставив новым хозяевам квартиры мебель и телевизор за символическую сумму. Багажа получилось две больших спортивных сумки. Собрав оставшийся мусор, Пикин направился на улицу. Проходя мимо почтовых ящиков, он краем глаза заметил, что на его ящике появилась неразборчивая надпись мелом. «Да, надо напоследок проверить ящик и не забыть оставить от него ключи», — мелькнуло в его голове.
На обратном пути он подошёл к почтовому ящику и замер, как приговорённый к расстрелу после команды «пли»: его тело пронзили миллионы мурашек, а сверху ударили кувалдой: на дверце ящика розовым мелом было написано «бобер».
Шок быстро прошёл, и Пикин лихорадочно стал размышлять: «Эту кличку придумала ему Таня, но у неё шансов выжить не было. Значит, кто-то знал его кличку. Это мог быть человек, близкий Тане. Это или её мама, или Базунов. Не дозвонились — телефон отключён, не застали дома — много бегал с оформлением продажи квартиры, не услышал звонка в дверь — сплю под снотворным». Пикин открыл ящик. Там лежал обрывок газеты размером с ладонь. Войдя в квартиру, Пикин закрыл двери на все замки, остро почувствовав возвращение тревоги, гложущей его уже долгие дни. Он поднёс клочок газеты к лампе и увидел проколы под буквами — крайне примитивный способ тайнописи, но эффективный в полевых условиях. Послание сообщало: «Фин вокз под распис 14». Первое, что пришло в голову Пикина, это мысль о его ликвидации. Коль они не могут достать его по телефону, чтобы он «вышел в окно», то дадут команду прыгнуть под электричку. А чтобы заманить наверняка, кольнули в самое больное — в память о Тане. «В тоже время, — размышлял Пикин, глядя на догорающий клочок послания, — это может быть и Танина мама, и Базунов. Ну что может произойти? Подойдёт человек и назовёт код самоликвидации! Так я могу тупо одеть наушники и слушать на всей громкости плеер и ни черта не услышу. А если он попросит снять наушники, я дам ему в морду и убегу…».
