Николай Байтов - Думай, что говоришь
5
Возможно, здесь на письме пропущено слово «зрения», и надо было бы читать на самом деле: «с точки зрения восприятия», но, с другой стороны, в таком обороте есть нечто тавтологическое, потому что ведь зрение это есть род восприятия, один из способов восприятия, однако я не помню, приходили ли мне эти соображения в голову, когда я писал, или я просто второпях пропустил слово без всякого умысла.
6
Что здесь имелось в виду, я теперь не очень помню, поскольку далеко не всякий художественный текст является эстетической декларацией, даже скрытой, и я никогда так не думал, мне было ясно, что только новационные (по приёмам) тексты — да и то не все — несут в себе эту декларативную составляющую, что же говорить о многих текстах укоренённых — и именно укоренённых не сознательно, с намерением, а в наивности и святой простоте, например, о таких, коих scopus состоит в дидактике, хотя тогда эстетическая убедительность для них есть лишь средство, путь к убедительности учительственной, — и всё-таки они тоже как-то хотят читателя покорить, обаять, понравиться ему, предстать перед ним в безупречно изящном виде, — вот это, вероятно, я и подразумевал, хотя не проявил и выразил очень небрежно, как мне теперь кажется. Во всяком случае, если б я ещё тогда ввёл представление о scopus’е, то есть об «основном намерении» текста — о той его функции, которую в первую очередь стараются найти и локализовать классические толкователи и комментаторы, — то мне, быть может, удалось бы более эффективно и выразительно передать свою мысль, но я не мог этого сделать, потому что Гадамера (который, как помнится, объяснил мне про scopus впервые) ещё не читал: в то время Сашин враг только собирался его переводить и готовить к изданию.
7
Не понимаю: то ли здесь просто логическая конъюнкция (т. е. имеются в виду лишь те из внешних признаков, которые являются вместе с тем формальными), то ли это перечисление претендует на нечто большее, имплицитно содержа в себе представление о том (и, стало быть, намекая на то), что всякий вообще внешний признак является формальным (а быть может, и наоборот), только немного разные аспекты описываются этими двумя словами, как это обычно бывает при синонимии, и здесь поставленные рядом через запятую эти два слова, как будто бы неявно приглашающие нас взглянуть на них как на синонимы, предлагают, значит, нашему сознанию осмыслить оба аспекта совместно и в их взаимосвязи, — дескать, в восприятии внешности нам даётся форма объекта, проникая же в его внутренность, мы, быть можем, постигнем и какое-нибудь содержание, которое эту форму наполняет, — однако можно ведь представить себе такую внешность, которая выполняет по отношению к внутренности защитную функцию, являясь оболочкой, предохраняющей от проникновения внутрь чужеродных тел и лучей — в частности, исследовательского взгляда, — с другой же стороны, нас учили, что форма всегда служит раскрытию содержания, а отнюдь не сокрытию, на чём, кстати, зиждется и весь научный метод: именно от формы исследователь умозаключает к содержанию исследуемого предмета, и если б форма не являлась хорошим проводником для его взгляда (этаким оптическим лучепроводом), то Бог знает, в какую ересь мог бы впасть физик, химик или биолог — да даже искусствовед или какой-нибудь литературный критик, как, например, один мой знакомый, пришедший (неизвестно какими путями) к выводу, будто одна из поэм американского поэта Джона Шейда трактует бред некоего сумасшедшего, вообразившего себя королём в изгнании, в то время как известный комментарий к этой поэме, столь же неотъемлемый от неё, как тень неотъемлема от предмета (а ведь часто тень может дать нам если не более полное, то, во всяком случае, дополнительное представление о форме предмета), ясно доказывает нам, что поэма воспроизводит беседы автора именно с настоящим королём в изгнании, соседом и коллегой Шейда, совершенно здравомыслящим и ироничным человеком, и если — возвращаясь — считать, что внешность есть знак внутреннего — знак одновременно раскрывающий и укрывающий, — то наш путь к внутреннему будет путём истолкования знака, а это отнюдь не формальная операция, поставляющая знак в соответствии с грамматикой и синтаксисом в различные контексты, подобно регистрирующим приборам на панели управления какого-нибудь летательного аппарата, которые таким образом показывают пилоту, выполняющему боевую задачу, различные возможные траектории встречающихся ему объектов, причём о траекториях я ведь завёл речь потому, что этот вопрос я задаю себе много лет, и если не всю жизнь, то по крайней мере с того памятного дня, когда на лекциях по термодинамике мне впервые сообщили, что не всякое движение описывается траекторией, являющейся решением какого-либо дифференциального уравнения, и, таким образом, известное из курса классической механики умозрительное построение, именуемое «Демоном Лапласа», не обладает тотальной властью над физическим миром, а лишь над очень небольшим множеством макрообъектов вроде планет, звёзд, астероидов и т. п., в то время как, например, движение молекул газа или жидкости совершенно ему неподвластно, и если всё-таки отдельные молекулы или их небольшие группы, так называемые «ансамбли», показывают нам иногда что-то вроде траекторий, то следует понимать это именно как сокрытие неких собственных значений данной жидкости или газа с целью отвлечь внимание наивного или закоснелого в детерминизме исследователя, а то и пилота, выполняющего, скажем, боевую задачу и не интересующегося ничем, кроме этой задачи и показаний своих приборов, хотя разница между научной и боевой задачами есть, и немалая: учёный лишь регистрирует свои наблюдения и затем пытается их обобщить в объясняющее описание ситуации, боец же должен встреченную и изученную ситуацию переформировать в соответствии с внеположным ей принципом, но в любом случае показываемые ему траектории имеют целью скрыть некие собственные значения, предъявив ему квазиповедение вместо собственно поведения, и тем самым дезориентировать его, запутать, задурить ему голову вплоть до полного краха и гибели, чему назидательным примером может служить голова Больцмана, пытавшаяся разглядеть траекторию молекулы, а вместо неё встретившая траекторию пули.
8
Каковой вопрос и ты, читатель, добравшийся наконец до этих строк, можешь себе задать, если захочешь, хотя я и не знаю, каким был твой путь: он мог быть прямым, поступательным, а мог представлять собой что-то вроде диалектической спирали, которая, если взглянуть на неё сверху (или снизу), будет выглядеть как плоская замкнутая кривая — так, наверное, и видит её здравомыслящее большинство, но ты-то, надеюсь, видишь там и ещё одно измерение: не физическое, а ценностное, когда проносящиеся перед тобой в круговом вихре объекты располагаются для тебя по рангам, и ты мог бы вообще не проходить никакого пути, а неподвижно сидеть, допустим, на трибуне, на определённом месте, и пусть ты не видел бы всей трассы, но тебе сообщают данные компьютера, и ты знаешь, например, что промчавшийся только что мимо тебя пилот в красной машине и в костюме (почему-то) Деда Мороза отстаёт на целый круг от лидера гонки, и вообще у него странная тактика: посмотри, как он возится с переключением скоростей, похоже, что-то не в порядке у него с коробкой, — но, может быть (странная мысль!), он просто получает удовольствие, когда даёт кому-то себя обогнать, а значит, выходит, «божественная пустота», которую репрезентировали греческие атлеты, не до отказа забита в нём интересами автомобильных фирм и рекламой: там ещё есть что-то такое — и даже много чего-то такого, — что даже трудно себе представить, почему и теряются в догадках дети, собравшиеся вкруг ёлки в детском саду и с замиранием сердца наблюдающие, как Дед Мороз развязывает мешок: что оттуда явится? — они и предвидят, и вместе с тем отказываются предвидеть, ведь всё равно это будет что-то столь же неожиданное, сколь и ожиданное, — вот почему выражение «добравшийся наконец» здесь совершенно неуместно, скорей сам текст опять добрался до того места, где ты сидишь, читатель; однако позволь заметить, что, если уж пришлось уподобить этот текст пилоту на гоночной трассе со всеми её неожиданностями и драматическими перипетиями, то тогда логично будет уподобить сноски боксам, где пилоты дозаправляются и меняют резину, а поскольку ты сейчас наблюдаешь происходящее в сноске, значит, очевидно, твоя трибуна расположена напротив пит-лэйна, и потрудись сделать дальнейший вывод: ты видишь, как много сносок? — не может же один пилот так часто дозаправляться и менять резину — значит, их много, не один я, все они разные мелькают перед тобой. Ну, а я-то сам где нахожусь в этот момент?
