Геннадий Карпов - Жизнь и необычайные приключения менеджера Володи Бойновича, или Америка 2043
После обеда мы поднялись на второй этаж, и хозяин без тени сомнения молча вручил мне свой ноут:
– Изучайте, молодой человек! Это не ради денег, хотя и от них не откажусь. Нищета унижает. С вашего позволения, я полежу на спине. Семьдесят восемь лет – это, знаете ли, возраст. Можно конечно начать ходить по врачам, потом кормить этих дармоедов до бесконечности, а они будут находить всё новые и новые болячки, пока у тебя есть деньги на карте. У меня их давно нет. Поэтому медицине я неинтересен. У нас в моде пластическая хирургия, замена органов чужими и искусственными… Ладно, если вы не очень торопитесь, у нас ещё будет время побеседовать. Я давно не разговаривал по-русски. У меня сильный акцент?
– Да, в России вас примут за иностранца. Хотя говорите вы правильно.
– Я не поеду в Россию. Я родился тут. Мои родители лежат тут. Мои студенты воюют тут. Я не люблю выглядеть глупо. И не гожусь для антиамериканского интервью. Всё, что я хочу – это выпустить очередь в первого черножопого, который ворвётся в мой дом. А второй пусть стреляет мне в грудь.
– Я уважаю ваш выбор. Всё что могу сделать для вас – покажу, как снять автомат с предохранителя. Не то вас убьёт не второй черножопый, а первый. И вы умрёте окончательно разочарованным в жизни.
Старик улыбнулся, и пошёл в спальню, а я спустился на первый этаж, и погрузился в дебри профессорского ноута.
Григорьев до вечера ещё два раза выходил из комнаты: поесть хлеба с сыром, и убрать деньги в сейф. Когда я разобрался в том, что находилось в его ноуте, то с лёгкой душой вручил деду миллион зелёных и пятьсот песо разных форм и размеров. (Главное – многие из них были серебряные. Как рассказал Григорьев – лет пятнадцать назад у населения под страхом десяти лет каторжных работ вновь, как во времена второй мировой войны, конфисковали всё золото. А через пару лет – и серебро. Оно ещё продолжало ходить на чёрном рынке, и, чем меньше его оставалось в обороте, тем дороже ценилось.) Информации у профессора было столько, что я лазил в ней до самой ночи, и едва ли перелопатил десятую часть. В итоге всё заархивировал хитрой программой, запаролил, и отправил в Мехико на тот же ящик. Через час пришёл ответ: "Молодец! Зря времени не теряешь. Рыбалка – что надо. Акул пока не видно. Ждём дома".
Уже поздно вечером я лёг на диван на первом этаже, и мгновенно уснул. На душе было абсолютное спокойствие. Я узнал свою тайну. Разгрыз этот орех, хоть и пришлось пожертвовать парой коренных зубов. И даже если сейчас в дом вломятся пауки из ЦРУ, то они опоздали: инфа ушла в Москву. Но в дом никто не вламывался. Иногда вдалеке гремели взрывы, стучали пулемёты. Пару раз по улице проехали машины, пробив в железных ставнях щёлки своими фарами, и нарисовав на потолке чудище тенью от люстры.
В семь я проснулся, и долго лежал не двигаясь. Почти на всей душе было спокойствие. Только где-то темнела тень какой-то до сих пор нерешённой проблемы. Я закрыл глаза, и стал вспоминать события последних дней. Трупы в трёх кварталах западнее наверняка уже нашли, но сюда с обыском вряд ли кто-то придёт. По крайней мере – сегодня. Задерживаться я, конечно, тут не буду, но хоть один день надо отлежаться, попить хорошего чая, и найти одежду по размеру, а не ходить в этих пидорских тряпках. Нет, проблема сидела не тут. Я пошёл по закоулкам мозга. Постучал в дверку: "Привет, роднульки! Как вы там? Пока вашему мужу и папе везёт. И даже появилась надежда вырваться из этой клоаки. Хотя, гнать! Гнать надежды! Надежда расслабляет. Сколько матросов погибло оттого, что их судно село на мель, когда на горизонте показался родной маяк, и народ бросился открывать последнюю бочку рома! Терпим, родные. Стиснули зубы и прорываемся. Поди, прорвёмся!"
Где же сидит эта проблема? Деньги? Да, вроде хватает. Ещё восемь миллионов в тысячных купюрах, на которых изображён президент Кеннеди. Кажется, именно он почти сто лет назад хотел сделать доллар государственным, а не частным. За что был тут же застрелен, а вот теперь его лик украшает самый большой номинал этой никчёмной бумажки! Стоп! Станцию хотели делать на Луне. Оболванивать всех оптом, без разбора. Меня просили найти ещё двух учёных, Эткина и Михалкина. Они, вроде бы, тоже работали в какой-то секретной лаборатории в городе Колумбия. Это километров четыреста западнее. Есть домашние адреса, но тоже многолетней давности. Надо проверить. Нужна одежда и машина. Пока дед спит – прогуляюсь по окрестности.
Летнее утро в Атланте. Жарко, но пока в меру. Меж деревьев летают птички и бабочки. Народу немного, все белые. Никакого хип-хопа и баскетбола, никаких стрелок краской на домах и надписью: "Классная дурь!" Просто курорт! Проехали несколько грузовичков с надписью "Хлеб". На многих заборах и дверях висели объявления: "Продам дом" и "Продам собаку", словно больше продавать было уже нечего.
Я повернул за угол, и первое, что увидел – виселицы. Их было семь. Четыре были организованы на обычных фонарных столбах, на которых фонари давно не светили. Две – деревянные, и одна – на базе пятитонного автокрана. Кран оказался без передних колёс и двигателя, поэтому тоже был стационарным. Толпа белых человек под пятьсот с интересом наблюдала, как какой-то чин зачитывал приговор террористам из организации "Чёрные братья". Братья стояли рядом, с разбитыми лицами и связанными сзади руками. Их охраняли люди в синей форме с автоматами. Я протолкался поближе, держась обеими руками за кошелёк: народ в толпе как-то не внушал доверия.
Чин своё дело знал туго. Слова отлетали от зубов, как будто артист, прослуживший в одном театре сорок лет, играл юбилейный пятисотый спектакль. Вроде бы, и эмоций много. Вроде бы, всё от души. Но такая казёнщина! Такие общие фразы про гидру международного терроризма, подпитываемую из-за рубежа и показывающую отвратительный оскал окровавленных зубов, что, по-моему, даже этим семерым неграм было скучно. Ни суда, ни адвоката, ни присяжных. Явно поймали за последние сутки человек тридцать, из которых до утра дожили семеро, потому что виселиц всего семь.
Негров засунули в петли, и быстро удавили те же ребята в синей форме, что их охраняли. Толпа посвистела, поулюлюкала, попризывала повесить как бешеных собак, и стала расходиться. Те же бесчувственные, бездушные куклы, но на этот раз – белые. Нет, чтобы производить таких нелюдей в таких количествах – одних лишь Джонни явно недостаточно!
Тут же подъехал грузовик с красным крестом, мёртвых оперативно сняли с верёвок и увезли прежде, чем я решил – в каком направлении искать универмаг с одеждой.
– Семь сердец, семь печёнок – это четырнадцать спасённых белых! Плюс – собачьи консервы. Молодцы, солдаты! Благородное дело делают! Двойная польза! – обменивались репликами горожане. Ну, что тут скажешь? Оплот демократии! Надо не забыть передать Старикову, что если надумает бомбить атомными бомбами, то пусть начинает не с Норфолка, а с Атланты!
Найти магазин с одеждой оказалось непросто. Всё было закрыто, а где-то – сожжено и разграблено. В итоге мне подсказали адресок, и я спустился в подвальчик, где пахло старым тряпьём, плесенью, и табаком кубинских сигар. Продавец, он же – хозяин, посетовал на дороговизну, инфляцию, нестабильность и, выслушав мои пожелания по одежде, предложил мне электронный каталог. На вешалках висели три с половиной драных халата, и я понял, что товар спрятан где-то в недрах пещеры. Я выбрал самые обычные штаны, рубаху, кроссовки, кепку. Ценник перевалил за триста тысяч. Я сначала хотел было отвалить сумму не глядя, но, глянув в цепкие чёрненькие глазки продавца и видеоглазок над дверями, тоже включил нытика, и долго перебирал шмотьё в поисках – хоть без пуговки и с молью, но на пару тысяч подешевле. В итоге сошлись на двух сотнях тысяч. Про песо я даже заикаться не стал с этим подозрительным типом. Перед уходом он вдруг шёпотом сказал мне:
– Есть хороший контрафакт! Но только за песо! Настоящие консервы, сигары, ром, водка. Одной бутылки хватит, чтобы забыться на неделю!
Я вспомнил тестя с его танкистами, матросов с "Ивановой" – и как-то не поверил.
– Педро и Карлос? Савон? Тебя даже далеко тащить не придётся: столб рядом!- шепнул я обалдевшему продавцу, и заговорщически подмигнул.
Григорьев встретил меня стариковским ворчанием на тему – где я, грёбаный патронташ, шлялся? Я переоделся в обновки, и спросил деда:
– Странно! Промышленность почти не работает, а на каждой вещи надпись: "Сделано в США". Где всё это выпускают? На севере? В Чикаго?
– Это выпускают там же, где и сто лет назад: в Китае, Индии и на Гаити. Но, чтобы перевезти товар через границу, надо написать на нём "Made in USA". Иначе таможня не даст добро. Если такой надписи нет – значит – контрабанда. Вот, на бейсболке есть, на джинсах есть, а на рубахе? Последнее время много контрабанды. Даже не представляю, какой смысл китайцам слать нам сюда свои футболки, если доллары они не берут? Неужели за тряпки им платят золотом? Не верю!
