Джефф Николсон - Бедлам в огне
Такой взгляд имел весьма серьезные последствия для методики Линсейда. Во-первых, в этом случае “безумие” пациентов не имеет ничего общего с переизбытком визуальных образов. Если безумие – просто имитация, то отсечение пациентов от потока образов и возведение мифической лингвистической перегородки – абсолютная потеря времени. И сочинения не улучшают их состояние, а дают им возможность покрасоваться.
Мне хотелось обсудить с кем-нибудь свои соображения. Спрашивать Алисию напрямую, конечно же, было нельзя, поскольку я был почти уверен, что она тотчас взбесится, и все-таки я собрался с духом и осторожно сказал:
– Если бы я хотел доказать вам, что я полностью душевно здоров, как я мог бы это сделать?
– Никак, – ответила Алисия. – И вам это не нужно. Только слабоумные доказывают всем, что они нормальные.
Да, слова эти звучали разумно, но все же они не полностью меня удовлетворили. Наверное, я искал более простой и более красивый ответ. Мне хотелось, чтобы все пациенты были либо полностью безумны, либо полностью здоровы. Или – или, да или нет. И я вспомнил упражнение, на которое наткнулся в одном из учебников, исчезнувших вместе с сумкой. Учитель предлагает написать ученикам пять истинных утверждений о себе и одно ложное – анонимно. И все остальные пытаются определить, кому какой листок принадлежит. Смысл упражнения – показать, как легко можно смешать факт и вымысел. Авторы учебника предупреждали, что в группе всегда найдется умник, который попытается сорвать занятие, написав пять ложных утверждений и одно истинное, или все ложные, или все истинные. Вот я и захотел узнать, как бы испохабили пациенты это упражнение.
Я часами просиживал у себя в хижине или подолгу бродил по территории, обдумывая эту проблему, изнывая от того, что мне ее не с кем обсудить, но так и не пришел ни к какому выводу. Моя голова настолько была занята, что однажды, проходя мимо ворот, я лишь машинально отметил, что по ту сторону стоит машина, а на женщину, выбравшуюся из машины, и вовсе не обратил внимания – пока она не подошла вплотную к воротам и не закричала, явно обращаясь ко мне. И все равно мне понадобилось время, чтобы узнать в женщине Рут Харрис, хозяйку книжного магазина.
– Привет, красавчик! – крикнула она. – Как дела?
– Ох, здравствуйте, Рут, – опомнился я. – Дела просто отлично.
Да, мне позарез требовался собеседник, но только не Рут Харрис.
– У меня тоже, – похвалилась Рут. – Вы оказались правы. Как только я избавилась от балласта, дела, похоже, понемножку пошли в гору.
– Рад был помочь.
– Вот, хочу вас отблагодарить. Как насчет того, чтобы поужинать?
– Спасибо, Рут, но я не могу.
– Не можете?
– Я очень занят. Я нужен пациентам.
– Но мне вы тоже нужны, Грегори.
Рут, конечно, пошутила, но шутка вышла какой-то резкой, неловкой.
– Очень польщен, – сказал я, – но никак не могу.
– Что ж, на коленях умолять не буду, Грегори.
– Вот и славно, – ответил я.
Я не знал, вправду ли Рут обиделась, но вид у нее был такой, словно она вне себя от обиды.
– Я собиралась подарить вам одну маленькую вещь, – сказала Рут, я смутился, и она добавила: – Не волнуйтесь, это очень маленькая вещь.
И она протянула мне небольшой, но до неприличия пухлый конверт. Внутри явно лежала книга. Книги я всегда приветствовал, но сейчас мне вряд ли требовалась еще одна. Я поблагодарил Рут, даже не удосужившись взглянуть, что за книга.
– Вы должны его открыть, – умоляюще сказала она.
Я послушно вскрыл пухлый конверт и заглянул внутрь. Рут Харрис принесла мне психологический словарь в мягкой обложке.
– Что ж, большое спасибо.
– Нет-нет, вы не поняли. – Она ткнула пальцем в обложку, чтобы привлечь внимание к имени автора: доктор Эрик Линсейд.
Признаюсь, я удивился, но не слишком. Следовало ожидать, что человек, который открыто высказал желание стать писателем, уже что-то написал. С показной благодарностью я полистал книжицу и сунул ее в карман, Рут Харрис еще немного поболтала, потом пожелала мне успехов и вернулась к машине.
О психологическом словаре Линсейда я вспомнил только вечером, когда во мне пробудился ненасытный читатель. Несмотря на неотложные дела, я, как обычно, поймал себя на том, что листаю книгу. Судя по аннотации, книга “предназначена для широкого читателя”, а просмотр пары статей подтвердил, что так оно и есть. Я был приятно удивлен. Несмотря на склонность Линсейда к пафосным речам, словарь оказался удивительно ясным и простым. Я даже подумал, что он поистине хорошо написан. Я взахлеб прочел статьи о депрессии, шизофрении, нимфомании – всех этих привычных вещах, о которых все якобы всё знают, хотя на самом деле не знают о них ничего. Потом я поймал себя на том, что читаю про менее обыденные вещи: тест Функенштейна, эллиномания, спазм памяти, бделигмия (сами посмотрите в словаре). Статьи “методика Линсейда” в словаре не было. Наконец, я прочитал про заболевания, с которыми мне пришлось столкнуться в клинике: алкоголизм, задержка речи, анально-кастрационный комплекс, паранойя, эксгибиционизм, аггравация.
Все это там было, все описано четко и сжато. Поразительно. Если у вас имелась эта книга и к вам бы привели больного, вы запросто смогли бы поставить совершенно правильный диагноз. Судя по всему, каждый обитатель клиники был хрестоматийным случаем. Словарь Линсейда вполне мог служить описанием нынешнего населения клиники. Я с облегчением обнаружил, что эта книжица в мягкой обложке выпущена после издания в переплете, вышедшего несколько лет назад. Вряд ли кто-то из пациентов пробыл здесь так долго. В голове у меня уже сформировался поспешный вывод: хотя внешне безумие выглядит нелогичным и хаотичным, на самом деле оно укладывается во вполне жестко заданные рамки, так что достаточно однажды увидеть многоязычную неофазию, и вы ее больше ни с чем не спутаете.
Но это верно, если верно предположение, что пациенты – действительно сумасшедшие. А если нет? Если пациенты здоровы (в каком-то смысле этого слова), но по неведомым причинам хотят выглядеть больными, то лучшего руководства по симуляции безумия, чем психологический словарь, просто не найти. А чтобы убедить в своем безумии именно доктора Эрика Линсейда, почему бы не проштудировать его собственные формулировки и наблюдения? Что, если пациенты действуют по сценарию Линсейда? Что, если его критерии безумия подтверждаются людьми, которые изо всех сил и стараются их подтвердить?
Казалось, в голове у меня замигала сигнальная лампочка, – надо признать, довольно избитый штамп для описания умственной деятельности. Я весьма настороженно отнесся к этой своей теории, которая объясняла все и которая далась мне так легко. Я не до конца понимал, что означают мои умозаключения и какой в них таится смысл, но на первый взгляд они полностью соответствовали фактам. Теория выглядела безумной, но именно поэтому ее стоило принять всерьез. А фраза эта разве сама по себе не звучит безумно? И что мне теперь со всем этим делать? Бежать к Линсейду и сообщать о своем открытии, сказать ему, что он зря тратит время, что пациенты его обманывают, играют с ним, а он по своей глупости этого не замечает? Я знал, что за этим последует. Даже если все это чистая правда, Линсейд – не тот человек, который пожелает услышать такую правду, и уж точно он ей не поверит. Не решит ли он, что это я сошел с ума? Может, лучше сначала поговорить с Алисией?
Именно тогда я постиг разницу между копролалией, копрофилией и копрофемией. Словарь раскрылся на нужной странице, и вот они. Копрофемия, говоря словами Линсейда, – это “непристойная речь, скатология, быть может парафилия, при которой пациент пользуется нецензурными словами и выражениями в качестве средства или хотя бы основного компонента для достижения сексуального возбуждения”. Очень точное описание ночных чудачеств Алисии. Да уж, чудачества. Как же они меня затрахали.
По-моему, если ты страдаешь копрофемией, это ни в коем случае не означает, что ты сумасшедший, но тот факт, что слово попало в словарь, заставил меня призадуматься. Я считал Алисию просто слегка необузданной, но оказалось, что для ее поведения есть психологический термин, что это известное расстройство. Значит ли это, что Алисия – чокнутая? Нет, они точно меня затрахают.
Всю ночь я промаялся. Я сомневался и в своей правоте, и в том, хочу ли я быть правым. Я не спал. Я даже не мог думать. Одно лишь я знал точно: мне не с кем поговорить. Такое чувство, будто мою голову вывернули наизнанку, как старый шерстяной носок, но для этого состояния в словаре Линсейда слова не нашлось. И все же перед самым рассветом меня наконец озарило.
Я придумал простой способ найти ответ, возможно неполный, но ответ, которому можно доверять, потому что основывался он на тексте, на печатном слове. А я по-прежнему хранил трогательную веру в печатное слово. Я решил проникнуть в архив Линсейда и прочесть истории болезней. Разумеется, я не сумею вычитать в них все, что там можно вычитать, но зато смогу либо доказать, либо опровергнуть свою великую теорию.
