Альфонсо Микельсен - Избранные
— Как это можно ходить с голыми ногами?
— Но все пользуются такими блузами, чтобы не сгореть на солнце!
— Да я умру от стыда, если покажусь в одной блузе и купальнике…
Какой инстинкт подсказывал ей все то, что создавало вокруг нее ореол невинности и делало ее в моих глазах совершенно недоступной?! В Ольге соединялись извечные противоречия латиноамериканки и католички. Она собиралась ехать со мной в качестве любовницы и в то же время стеснялась показать свои голые ноги на улицах какой-то приморской деревни!
Мы сняли на десять дней домик в окрестностях самого модного пляжа, где было немноголюдно и где мы могли наслаждаться полной свободой и уединением. Нас там никто не знал — ни Ольгу, ни меня. Даже служанка, которую мы наняли, решила, что мы прекрасная супружеская пара, хотя и с большой разницей в возрасте.
Мы прилетели на побережье в удивительно ясный день. На небе — ни облачка. Ольга, как ребенок, наслаждалась окружающей природой. Она не останавливалась перед роскошными отелями, не взглянула на дорогие рестораны главной авениды, по которой мы ехали в такси, направляясь к нашему маленькому домику.
— Посмотри на закат! Боже мой, какие краски! — восклицала она, показывая на диск солнца, который с невероятной быстротой скатывался в море где-то прямо за пляжем.
Шофер, догадавшись, что мы — туристы, объяснял нам:
— Здесь почти никто не купается; опасный пляж, открытое море. Волны здесь всегда огромные. Первое, что делают приезжающие сюда американцы, это бегут посмотреть на пляж — берег «Большого прибоя». Говорят, что даже в Соединенных Штатах Америки не бывает таких больших волн.
И в словах простого шофера, как в капле воды, отразилось неистребимое стремление граждан этой страны быть не хуже других. Как раз об этом я говорил Фрицу в первый день нашей ссоры.
Такси продвигалось вперед с большим трудом, время близилось к вечеру, и народу на улицах становилось все больше и больше. Но я думал о другом: о том, что с каждой секундой подходил момент, когда я должен буду выполнять обязанности супруга! В ушах у меня все еще гудело от шума, моторов, но сильнее всего был страх, овладевший мною, едва самолет приземлился на этой гостеприимной земле, где мы наконец могли остаться наедине.
Снятый мною домик состоял из двух спален, гостиной, столовой и крохотной кухни. Внутреннее убранство было скромным, помещение украшали лишь морские трофеи. И только радиоприемник в углу гостиной придавал современный вид этому незатейливому, отделанному грубым деревом жилищу. Если мы и испытывали некоторые неудобства, то они полностью восполнялись дружелюбием окружающих нас людей. Жители побережья — народ искренний и открытый, общение с ними доставляло радость и украшало жизнь, освобожденную от липкой паутины светских условностей. Казалось, что все вокруг наслаждаются вечным праздником, что у местных жителей один закон — жить в радости, которой наградил их некий языческий бог. Напыщенность лаинесов, темные костюмы столичных адвокатов вспоминались здесь, как мрачный сон. Где-то далеко остались моя ожесточившаяся родня, «черный список», мои бесхарактерные друзья и их жены, которые укладывались в постели с друзьями мужей только потому, что последние не подарили им чистокровную лошадь. «Это все — дела богачей», — просто и выразительно сказала Ольга. А еще дальше, совсем далеко, остались мое суровое детство, строгость кальвинистских догм, которые так затруднили мне жизнь, исключив возможность предполагать злые намерения в ближних. Я в избытке познал ложь и предательство. Сорвал не одну гроздь презрения и соперничества, процветающих в узком кругу «избранных». Именно здесь, как нигде, бушуют низменные страсти, едва прикрытые мнимой дружбой, что так поразило меня в первый визит в поместье Эль Пинар.
Теперь передо мной открывался еще один, совершенно новый для меня мир. Я жаждал исследовать его дебри, пробираясь по руслу одной из тех жизненных рек, что бесшумно прорезают джунгли социальных условностей, смывая все препятствия на своем пути. Откроются ли мне секреты этого мира в объятиях юного создания?
Я никогда в жизни не испытывал такого волнения, как перед нашей первой ночью на курорте. Страх парализовал мой разум, напоминая о беспощадной угрозе нового позора.
Как только мы вошли в дом, Ольга сменила красный костюм, в котором летела, на желтую блузу, более легкую и прохладную, ту самую, что мы с ней вместе купили в модном магазине. Пламя желания никогда еще так не пожирало меня. Каждая частичка ее кожи, размягченная теплом, казалось, жаждала поцелуя.
Горечь от всего случившегося со мной за последнее время, чувство отверженности и одиночества усиливали мое желание. Мне казалось, что и Ольга испытывает то же. Ее молчание было сильнее любого призыва. Боже мой, как же мне избежать неизбежного?
Закончив ужин, слегка опьяневшие, мы отправились каждый в свою комнату, не сказав друг другу ни слова, будто заранее договорились о том, что должно будет произойти в эту ночь. Несколько минут спустя я постучал в дверь комнаты Ольги, как если бы это происходило постоянно в нашей совместной жизни. Я вошел. Ольга немного подвинулась, освободив мне место, и, как только я лег, положила голову мне на плечо в ожидании ласки.
На стене вырисовывалась тень от вазы с несколькими цветами, отраженная лунным светом. Тень эта была похожа на стрелки огромных часов, показывавших вечность. Это придавало особую таинственность обстановке. А я опять боролся с застежками на белье лежавшей рядом со мной женщины!
Лишь шум волн, разбивающихся о прибрежные камни, напоминал о жизни на земле. Стена воды вырастала над поверхностью моря, приближалась к скалам, разбивалась с грохотом о них и откатывала от берега с тяжелыми всплесками. Возвращалась, уходила, возвращалась вновь. Мы потянулись друг к другу в непреодолимом желании. Несколько нежных слов, губы наши слились в поцелуе, и… Ольга впервые стала моей.
На этом берегу я вновь стал обычным смертным. Таким, как все, просто честным, уважаемым человеком, каким всегда был.
Боже мой, какое счастье! На меня не указывали пальцем, мне никого не надо было уверять в своей невиновности. Я чувствовал, что окружающие нас бедные люди относятся к нам вполне благожелательно, видя в нас мирную супружескую пару. Пожилой господин в сопровождении юной красавицы жены.
Каждое утро мы ходили на базар за фруктами к завтраку и совершали небольшую прогулку, прежде чем идти на пляж. Крестьяне здоровались с нами с искренней сердечностью.
— Молодая сеньора Ольга, а я принес вам чиримойяс!
— Купите помарросас[27], сеньор, — обращались ко мне, — они такие же красивые, как ваша супруга.
Ольгу окружала дюжина полуголых мальчишек, которые клянчили у нее монетку, восхваляя при этом ее молодость и красоту:
— Во имя богоматери де ла Канделарии! Мисс Вселенная! Подарите монетку!
— Какая она мисс Вселенная? — возмущался другой. — Ведь она Королева моря!
— Какая Королева моря? Она Королева спорта! — настаивал третий.
Каждый награждал Ольгу титулом очередной королевы красоты, которые то и дело посещали этот город для участия в конкурсах на это высокое звание. Возможно, они лишь хотели польстить мне своими восхищенными возгласами, чтобы получить и от меня монеты. А может быть, искренне считали, что Ольга — одна из знаменитых королев красоты! Меня не интересовали причины их поведения. Я щедро награждал их, наблюдая, как Ольга, всегда такая серьезная и сдержанная в обращении со своими клиентами в парикмахерской, теперь принимала с детским удовольствием «комплименты» попрошаек.
Было ли известно что-либо этим людям, их отцам, братьям о грозных списках, составляемых Соединенными Штатами Америки, из-за которых их соотечественники ненавидели меня? Эти люди ничего не знали.
Однажды вечером, возвращаясь на паруснике с рыбной ловли — мы арендовали его у старика, «морского волка», — мы увидели на набережной небывалое скопление людей. Здесь, у аптеки, продавались газеты, привозившиеся из соседнего города. Выйдя на берег, мы направились прямо к толпе узнать, в чем дело. Все были взволнованы и во весь голос кричали что-то. Я ничего не мог понять, пока Ольга не спросила полицейского, что же происходит. Потом взяла меня под руку и отвела в сторону.
— Только что стало известно, что германская подводная лодка потопила в океане наше каботажное судно, вышедшее три дня назад отсюда. Подлодка подобрала часть команды, которой удалось спастись. Говорят, радио Берлина сообщало о спасенных, чтобы их семьи знали, кто остался жив.
Сообщение это, полученное как раз в том порту, откуда вышло судно, не вызвало ни у кого сомнений. Я не знал, что делать, что сказать, еще не понимая всех последствий, которые мог иметь для меня этот факт. У меня не было ни малейшего чувства вины за то, что я был согражданином нацистских преступников. Ольга первая поняла, насколько опасно мне находиться здесь, среди родных и друзей жертв германской подлодки.
