Семен Лопато - Ракетная рапсодия
— Давно ждешь?
— Нет, недавно.
Взяв от него цветы, она быстро оглядела их.
— Классные.
Не глядя вокруг, они пошли вместе. Уже понимая причину ее настроения, он быстро повернулся к ней.
— Ты уже выпила что-нибудь?
— «Водку-лимон».
Он восхищенно посмотрел на нее.
— Ты как солнце.
— Надо же как-то развлекаться бедной девочке. — Веселым движением поправив завившийся локон, она посмотрела на свое отражение в витрине киоска. — Бывают миленькие женщины.
Замедлив шаг, она быстро оглянулась.
— Давай где-нибудь здесь пока присядем. Я на каблуках, сегодня по этажам набегалась.
— Курить тебе купить?
— Купи. Купи «Водку-лимон» и зажигалку. Затрахалась уже, у меня все на работе зажигалки пи…т. Только «Водку-лимон» купи в желтых банках, не в синих.
— А в синих чего?
Она быстро махнула рукой.
— Х…ня. Купи сразу две.
Купив все в павильоне, он сел на скамейку рядом с ней. Взяв у него банку, она весело оглядела его.
— Ну — рассказывай.
— Да у меня все нормально. А у тебя?
— Да ничего, только с базой затрахали. Мебели много пришло, надо в компьютер заносить, только внесу, сразу новые накладные приносят. А потом их еще обратно относить. Весь день сегодня как белочка.
— Устала?
— Да нет, фигня. К концу дня расслабилась, с девчонками немножко накатили. — Заговорщически блеснув глазами, она посмотрела на него. — Платье это надела первый раз за два года, наверно, шагу ступить было нельзя.
— А чего?
— Из других отделов прибегать смотрели.
— Мужчины?
— Понятное дело. Я его купила два года назад, просто в магазине увидела, понравилось, у меня как раз тогда зарплата была, я тогда еще на студии работала, деньги были. Оно так на прилавке лежало, может, смотрел кто. Купила, а у него длина — до колена, а мне либо длинные идут, либо до середины бедра. И потом — на работу его не наденешь, куда-нибудь потусоваться — так это не часто бывает, отпуска у меня уже дна года не было. Ну, я вчера пришла, достала, так прикидывала, так, ладно, думаю, укорочу. Обрезала до середины бедра, за машинку села, застрочила, а утром надела, в зеркало посмотрела на себя — пи…ц. Я за последние года полтора в весе прибавила, ляжки жирные стали, даже сиськи вроде увеличились, ну и вообще, в общем, смотрю на себя в зеркало — платье красное, я из него вываливаюсь, как шлюха какая-нибудь, ни хрена себе, однако. — Она подумала. — Ну то есть выгляжу, конечно, классно, но вроде не так было задумано. Я низ распорола, там запас был, пару сантиметром выпустила, ну и колготки надела, но на работе все равно все ох…ли. — Она увлеченно хихикнула. — У меня на работе все мужики хотят меня трахнуть. Я обычно длинные юбки ношу. Как-то год назад карнизы для штор прибивали, я на стол залезла, а солнце через юбку просвечивает, наши там как дети обрадовались, классно, говорят, выходит, мы и ноги твои увидим. Я говорю, чего мучиться, я вам и так покажу. А сегодня вообще все как на спектакль ломились, посмотреть, в каком Наташа платье. Я там в базу ведомость заносила, идите, говорю, все на х…, дайте работать. Вообще платье классное, я его еще когда на студии работала, купила, тогда денег все же больше было, в последние два года как-то не получалось классные вещи себе покупать, а так хотелось.
— А когда на студии работала, тебе хватало?
— Как тебе сказать… — Она задумалась. — Так чтобы совсем зашибись, такого, конечно, не было, но я ж тогда и дворником зарплату получала, правда х…вую, но я еще на трех студиях работала и на дом работу брала, так что в принципе, за что ни возьмись, все хватало. — Она серьезно посмотрела на него. — Я всю жизнь работала, я после восемнадцати у матери с отцом ни копейки не взяла, у меня это как-то чуть ли не с детства, что я всегда могу себя обеспечить. Потому студийной работы жалко, то есть и работа сама по себе классная была, но главное, я чувствовала, что сама себя обеспечиваю и ни от кого не завишу.
Понимая ее, он улыбнулся ей.
— А на что тратила?
Она хихикнула.
— На что тратила? На самом-то деле деньги все равно меж пальцев уходили. Но, с одной стороны, самой-то мне хватало, на еду и все такое, плюс еще двух мужиков кормила, там у нас в квартире… — Она, блеснув глазами, махнула рукой. — Ну это ладно. Ну и одеться, конечно, — в общем нормально было все. — Она задумалась. Я тогда еще бельем увлекалась, всякие там боди, комбидресы, ну и все такое, я тогда худенькая была, ну то есть не совсем худенькая, конечно, но не такая, как сейчас.
— Тебе идет.
— Я знаю. Я сейчас на фотографии свои старые смотрю, так смешно смотреть на них, так прикольно, что я такой была. — Она, на секунду задумавшись, широко раскрытыми глазами посмотрела на него. — И вообще, сама меняешься. У меня месяца полтора назад было, как раз мать ко мне приезжала, мы там с ней сидели на кухне, все такое, чай пьем, я ей показываю, где я какие цветочки посадила, вообще как теперь у меня классно, вдруг подъезжает к подъезду «ауди» — я из окна вижу, — выходят оттуда четверо мужиков и мне в дверь звонят. Ну, я открываю, они говорят: а мы за вами. Я говорю, это, типа, как, вы кто, а они говорят, разве вы не помните нас? Вы ж нам сами свой адрес дали. Помните, мы с вами в электричке ехали, вы нас бананами кормили, песни нам пели и приглашали в гости к себе? А я ни хрена не помню, может, пьяная была, возвращалась откуда-нибудь, а они меня приглашают вместе с собой в сауну ехать. Я говорю, типа, спасибо, не надо, все такое, хорошо, мать дома была, в общем уехали они, а я так думаю — это сейчас, а года полтора назад я, может, взяла бы и поехала. — Она увлеченно и открыто посмотрела на него. — И сестра, если б сейчас на моем месте была, тоже запросто поехать бы могла. Поэтому я и волнуюсь за нее.
— Она такая же, как ты?
Она быстро кивнула.
— Угу. Только сиськи поменьше.
Мгновенно посерьезнев, она открыто посмотрела на него.
— Но на самом-то деле нет, не совсем такая. Я на папу похожа, а сестра, понимаешь, она мамина дочка. Она всегда к маме прибегала, вечно они о чем-то шушукаются. Может, и хорошо, что она сейчас с ней. — Она, словно вспомнив что-то, быстро посмотрела на него. — Я где-то читала, что бывает только два типа женщин — те, что спят в ночной рубашке, и те, что спят без ночной рубашки. Танька, она всегда в ночнушке, а на меня мать вечно орала, чего ты голая спишь. — Она быстро, словно спеша предупредить что-то, посмотрела на него. — Танька — она вообще молодец, то есть, конечно, потусоваться, погулять любит и все такое, но она нормальная. То есть с мальчиками, конечно, гуляла, но по-настоящему только в восемнадцать лет стала, она вообще из всего класса последней трахнулась, она и еще там одна ее подружка.
— А остальные?
Она махнула рукой.
— Остальные вообще лет с пятнадцати некоторые. То есть к десятому классу нетрахнутых точно не осталось. Ну, это как везде. — Она, внезапно вспомнив, оживившись, хихикнула. — Как-то мы еще дома сидели, отец что-то там в комнате тусовался, ну он там из окна на улицу смотрит, вдруг говорит: вон последняя во дворе целка пошла. Мы с сестрой как услышали, прям специально к окну кинулись. — посмотреть, кто это такая. А это Танька Климова, ее еще в шестом классе трахали все, кому не лень. Мы с сестрой прям охренели тогда. Сестра мне шепотом говорит: «Ну папа дает…» — Она покрутила головой. — Я отца люблю, я даже словами сказать не могу, как я его люблю. Для меня отец — это все. Меня саму можно ругать, что угодно говорить можно — мне насрать, но если кто отца тронет, я просто с катушек съезжаю, я не знаю, что со мной делается, я за отца убить могу. Как-то еще мы на прошлой работе сидели, я стала хвалиться, какой у меня папа классный, один мужик чего-то там пошутил, сказал что-то про него не то, я на него с кулаками налетела, меня трое мужиков оттаскивали от него. Хорошо, оттащили, я б его и вправду убила тогда. — Она открыто повернулась к нему. — Я в последний год, как вместе жили, отца с матерью дома почти не видела, отец с бригадой сутками калымил, а мать вечно в ночную смену выходила, мне только записки писала. Классные такие, я их все откладывала, я их всегда с собой ношу. Сейчас, погоди. — Быстро порывшись в своей огромной сумке и раскрыв потрепанный листок бумаги, она заблестевшими глазами просветленно посмотрела на него. — Вот, послушай. «Дорогая Золушка. Суп на плите, мясо в духовке. Я в смене, вечером не жди, буду поздно. Намели мешок муки, посади пять розовых кустов, познай самое себя, Кузьку не щекоти, а то опять оцарапает, отца и Кузьку накорми. Утром не убегай, я но тебе соскучилась. Мама». — Прочитав это каким-то взлетевшим от нежности голосом, со старательным выражением, как дети читают новогоднее стихотворение, она, блестя глазами, почти с гордостью посмотрела на него. — Классно, правда? Мать сейчас все время пишет, к себе зовет. А я не еду. — Она, переживая, покрутила головой. — То есть я хочу, и ее и сестру хочу увидеть, но если переехать — это все. Это будет п…ц с работой. В Донецке точно работы не найду, там никаких анимационных студий нет, я узнавала, а здесь все-таки еще что-то может быть, какая-то надежда есть, мне осенью в одном месте работу обещали, когда проект начнется, они будут заново людей набирать. Для французов делать что-то. Я без работы не могу, я на этом складе уже затрахалась, просто деньги нужны, а так бы я там и минуты не просидела. Мы недавно с девчонками собирались, с кем вместе на студии работали, они тоже сейчас работают — одна продавщицей, другая в химчистке стирает, я — то ладно, всех веселила, говорила, мол, все нормально, все еще будет классно, а они-то обе просто плакали, вспоминали, как там работать здорово было. По-настоящему ревели, я их валерьянкой отпаивала, честное слово.
