Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)
– Александр, ты там?
Дрозд поднял жалобные глаза:
– Угу…
– Иди быстро домой!
– Зачем, пап?
– Иди, говорю! Жрешь опять?.. Быстро домой!
Дрозд схватил бутылку, налил себе граммов семьдесят и проглотил. Подавился, сдавленно рыгнул и, вытирая губы рукавом рубашки, поплелся на свой этаж.
Дождавшись, когда дверь закроется, Котик сказал:
– Ладно, давай по последней, и я на футбол. «Динамо» – «Спартак». Рубилово должно… У наших Кобелев, у спартачей – Карпин теперь. Должны схлестнуться.
Выпили и осели – водка наконец накрыла по-настоящему.
Котик положил голову на подоконник, Максим прислонился к комоду, закрыл глаза и словно бы отлетел…
Во сне, как часто случалось при быстром опьянении, было приятно, ласково. Максим слышал ворчание, и ему представлялось, что он в деревне под Саранском, на родине отца, и ворчит это на койке дед, почти не говорящий по-русски… Тогда, много лет назад, когда Максим был маленьким, месяц в деревне он переживал с трудом, тянуло домой, в Москву, в квартиру. В деревне же на каждом шагу подстерегали опасности, все вокруг было каким-то грязным, пыльным, от непонятных, но жутких дедовых сказок он не мог заснуть, таращился в окошко, где что-то клубилось, металось. И с бурной радостью Максим встречал приезжающих за ним родителей, первым лез в рейсовый автобус, не прощаясь с бабушкой и дедушкой, а следующим летом долго плакал и упирался, когда родители собирали его в деревню.
Теперь же, когда давно уже не было в живых ни бабушки с дедушкой, ни отца, когда жизнь его, коренного москвича, в Москве никак не складывалась, он часто видел во сне и хмельной дремоте ту деревню, тянуло туда, казалось, что там-то и найдет он некую крепость в мире, смысл приложения сил. Но в размеренном течении дней мысли взять и хотя бы съездить в далекую, в стороне от железной дороги деревушку не возникало, зато в забытьи деревня являлась, тянула к себе, в себя…
– Бля, да что ж это… – ворчание стало слышнее, слова различимее. – Ой, твою-у…
Максим разлепил веки, увидел корчащегося Котика на табуретке, подоконник и пыльное, темнеющее уже окно; голову сжала туповатая боль, рот наполнился горькой, ядовитой слюной… Максим заметил на полу бутылку с сочно-желтой жидкостью, как к спасению, потянулся к ней. Очень хотелось пить.
– Да это не пиво, дурак, – остановил Котик.
– А? А что это?
– Это я сделал…
– У-у, животное.
– Животное бы тебе на башку нассало. Давай водяры хлопнем… Все равно терять уже нечего. Матч пропустил. Целую неделю ждал и пропустил. Еще «Арсенал» вечером с «Портсмутом», но его нет на общедоступных…
– Поставь тарелку, – отозвался Максим; приподнялся, взял бутылку кока-колы и быстро влил в себя оставшееся – на пару глотков хватило.
– Сука, – бесцветно произнес Котик. – А чем запивать теперь? Водки еще полбатла.
– Отстань. Не хочу я пить.
Котик выпил один. Почесал голову, с отвращением закурил.
– Тарелку, говоришь, поставить, – сказал вроде бы как с угрозой. – А где деньги взять?
– Да копейки стоит…
– И копейки тоже. А? Зарплату – половину матери отдаю на хозяйство, половину с вами пропиваю. Да и зарплата-то… Двадцать три тыщи, это ж… И никакого, главно, просвета. Так и буду до пенсии стиральные машинки развозить, а в выходные здесь вот бухать. – Котик взял бутылку, покрутил ее в руке; Максиму показалось, что сейчас он возьмет и хлопнет ее о подоконник или швырнет в стекло, но Котик плеснул водки в стаканчик и осторожно поставил бутылку обратно. – А Ромарио вон до сих пор играет, ему сорок три уже. Андрюха Тихонов – лучший бомбардир в Казахстане. На год всего меня старше. В курсе? Мальдини играет, но он защитник. А мне каждую ночь снится, как я забиваю. Каждую, врубись только!
«И ему тоже одно и то же снится», – коротко удивился Максим. Удивляться долго не давала боль в голове, ломота в суставах, жажда.
– Как мяч принимаю, подбрасываю – и бью. И так, с-сука!.. Мяч ногой чувствую, как я его… Эх-х, дурак я, дур-рак! Насрать надо было на ваши подколы и не бросать. В дублеры мне прямой был путь, все говорили. А оттуда – в основной состав. «Динамо», блин, это ж! – Котик поднял стакан и тычком отправил водку в рот; не закусывая, сипло выдавил: – Жал-лко-о!.. А может, – уже другим, вкрадчивым голосом спросил, – пойти к Кобелеву? А? Я же знаком с ним, он тогда в старшей группе был… Пойти, предложить, все объяснить. А? Усиленные тренировки до начала второго круга, и, может, в заявку. Попробовать? Вон Роналдо вообще развалина, бегемот, а в сборную его планируют. Я-то в форме. В форме, Макс! Меня водяра закаляет только… Я иногда рывки делаю и сам удивляюсь. Смогу я, смогу! Главное, с Кобелевым встретиться, сказать, упросить, чтобы проверил. Пускай проверит, а? Как, Макс, реально? А?
– Попробуй, – вяло поддержал Максим, встал, покопался на подоконнике, поискал, что бы пожевать; не нашел.
Поднял лицо, увидел свое бледное, почти растворенное в стекле отражение. Но главное разглядел – там было лицо немолодого, испитого мужика с морщинами вокруг рта, глубокими глазницами. А рядом такое же испитое и морщинистое лицо Котика… Крутись-вертись, пытайся всех обмануть, но тридцать восемь впустую прожитых лет не спрячешь. Ну, пусть не все тридцать восемь впустую, но двадцать – точно. Отпечатались они на лицах, ничем эти отпечатки не смоешь, не соскоблишь. И от новых таких же пустых не спасешься. Вот так всё и будет еще очень долго – очень долго, тяжело и пусто.
2009Пусть этот вечер не останется…
В половине седьмого – пошли. Нет, покупатели были в течение всего дня, но в основном домохозяйки и пенсионеры, не спеша выбиравшие сорта колбасы и сосисок, спрашивавшие о качестве, о степени свежести, иногда просившие попробовать «ветчинку» или «карбонатик». А в половине седьмого от станции метро двинулись возвращающиеся с работы. Они без раздумий и сомнений становились в очередь, без лишних слов четко бросали в окошечко: «Полкило “Сливочных”… Килограмм “Докторской”… Триста грамм “Любительской”…» И Лена автоматически открывала нужную дверцу холодильной камеры, доставала требуемое, старалась отрезать именно столько, сколько заказывали – знала, что этим, вечерним, не нравится брать больше или меньше. Впрочем, спорили редко – спорить им было некогда.
Ей легче с вечерними, вообще лучше вертеться в тесном нутре тонара, чем вести изматывающе долгие диалоги с дневными. И в этом верчении скорее, незаметнее приближается конец смены… Вот еще час-полтора аврала, запарки, а потом поток схлынет, пойдут одинокие, запоздавшие, а в девять приедет Рагим, снимет кассу, закроет тонар, и Лена тоже отправится домой отдыхать, как все…
– Мне «Чайной» колбасы на сорок семь рублей, – голос пожилого мужчины.
Лена поморщилась – такой заказ не сулил ничего хорошего. Сейчас начнется высчитывание каждого грамма.
Сунулась в тот отдел холодильника, где должна лежать «Чайная». Ее там не было. А, да, днем хорошо покупали – у пенсионеров дешевая «Чайная» пользуется популярностью. Остался лишь тот полукружок на витрине.
Достала его, положила на весы. Щелкнула кнопками калькулятора. Сказала:
– На семьдесят два рубля выходит.
– На сколько?
– На семьдесят два.
– Мне надо на сорок семь.
Говорить было тяжело, но Лена решила объяснить:
– Это последний кусок. Больше нет… Куда я эти сто граммов?
– Ну, девушка, пожалуйста.
– Давайте я «К завтраку» отрежу? Цена та же почти, тоже вареная…
– Мне «Чайной» надо.
– «Чайной» не получается.
На улице зашумели и, видимо, оттеснили старика от окошечка. Снова пошли четкие заказы: «Полкило “Домашних”… Четыреста ветчины… Полкилограмма грудинки… Упаковку заливного…» Лена доставала, резала, взвешивала, но легкости автоматизма уже не возникало, мешала мысль, почти раскаяние: «Надо дать ему было, сколько просил. Остальное забрала бы себе на бутерброды утром». Хотя колбасу она не любила в последнее время – вид ее на столе иногда даже вызывал отвращение: надоедала за время работы. Впрочем, когда торговала молочными продуктами, почти не ела ни творог, ни йогурты…
Лена окончила торговый колледж и с тех пор десять с лишним лет работала в магазинах, тонарах, палатках. Родители настаивали, чтобы получила среднее образование, но она ушла из школы после девятого – с детства хотела стать продавщицей… Нет, нельзя сказать, что это было ее мечтой. Просто… Просто одним из главных воспоминаний из детства была вечная экономия, разговоры о том, что вот до зарплаты еще неделя, а холодильник пустой. И маленькая Лена представляла себя продавщицей в гастрономе, окруженной банками со сгущенкой, булочками, конфетами. Любимой ее игрой была игра в магазин: Лена делала в своей комнате прилавок из табуреток, раскладывала на них кубики и карандаши, нарывала кусочки бумаги и звала родителей покупать тортики, батоны, сосиски, печеньки… Играла в магазин и в садике, и настолько часто, что воспитательницы жаловались.
