Дия Гарина - Пойти туда...
И чтобы отвлечься от скользкой темы я накинулся (словесно) на Ольгу.
– Кой черт тебя сюда принес? Захотела нашего сына круглым сиротой оставить? То, что мы остались в живых – это даже не случай, это какой-то сбой в головном компьютере господа бога! Сложись обстоятельства чуть-чуть иначе, ты бы просто разделила нашу участь, если не хуже. Ты хоть понимала, на что шла?!
Я грубил, хотя понимал, что вместо упреков должен был в течение всей жизни ставить ей свечки в каждой попадающейся на глаза церкви. Понимал, но поделать ничего не мог, потому что сейчас говорил не я, а страх, от которого обрывались вниз все внутренности, стоило только представить, что случилось бы, попадись она в руки Могильщика живой.
– Отвечай, понимала!? – бесился я, словно все напряжение сегодняшнего сумасшедшего дня выплескивалось сейчас наружу…
Ольга молчала, автоматически поглаживая Альфу. Я ждал, что она вот-вот взорвется, заревет в три ручья, и уже готов был, покаянно бия себя в грудь, просить прощенья за вылетевшие слова, которые, как известно, не поймаешь. Но…
– Понимала, – на удивление спокойным голосом ответила Ольга, – как понимала и то, что если хотя бы не попытаюсь что-нибудь сделать, то вся дальнейшая моя жизнь превратиться в такую пытку, по сравнению с которой все, что мог придумать этот садист, – мелкие неприятности.
Все-таки мы – два сапога – пара. Видимо упрямство и противоречие здравому смыслу наша отличительная семейная черта. Я потерянно молчал, не зная благодарить бога за такую жену или проклинать его. Молчала и Ольга.
– Прости меня, – я нежно обнял ее, и мир перестал для нас существовать. Или вернее во всем мире остались только мы вдвоем – Адам и Ева в холодном северном Эдеме. Сходство усиливало почти полное отсутствие одежды: на Ольге остались только купальные плавки, на мне короткие обрезанные шорты. Ну, точно, – Адам и Ева, – такие же любящие и упертые, изгнанные из рая вовсе не за то, что ослушались Творца, а за то, что возлюбили друг друга больше, чем Бога. Должно быть, ему просто стало завидно.
– Расскажи, хоть, как все это у тебя получилось? – нарушил я наше затянувшееся молчание.
– Переплыла озеро, пошла в обход. Альфу привязала лозняком к дереву, чтобы не мешала, и пошла. Подползала к горе, как индеец – за каждой травинкой хоронилась. Потом услышала, что именно Могильщик собирается с вами сделать… Подумала, подумала и решила, что самое удобное место для засады – это сам склеп. Они к тому времени его опустошили, значит, вряд ли полезут. Совершенно случайно увидела, куда сложили наши ружья, и в сумерках пробралась в эту палатку. Они даже охрану не поставили. Потом так же ползком на курган и в яму.
– Это мне все понятно. Скажем сразу, тебе очень повезло, но… Только объясни: как ты узнала, что Могильщик не станет меня убивать просто так, а предложит поединок? Он ведь и сам до последнего момента, по-моему, не был в этом уверен.
– Я… – Ольга залилась краской, которая была видна даже в скудном свете умирающих костров, – я не знала. Я выстрелила, когда он замахнулся, но произошла осечка… А второй курок я уже не успела спустить…
Так вот что за странный звук я услышал, в ожидании удара, – щелчок бойка искаженный эхом… Опять счастливый случай! Выстрели тогда Ольга, и мы с ней сейчас не разговаривали бы.
– Я все время, по возможности, выглядывала, боялась пропустить, когда поведут первую жертву, и все равно чуть тебя не прозевала… Вот только что выглянула – этот Могильщик писал на тебе что-то, а потом уже слышу, как ты орешь "По полю тан…, – в этот момент ее взгляд упал на художественно-прикладное творчества Вещего Олега, украшающее мою грудь, и она осеклась, сообразив, какой "кистью" оно наносилось.
– Слава богу! – голос плохо слушался ее, а пальцы осторожно прикоснулись к руне Ас, начинающей послание.
– В каком это смысле? – обиделся я.
– В таком. Слава богу, я не поняла, что на самом деле он с тобой делает. Ты стоял так спокойно…Иначе я бы не выдержала и…
– И ничего хорошего из этого бы не вышло. Действительно, слава богу. А Альфа?
– Что, Альфа?
– Как она тут оказалась? И так во время?
– Не знаю. Перегрызла привязь, наверное. По следу нашла…
Не много ли счастливых случайностей за один день? Или это, напротив, звенья одной цепи, скованной неизвестно кем и не известно для чего? Нет, как раз для чего – известно. Для того чтобы перебить банду. Значит… Не может быть! Так это нашими руками проклятье Шум-горы воплотилось в жизнь? Вон они грабители могил – лежат не шевелятся. А мы все живы, и относительно здоровы. Больше всех досталось мне и Витьке. Кстати, не пора ли известить его о нашем триумфе? Извелись уже все, поди. И спросить не могут, им, наверное, скотчем рты залепили, что бы не мешали поединку. Ай-ай-ай! Как же я про них забыл, эгоист хренов?!
– Оль, сходи, пожалуйста, вниз, развяжи ребят. А я тут с Альфой пока посижу. Устал что-то… Иди сюда, лохматая. Назначаю тебя на ответственную должность – грелкой моей будешь.
Я усадил Альфу рядом, прижался к ее теплому боку и стал с удовольствием наблюдать за плавной походкой жены, постепенно растворяющейся в августовской ночи. И вдруг заметил, что рядом с ней возникла какая-то тень. Я резко развернулся и попытался дотянуться до карабинов, сваленных кучей в каких-то полутора метрах от меня.
– Замри! – долетел до меня хорошо знакомый голос, – И псину свою придержи, не то твоей телке конец.
Помню, первым вспыхнувшим во мне чувством была обида. Как у пловца, из последних сил одолевшего шторм, и добравшегося до берега, когда его достает запоздалая волна и утаскивает обратно в море. Как я мог забыть о Толяне?! Ведь его не было на холме, видимо отлеживался после экзекуции. И вот теперь он вжимает нож в шею Ольги, заломив ей правую руку за спину.
– А сейчас отодвинься от оружия, – Толян медленно приближался, – и без глупостей. Ты не успеешь… Даже если спустишь собаку, я все равно полосну твою бабу по горлу. А там и от псины отобьюсь.
Все верно. Но к этому времени у меня будет в руках карабин – Альфа подарит мне необходимые секунды. Вот только Ольги уже не будет в живых…
– Ты все равно убьешь ее, – я опять оттягивал неизбежное.
– Может, и убью, но далеко не сразу, – усмехнулся Толян, продолжая не торопясь приближаться.
Я сидел неподвижно, а холодный равнодушный голос рассудка в это время вкрадчиво шептал мне: "Ты не сумеешь ее спасти в любом случае. Думаешь, у Ольги будет шанс, если ты сейчас не решишься спустить овчарку? Не обманывай себя. У нее будет один шанс из миллиона. А вы все уже станете покойниками. Так что на твоей совести будут пять трупов, включая ее. В противном случае ты потеряешь Ольгу, но спасешь четыре жизни". Не четыре, – поправил я, – три, потому что мне не нужно будет, как Иуде, искать ближайшую осину, что бы повесится, достаточно всего лишь снять с ноги жгут сделанный из купальника. Ее купальника.
Разум против сердца – извечная оппозиция. Но когда это на Руси, внимали гласу рассудка? Я сжал зубы и отодвинулся еще дальше от карабинов. Мне было ясно как день, что это – глупость, и единственным плюсом в данной ситуации будет то, что я не увижу Ольгиной смерти. Что на моей совести действительно будет четыре загубленные жизни. И все же…
В любом случае было уже слишком поздно. Толян вплотную приблизился к карабинам. Я видел, как шевелятся губы Ольги. Она что-то пыталась мне сказать, но света оказалось слишком мало и я не смог понять ни единого слова.
– Сейчас ты, сука, будешь приседать вместе со мной, – приказал Толян Ольге, и стал медленно опускаться, не отрывая ножа от ее шеи.
У самой земли он выпустил Ольгину руку, потянулся за оружием… Почему-то Ольга не сразу вытащила руку из-за спины, как будто что-то там поправляла, а потом неожиданно резко выбросила ее вперед и сразу вернула назад. Толян вскрикнул и начал валиться на бок. Словно в кошмарном сне я смотрел, как рука, не выпустившая нож, движется вслед за своим падающим обладателем и на шее Ольги возникает алый росчерк, который с каждой секундой все увеличивается, увеличивается…
Я вскочил и одним прыжком преодолел разделявшее нас расстояние. И откуда только силы взялись? Но опоздал. Я не мог оторвать взгляд от кровавого ожерелья на шее жены, и даже не заметил, что от прыжка лопнул гнилой веревкой Ольгин купальник, перетягивающий мою ногу. Тело стало вдруг странно легким, в ушах зашумело, и я медленно осел на траву, понимая, что теперь уже все… Последней мыслью было, что для меня это, пожалуй, самый лучший выход…
Нет, все-таки сегодня явно не мой день. Через какое-то время я очнулся от того, что меня трясут за плечи. Мне очень хотелось сказать жестокому Курицыну, чтобы шел он подальше по общеизвестному направлению, и не мешал другу спокойно умирать. Но губы не слушались, глаза не открывались, и я мог только пытаться разобрать слова, которые мне выкрикивали в самое ухо. Постепенно смысл этих слов стал до меня доходить:
