Кэрол Дринкуотер - Оливковая ферма

В этом году небесная влага пролилась особенно обильно. Мы с Мишелем бродим по террасам, рассматриваем причиненные ливнями повреждения и любуемся тем, как подросли и весело зазеленели все наши растения. В воздухе еще стоит восхитительный запах недавнего дождя, и я постоянно принюхиваюсь, будто собака, обученная искать трюфели. На месте мертвых апельсиновых деревьев, которые чернели, как мумии, когда мы купили дом, теперь бодрая изумрудная поросль в пять футов высотой, и, что самое удивительное, на ней уже красуются круглые зеленые плоды. Крошечные апельсинчики.

Слева от апельсиновой поросли, в мокрой траве под одной из самых старых наших олив я замечаю россыпь зеленых и лиловых оливок. Очевидно, струи дождя сбили их с веток. Я зову Мишеля, который, наклонившись, фотографирует нарциссы, распустившиеся за одну ночь.

— Надо стелить под деревья сетки, иначе мы потеряем урожай, — говорит он.

Я пытаюсь дозвониться до Рене, но его нет дома. Жена обещает передать ему мою просьбу связаться с нами. Однако он не перезванивает ни в этот, ни на следующий день. Мы с Мишелем еще раз осматриваем все наши оливы и приходим к выводу, что плоды продолжают падать: то ли их так растревожил дождь, то ли атаковала одна из девяти болезней, которыми пугал нас Рене, то ли они просто созрели до времени. Ясно одно — землю под деревьями надо закрывать сеткой.

Я самоуверенно полагаю, что с этим мы можем справиться и без Рене, и отправляюсь в Coopérative Agricole[136] — место, где мне наверняка помогут. Как и следовало ожидать, покупка сетки оказалась делом гораздо более сложным, чем я надеялась.

Обслуживает меня главный садовник кооператива, румяный юноша в очках, которому, видимо, уже давно осточертели все эти иностранцы, строящие из себя фермеров.

— Oui?

— Я бы хотела купить сетку для оливковых деревьев.

— Какого цвета?

Вот уж этого вопроса я никак не ожидала! Мне думалось, что выбирать придется между разными ценами, размерами и качеством, но не красками. Эти французы совсем помешались на дизайне и цветовой гармонии.

— А цвет имеет значение? — робко интересуюсь я, отлично понимая, что мой глупый вопрос только подтвердит его уже сложившееся мнение: а именно что я городская дурочка, зря тратящая его драгоценное время.

Садовник демонстративно вздыхает и молча идет прочь. Я стою в нерешительности, но тут он, не оборачиваясь, приказывает мне следовать за ним. Мы останавливаемся перед массивным рулоном ярко-красной сетки.

— Rouge[137], — говорит он.

Я, разумеется, соглашаюсь.

— Эта вам нужна?

— Oui, peut-être[138], — осторожно отвечаю я.

— Deux francs vingt[139], — сообщает он, наверное надеясь, что хотя бы цена поможет мне решиться.

Цена действительно приятно удивляет меня: это всего двадцать два пенса.

— Метр? — спрашиваю я, не веря такому счастью.

Он подтверждает, что именно метр, и я твердо говорю, что такая цена мне нравится. Однако молодой человек, кажется, чем-то недоволен. Он теребит пальцами край сетки и наконец вытаскивает из нее одну нить:

— Eh, voilà![140] А вот если вы выберете зеленую…

— Зеленую?

— Два франка девяносто сантимов.

Мы идем по огромному ангару дальше и в самом углу находим зеленую сетку. На мой взгляд, ничем, кроме цвета, она от красной не отличается. Садовник опять начинает теребить ее пальцами, но на этот раз нить не вынимается.

— Costaud[141], — киваю я с видом человека, знающего, о чем он говорит.

Эта сетка прочнее, надежнее, она не порвется, если кто-нибудь, скорее всего я, споткнется и свалится на нее. Продавец, кажется, мною доволен. Во всяком случае, он бурчит что-то и начинает разматывать рулон.

— Сколько метров вам надо?

— Ну, вообще-то я точно не знаю, — улыбаюсь я, делая жалкую попытку пококетничать.

Сетка падает на землю.

— Фредерик! — зовет кто-то невидимый моего садовника.

— J’arrive![142]

Я чувствую, что мое время истекает, и быстро говорю:

— У нас шестьдесят четыре дерева, значит, нам потребуется?..

— Какого размера деревья, какой размах ветвей? Сколько им лет? На какой стороне они растут? Какую площадь занимают корни? Какой сорт?

Я потерянно качаю головой. Бедный Фредерик выказывает все признаки нетерпения, и мне очень стыдно.

— Знаете, что я вам скажу? — вдруг говорит он с сочувствием, на которое я уже не рассчитывала. — Купите целый рулон. Pourquoi pas? В этом случае сетка обойдется вам гораздо дешевле, а дома вы сможете спокойно измерить и отрезать, сколько вам надо.

Идея мне нравится, и я простодушно соглашаюсь. Он спрашивает, где стоит моя машина, и отправляет меня в кассу. По дороге я прихватываю еще ряд нужных в хозяйстве вещей: масло для бензопилы, несколько упаковок оливкового мыла, тяжелого, как кирпичи, и тридцать килограммов собачьего корма. Девушка за кассой производит подсчеты и сообщает, что я должна ей пять тысяч франков.

— Пять ты…?

Только тут я узнаю, что купила километр зеленой сетки. У меня не поворачивается язык сказать, что передумала, и я со вздохом достаю чековую книжку. После этой покупки на моем счете практически ничего не останется.

Я подхожу к машине, как раз когда Фредерик со своим коллегой закрывают ее. У моей дряхлой колымаги, похоже, выросли крылья: рулон не поместился в салон, и они запихали его на заднее сиденье, оставив оба конца свисать из открытых окон.

— А это не опасно? — жалобно бормочу я.

Но Фредерик уже не интересуется мной, он спешит обслуживать другого клиента. Я завожу двигатель, из выхлопной трубы, как обычно, вырывается облако синего дыма, и я осторожно выезжаю через ворота, стараясь не прихватить их с собой.

Домой я приезжаю на грани нервного срыва. Кажется, все встреченные мной по дороге водители считали своим долгом погудеть и что-нибудь крикнуть мне, а один ненормальный, попытавшийся обогнать меня на самом опасном повороте, умудрился сломать о торчащий край рулона боковое зеркало, после чего от злости едва не загнал меня в канаву. Но я все-таки доехала целая и невредимая, и главное — у нас теперь есть сетка. Мишель громко смеется над странным видом моего транспортного средства, Безимени и три оставшиеся щенка, почуяв запах собачьего корма, лают и скачут вокруг меня, и тут выясняется, что мы вдвоем, несмотря на все приложенные усилия, не можем не только вытащить, но даже пошевелить плотно застрявший рулон.

Приходится звонить Рене. Тот скоро приезжает и в недоумении смотрит на сетку.

— Почему же вы не купили белую? — недовольно спрашивает он.

Вот уж никогда бы не подумала, что раскладывание сетки под оливковыми деревьями — это такая трудная и требующая специальных навыков работа, которая займет у троих мужчин и одной женщины несколько дней. Выяснилось, что для начала надо скосить всю растительность примерно на шесть метров вокруг ствола. Это делается для того, чтобы сетка не запуталась и чтобы потом легче было стряхивать с нее урожай. С этой задачей Мишель и Хашиа справляются только к вечеру первого дня.

Перед тем как разложить первую сетку, Рене объясняет нам, что, во-первых, она должна покрывать землю под всеми, даже самыми длинными ветками; во-вторых, при укладывании надо делать как можно меньше разрезов; а в-третьих, следует немедленно помечать каждый кусок сетки и соответствующее дерево, чтобы в будущем году не повторять весь процесс с самого начала. И при этом нельзя ни на минуту забывать о трех очень энергичных щенках, которые уверены, что всю эту возню затеяли специально для них, и постоянно норовят усесться на сетку, утащить или хотя бы пожевать ее. Мне мужчины доверили оборону от собак.

Белая сетка Рене оказывается более жесткой, чем наша, но это совсем не значит, что она прочнее. К тому же она далеко не так гармонично сливается с окружающим пейзажем. Зеленая нравится мне больше, но свое мнение я предпочитаю держать при себе.

К вечеру третьего дня почти вся сетка уложена, и теперь я прижимаю ее края камнями и подставляю палочки, чтобы она стала похожа на колыбель, из которой не выкатится ни одна оливка. Все вокруг залито золотым светом — такой бывает по вечерам только в Провансе. Мишель, Хашиа и Рене на нижней террасе разматывают последний рулон и о чем-то спорят. Вид мужчин, окруженных волнами белой сетки, напоминает о деревенской свадьбе и невесте в фате.

Та работа, которой они заняты сейчас, освящена веками: люди делают это уже не одно тысячелетие. Олива, un arbre noble[143], пережила величайший в истории человечества потоп: именно ее ветвь принес Ною голубь в знак того, что период дождей кончился. Значит, даже в те времена ее уже почитали. Сегодня утром в одной из французских книг я вычитала новую версию происхождения и распространения оливы: в ней говорится, что впервые выжимать оливковое масло начали в Иране задолго до того, как до этого додумались греки. Иран — это территория Ветхого Завета. Из Ирана олива попала в Грецию, а вот на юг Франции ее за восемьсот лет до Рождества Христова привезли древние финикийцы. Они добрались до этих берегов на триста лет раньше, чем греки. Так все-таки греки или финикийцы? Наверное, никто не знает ответа на этот вопрос, он теряется в глубине веков. Точно известно только то, что сегодня все мы, арабы и европейцы, возделываем оливу и добываем из плодов масло так же, как это делали когда-то наши давние предки.