Елена Котова - Легко!
«Когда в последний раз я занималась любовью с мужчиной у него, а не у себя дома? Когда утром мне обещали долгий воскресный завтрак?» – подумала она, погружаясь в сон. Среди ночи она проснулась и увидела, что Хельмут, опершись на руку, смотрит на нее, спящую:
– Я боюсь пропустить хоть мгновение, когда ты рядом. Хочу вот так лежать и всю ночь смотреть на тебя, как ты спишь со мной рядом. Можно я буду называть тебя «моя маленькая принцесса»?
«Как сентиментально, прямо „Страдания юного Вертера“, а ему за пятьдесят», – подумала Анна и снова заснула.
Воскресенье было идиллическим. После завтрака с круассанами и газетой Хельмут снова припал к ней, и тут в первый раз Анна почувствовала, что секс с ним совсем неплох. Потом они поспали, послушали музыку, выползли на улицу, зашли на ланч в итальянскую пиццерию, которую всегда посещала Диана с детьми и где висела картина, на которой было изображено, как принцесса Уэльская наблюдает за приготовлением пиццы. Потом дошли до Гайд-парка. Хельмут раскрыл руки и побежал по лужайке:
– Смотри, я лечу! Я летаю от счастья. Я счастлив, как еще не был ни разу в жизни. Ты заставила меня летать!
Анна уже не знала, что сказать и что подумать. Это было слишком. Взрослые мужчины так не выражают свои чувства. Но ведь приятно тем не менее…
Хельмут вернулся в воскресенье домой, дрожа от счастья. Через пару дней они снова встретились, и он снова летал. Потом – опять. Он позвонил налоговому консультанту, что не прилетит в выходные в Берлин – много работы – и подождет, когда они встретятся в Лондоне еще через две недели. В субботу он повел Анну в оперу слушать «Богему», горделиво фланировал с ней в антрактах. Такой женщины у него точно никогда не было. После снова была восхитительная ночь и еще одно ленивое воскресенье у него дома.
Они гуляли по Челси, и Анна радовалась, что наконец-то она осваивает этот волшебный район, куда раньше ее маршруты как-то не пролегали. Запахи весны в воздухе, на деревьях только-только начали раскрываться почки. Пальмы в садиках. Домики как наманикюренные. Теплый ветер. Хельмут остановился, а она по инерции прошла еще два шага, прежде чем оглянуться:
– Что?
– Просто смотрю на тебя, малыш.
– О боже! «Касабланка». Ты такой… такой. Нельзя сказать ничего сильнее этого: Here’s looking at you, kid. Это чудо.
– Я просто смотрю на тебя. Это ты – чудо.
Он опять целовал и целовал ее. При дневном свете, стоя посреди улицы, немолодой уже мужчина. Ей все это казалось каким-то театром. Неестественно. Что это за внезапно вспыхнувшая страсть? С такими словами?.. Мило, конечно, мило, очень приятно, не надо лукавить. Но это же мелодрама, кино. Так не бывает. У нее мурашки по телу не бегут, голова не кружится. Приятно, но не более того.
На следующий уик-энд Хельмут взял напрокат машину и повез Анну за город. Он вел автомобиль на высокой скорости, спокойно и уверенно, но совершенно без риска, соблюдая правила и держа руль обеими руками. При этом совершенно не напрягался, прислушивался к даме по имени «навигация», но не прерывал ни на секунду свой разговор с Анной. Они обсуждали английскую природу и обилие замков.
– Сколько нам еще надо увидеть, – обронил Хельмут.
Он снял номер в пятизвездочном отеле, похожем на замок, стоящий посреди долины и, как обычно, утопающий в зелени. Привычное для Англии бывшее семейное гнездо разорившихся аристократов, переделанное в нелепый, но роскошный отель. Огромные комнаты. Их – лучшая, угловая: кровать с балдахином, старомодная ванная комната с мраморным полом. На столиках минеральная вода и графинчик с неизменным виски. На ужин в отеле приглашали к восьми. Официанты разносили блюда и напитки в белых перчатках. Идиллические ландшафты, тишина, покой, живописный ручеек с мостками в двух шагах от отеля. Из-под лежащего пятнами талого снега пробивалась весенняя трава. Долгие прогулки в резиновых сапогах.
– Все такое английское, – сказал Хельмут, – английская сельская идиллия. Нигде больше в мире такого нет. И я с тобой. Ты моя маленькая принцесса.
Анне казалось, что в каком-то родовом английском поместье индийский кинорежиссер снимает фильм в стиле ретро. Ощущение нереальности не покидало.
Иначе и быть не могло. Такова жизнь. Сказка длилась недолго. Чаще всего она возникает, когда мужчина на охоте за тобой. Поэтому, когда еще через неделю Хельмут сказал, что на выходные будет занят с налоговым консультантом, Анна не удивилась и не расстроилась, а просто хмыкнула. Вот теперь всё стало на свои места. С пятницы до понедельника он ни разу не позвонил, не прислал ни одного текста. А во вторник без звонка явился с улыбкой до ушей, полный любовной дрожи. Это было слишком.
– Только не говори, что скучал. Ты ведь был с… ну, со своей подругой.
– Конечно, скучал. Я хочу сказать, что люблю тебя, моя маленькая принцесса.
– Ты хочешь сказать, что не любишь уже свою… э… подругу?
– Нет, ее тоже люблю. Но совсем по-другому. Что тут странного, любить двоих? Это два совершенно разных чувства.
– Ты меня просто пугаешь. Ты даже не испытываешь неловкости, не смущен, не считаешь себя виноватым, никакого стыда… Всё так само собой? Провел уик-энд с любимой женщиной, теперь пришел к другой, чтобы опять заниматься любовью, говорить о любви и чувствовать себя счастливым?
– А ты что, хочешь, чтобы я чувствовал себя несчастным? Или ты не рада мне? Я тебя не понимаю.
«Конечно, ты не понимаешь этого, интересно, а ты вообще понимаешь хоть что-то?» Ей всё претило. Не то чтобы она умирала от желания заполучить Хельмута. Но эта упертая самоуверенность, эта декларация законного права иметь двух женщин ее раздражала. Нет уж! Она точно не будет для него просто «другой женщиной». Она даже с Виктором, которого любила больше жизни, на это не согласилась. И с Джоном, которого она… любила? Нет? Сейчас не важно. Зачем же ей быть «другой женщиной» с Хельмутом, которого она вообще не любит и не стремится завоевать? Даже в игровом варианте ей это не нравилось. Странная, больная игра, безрадостная и никуда не ведущая. Трата времени и эмоциональных сил. Анна хотела все расставить по своим местам.
С другой стороны, а зачем? Чтобы Хельмут что-то понял? Ей-то какая разница? Она не собирается отрывать его от «консультанта», он ей не нужен, в крайнем случае, просто пошлет его. Зачем его воспитывать?
– Ладно, сменили тему. Я не хочу об этом говорить.
– Вот и правильно. Что про это говорить? Я так счастлив видеть тебя. А ты?
– Я же сказала: «Сменили тему». Хочешь со мной посмотреть каталоги из Милана? Мне опять придется туда лететь. Не хватает кое-чего.
– Ты что? Следующий же уик-энд наш? Мы что, люстры здесь, в Лондоне, не купим? Вместе.
– Слушай, у меня своя жизнь и свои представления, чего я хочу. Зачем ты вмешиваешься? Я не хочу покупать в Лондоне люстру ни с тобой, ни без тебя. Почему я должна менять свое отношение к этому вопросу?
– Потому что я без тебя страдал уже достаточно все выходные и хочу в следующие быть только с тобой.
– Можешь полететь со мной в Милан за компанию.
– Не могу.
– Почему, можно спросить?
– Потому что будет ясно, что я не в Британии, понимаешь? Она позвонит, а гудки другие.
– Прекрати. У тебя на все причины, и все они какие-то больные. «Гудки другие», бог ты мой! Какое это имеет значение?
– Но мне же надо будет это ей как-то объяснить…
– Что объяснить? Что ты в Милан слетать не можешь?
– Она думает, что у меня много работы и я в Лондоне.
– А почему ты не можешь ей объяснить, что у тебя любовь с другой женщиной, что у тебя теперь две женщины в жизни, что ты имеешь на это право, и пока она там считает на счетах в Берлине, ты покупаешь с другой женщиной люстры в Милане?
– Ты что, издеваешься надо мной?
– Просто повторяю твои же аргументы, почему ты имеешь право любить двух женщин одновременно.
– Я имею на это право, это совершенно нормально.
– Ну и прекрасно, вот пойди и объясни это ей. Объясни, что любить меня ты вправе, что это «нормально».
– Я не могу ей рассказать про тебя.
– Я ничуть не удивлена. Знаешь что? Прошу тебя, сейчас вот, встань, пожалуйста, выйди в ту дверь и закрой ее за собой.
– Анна, моя маленькая принцесса! Я люблю тебя. Но у тебя все черное или белое. А жизнь сложнее.
– Хельмут, я слышала это уже столько раз. Когда ты начал эти свои дурацкие, ребячьи, сентиментальные, приторные подъезды ко мне, я сказала тебе, что не притрагиваюсь к несвободным мужчинам. Мы должны прекратить всё раз и навсегда. Прошу тебя, иди домой.
«Нет, точно, все это никому не нужно», – размышляла она час спустя, когда Хельмут наконец ушел, сказав, что она так несправедлива к нему. «Он не понимает очевидных вещей. Вернее, просто не хочет их слышать, потому что ему так удобнее. И зачем я ему пыталась это объяснять целый час? Эгоцентрик, потребитель, жалкий, жалкий дурак. Зачем я добивалась, чтобы он понял? Das ist mir egal. Total egal»[3].
