Дмитрий Липскеров - Демоны в раю
— А я считала, что ты умер…
— Нет-нет! Я — живой!
Он очень боялся, что она растворится в пространстве, как очередная галлюцинация. Ему этого очень не хотелось.
— Эля! — крикнул он.
— Я иду!..
Она шла через улицу, как будто пересекала годы детства, юности и, наверное, судьбы…
Он обнял ее, и запах волос, кожи ворвался в его ноздри, как когда-то, проник в самое нутро и запустил сердце с такой скоростью, что он мог задохнугься.
— Эля!
— Вэл…
Они стояли, обнявшись, и шептали друг другу.
— Не было счастья, — признавался он.
— Не было, — соглашалась она.
— Какие-то ошметки…
— Как точно сказано…
— Я храню твои письма…
— Я храню память о тебе…
— Я давно не был дома…
— И я…
— Мама умерла… И отец… Под Сургутом… Сначала он, потом она…
— И мои — все… Мое тело изменилось…
— И мое… Разве это важно?
Она уткнулась всем лицом ему в грудь, словно хотела посмотреть, как сердце его колотится. Он не мешал ей, наоборот, прижимал все крепче.
— У меня муж и дочка.
— У меня жена и сын и сын, — сказал он.
— Наши ошметки счастья…
Они любили друг друга совсем по-другому, нежели когда-то, тогда, почти в детстве… В их слиянии не было и капли звериного, но много нежного и чувственного. Их тела словно извинялись за жизнь друг без друга.
Она шептала ему «Вэл», и его радовало это давно забытое имя, которое приносило память о детстве, отце, материнском запахе и о ней — совсем другой…
А потом она сказала, что случайно в Москве. Что она живет в Намибии, работает в дипмиссии, пошла по стопам родителей, которых расстреляли какие-то повстанцы.
— Я завтра улетаю…
Он лежал рядом с нею и думал, что в жизни ничего нельзя изменить, нельзя начать сначала и прожить по-другому. Все это очень банально, но и очень реально. Много сожаления, даже тоски по невозможному, или просто нервы ни к черту…
Он ушел, когда она спала, уронив тонкую белую руку с кровати на пол…
Он не видел, закрыв гостиничную дверь, как белое тело Эли изменило цвет, как женские ягодицы налились мужской силой, как нежные плечи вдруг раздались вширь, сделавшись мощными, как у борца… Она проснулась, обернула лицо к зеркалу и оказалась Карлом.
Он более не наслаждался пешей прогулкой, поймал машину и доехал до Лобного места.
Капитан Хорошкин узнал его и отдал честь.
На ПП его долго не пропускали, так как удостоверение осталось валяться на рабочем столе. Он был раздражен, но держал себя в руках. Потом за ним спустился руководитель аппарата Боря Шетников, и они поднялись в его приемную.
Секретарь-референт очень удивилась, так как была уверена, что Валерий Станиславович никуда не выходил. Она никак не могла пропустить момент его выхода… Но он все-таки вышел, и следующей ночью ей думалось, что она напрасно столько прожила на этом свете.
— Все хорошо, — проговорил он и исчез в своем кабинете.
Он тотчас прошел в личную комнату и заглянул в щель. В неизвестной комнате было темно, а из темноты пахло неприятно.
— Карл! — позвал он. — Карл!..
Ответа не последовало.
По селектору он связался с Шетниковым и попросил его раздобыть кусок ткани метра три.
— Типа для занавесок, что ли, — пояснил. — Цвет не важен!
Боря никогда не задавал лишних вопросов и через полчаса принес в кабинет рулон серой ткани.
Руководитель приспособил ткань, закрыв ею щель.
Раздался зуммер селектора.
— Валерий Станиславович, вас через семь минут ждет Президент.
Он поднялся на этаж, вошел в приемную, ему кивнули, мол, можно проходить, он стукнул костяшками пальцев и, не дожидаясь ответа, вошел.
Президент сидел в кресле, а вокруг него порхала гримерша Соня, тыкая в Первое лицо кисточками. Лицо не испытывало радости по этому поводу, но терпело, так как через десять минут ему надо было давать интервью французскому телевидению.
— Какие идеи? — поинтересовался Президент.
— Есть идея по поводу создания Гражданской палаты. Уже проработанная. Я вам говорил…
— Что это? Напомни…
— Это некий орган, который будет служить посредником между законодательной властью и исполнительной.
— Зачем?
— Мне кажется, что сейчас самое время создавать гражданское общество. Вы сами об этом говорили.
— Кто в этой палате будет состоять?
— Уважаемые люди страны. Политологи, юристы, общественники, деятели искусства.
— А кого у нас уважают? — хмыкнул Президент. — В нашей стране никого не уважают! Ни юристов, не деятелей искусства! Либо боятся, либо делают вид, что уважают… Но ты прав, пройдут годы, и Гражданская палата станет необходимой. А для этого ее нужно сейчас создавать. Чтобы стакан наполнился, необходимо иметь этот стакан!.. Мне нужен список претендентов.
Он уже передавал список Президенту, но ответил на запрос, что через десять минут список будет на столе.
— Важно, чтобы во главе стоял человек, которого реально уважает страна… Кого?
— Самый сложный вопрос.
— Авторитет должен быть, как у Лихачева.
— Таких нет.
— На всю страну один человек авторитетный был… На триста пятьдесят миллионов! Второго нет, поэтому ему и пришлось так долго жить!
— Найдем, — пообещал он.
— Найди.
Президента загримировали, и он встал из кресла.
— И еще, надо губерам ясно дать понять, что без граничной их власти конец! Зажрались тяжеловесы!.. Кто не поймет, что вчера кончилось сегодня, того — на хуй! — неожиданно сказал Президент, чем безумно порадовал гримершу Соню, которая в своих кругах слыла отъявленной матерщинницей.
Она не сдерживала своей радости и сияла.
Президент, глядя на нее, тоже улыбнулся, сказал: «Спасибо, Соня, сегодня не понадобишься!»
— Давай, Валер, действуй!
Он вернулся в свой кабинет, заглянул за занавеску и опять позвал в темноту:
— Карл!..
Темнота молчала и по-прежнему неприятно пахла.
Сказал в селекгор, что уезжает.
В машине вдруг вспомнил, что как-то проснулся утром с чудовищного похмелья. Всплыла в памяти ресторанная драка, поглядел в телефон — кому звонил ночью: два министра, ну Снегову, фиг с ним, но ректору МГУ в пять утра, бля… Он понял, что пить больше не будет. Тем же утром набрал Снегова и спросил:
— Хочешь в Думу?
— Хочу, — ответил друг, который продолжал сидеть вице-президентом в банке, хотя не имел к делу ни малейшей способности. Посасывал коньячок да секретарш лапал. Иногда скучал…
— Тогда ты с сегодняшнего дня не пьешь!
— Как это?
— Вот так.
— А на праздники?
— Сухой закон. Облажаешься, поедешь в Кимры! Помнишь Кимры?..
Снегов очень хорошо помнил Кимры.
Он зашился и закодировался одновременно. Жизнь потеряла яркость, но приобрела значимость. И жене, и любовнице он очень нравился депутатом с мигалкой!..
Машина чиновника въехала в ворота загородного дома.
Дети были готовы ко сну, встречали его в пижамках и, обнимая их, он подумал о том, что они двое куда важнее Гражданской палаты и парламента вместе взятых… Они важнее всего…
Ужиная с женой, он спросил себя — на кой черт ему эта работа?.. Все есть, деньги, семья, увлечение… А так — ежедневное мелькание рож! Стрессовая ситуация… Боря Шетников подсчитал, что он принял за четыре года двенадцать тысяч человек. Так возникает ненависть к человечеству…
Он глядел на свою жену, которая с нежностью наблюдала за тем, как он ест. Поздним вечером ее глаза лучились, как будто солнечным морозным утром. Она никогда не показывала своей усталости или не уставала вовсе. Она считала его гениальным человеком, а потому определила себя в служение ему, его гению. Она родила ему двух самых красивых на свете детей, и он обвенчался с нею, не боясь временности отношений.
«На хрена козе баян? — думал он. — А мне Кремль?»
Он всегда хорошо засыпал, даже если приходил злой и раздраженный. Она потихонечку будто вытягивала из него все негативное, то, что не должно быть в доме. Он мог ей сказать много нехорошего, будто разряжался, но она никогда не расстраивалась, тем более не отвечала грубо… Вытягивала в себя.
Один раз он встал ночью попить с начинающегося похмелья воды. Просидел на кухне долго, а когда вернулся в спальню, нашел ее рыдающей, да так сильна была истерика, что все тело сотрясали жуткие конвульсии.
Он тогда испугался.
— Что с тобою? — пытался обнять ее.
Она попыталась тотчас взять себя в руки.
— Ничего, — отвечала, всхлипывая. — Прости меня!
— За что? — не понимал он.
— Просто прости… Вот так, вот я заплакала… Я не хотела…
После, через много месяцев, он понял, что это у нее такая психотерапия. Наверное, ей совсем нелегко жить с ним…
