Никос Казандзакис - Я, грек Зорба
Зорба поднял голову и посмотрел на нее. Взгляд его смягчился. Он не переносил, когда женщина обращалась к нему дущераздирающим тоном, это выворачивало ему душу. Одна женская слеза могла его утопить.
Ничего не сказав, он налил кофе, положил сахар и стал размешивать.
— Почему ты меня заставляешь так долго томиться, прежде чем женишься на мне? — проворковала старая русалка. — Я больше не осмеливаюсь показаться в деревне. Я обесчещена! Обесчещена. Я убью себя!
Облокотившись на подушку, я лежал усталый на своей постели, наслаждаясь этой комической и горестной сценой.
— Почему ты не привез свадебные венки? Зорба почувствовал дрожащую пухленькую руку Бубулины на своем колене. Оно было последней опорой на земле, за которую цеплялось это создание, тысячу и один раз потерпевшее кораблекрушение.
Казалось, Зорба это понимал, и его сердце постепенно смягчалось. Но даже на этот раз он ничего не сказал. Старый грек налил кофе в три чашки.
— Почему ты не привез венки, дорогой? — повторила мадам Гортензия дрожащим голосом.
— У них в Кандии не было достаточно красивых, — ответил Зорба сухо.
Он подал каждому чашку и забился в угол.
— Я написал в Афины, чтобы нам прислали самые красивые, — продолжал он. — Еще я заказал белые свечи и драже с шоколадной и миндальной начинкой. По мере того как он говорил, его воображение распалялось. Глаза заблестели, похожий на поэта в жаркие часы вдохновения, лукавый грек приближался к той точке, где выдумка и действительность смешиваются и узнаются, словно сестры. С шумом отхлебывая кофе, Зорба закурил вторую сигарету — день прошел хорошо, лес у него в кармане, он расплатился с долгами и был доволен. Хитрец снова пустился фантазировать:
— Нужно, чтобы наша свадьба наделала шуму, моя маленькая Бубулина. Ты увидишь, какой свадебный туалет я тебе заказал! Именно поэтому я оставался так долго в Кандии, любовь моя. Я вызвал двух знаменитых портних из Афин и сказал: «Женщина, на которой я женюсь, не имеет себе равных ни на Востоке, ни на Западе! Она была королевой четырех держав, сейчас же она вдова, державы рухнули, и она согласилась взять меня в мужья. Поэтому я хочу, чтобы ее свадебное платье тоже не имело себе равных — все из шелка, расшитое жемчугом и золотыми звездами!» Обе портнихи стали громко кричать: «Это будет очень красиво! Все приглашенные на свадьбу будут ослеплены!» — «Тем хуже для них! — вот что я сказал. — Сколько это стоит? Ставное, чтобы моя любимая была довольна!»
Мадам Гортензия слушала, прислонившись к стене. Туповатая улыбка животной радости застыла на ее дряблом, морщинистом лице, розовая лента на шее едва не лопалась.
— Я хочу сказать тебе кое-что на ухо, — прошептала она, бросая на Зорбу млеющий от восторга взгляд.
Зорба подмигнул мне и наклонился.
— Я тебе кое-что принесла сегодня, — прошептала ему будущая супруга, сунув свой маленький язычок в большое волосатое ухо. Она вытащила из-за корсажа носовой платок с завязанным уголком и протянула его Зорбе. Тот двумя пальцами взял маленький платок и положил его на правое колено, затем, повернувшись к двери, стал смотреть на море.
— Ты не развяжешь узелок, Зорба? — спросила она. — Я вижу, что ты совсем не торопишься!
— Позволь мне сначала выпить свой кофе и выкурить сигарету, — ответил он. — Я его уже развязал и знаю, что там.
— Развяжи узел, развяжи! — умоляла соблазнительница.
— Говорю же, сначала выкурю сигарету. — Он бросил на меня тяжелый укоризненный взгляд: «Все это из-за тебя!»
Зорба курил и, медленно выпуская дым из ноздрей, продолжал смотреть на море.
— Завтра будет сирокко, — сказал он. — Погода изменится. Деревья набухнут, груди молодых девушек тоже, им не удержаться больше в корсажах. Плутовка весна, приди же, дьявольская выдумка!
Старый грек замолчал, затем через минуту продолжил:
— Все, что есть в этом мире хорошего, — это выдумки дьявола: красивые женщины, весна, жареный поросенок, вино. А вот Господь Бог сотворил монахов, посты, настой ромашки и безобразных женщин, черт возьми!
Говоря это, он бросил свирепый взгляд на бедную мадам Гортензию, которая слушала его, съежившись в углу.
— Зорба! Зорба! — молила она.
Но он закурил новую сигарету и вновь стал смотреть на море.
— Весной сатана царствует. Развязываются пояса, расстегиваются корсажи, старухи вздыхают… Эх, мадам Бубулина, прочь руки!
— Зорба! Зорба! — снова взмолилась бедная женщина. Она наклонилась, взяла маленький носовой платок и вложила Зорбе в руку. Тогда он бросил свою сигарету, схватил узелок и развязал его.
— Что это такое, мадам Бубулина? — спросил он с отвращением.
— Кольца, маленькие кольца, мое сокровище. Обручальные кольца, — судорожно шептала старая соблазнительница. — Свидетель есть, ночь прекрасна, Господь Бог смотрит на нас… Поженимся, мой Зорба!
Зорба смотрел то на меня, то на мадам Гортензию, то на кольца. Казалось, у него в груди безуспешно боролись между собой множество чертей. Несчастная в ужасе смотрела на него.
— Мой Зорба! Мой Зорба! — ворковала она.
Я вытянулся на своей постели и ждал. Перед ним открыты все пути, какой же выберет Зорба? Зорба вдруг тряхнул головой. Он принял решение, лицо его озарилось. Хлопнув в ладоши, он поднялся рывком.
— Выйдем! — воскликнул он. — Выйдем к звездам, чтобы сам Господь Бог нас увидел! Пойдем, возьми кольца, ты умеешь читать псалмы?
— Нет, — ответил я, забавляясь. Ну, неважно, я уже спрыгнул на пол и помог доброй женщине подняться.
— Я-то умею. Забыл тебе сказать, что ребенком пел в церковном хоре; я сопровождал попа на свадьбах, крестинах, похоронах и выучил церковные песнопения наизусть. Идем, моя Бубулина, идем, моя курочка, подними паруса, мой французский фрегат, и встань справа от меня! Из всех бесов Зорбы верх одержал добросердечный бес-весельчак. Мой товарищ сжалился над старой певицей, сердце его разрывалось при виде ее увядших глаз с таким беспокойством глядевших на него.
— К черту, — пробормотал он, решаясь, — я еще могу дать радость женщине, вперед!
Взяв под руку мадам Гортензию, Зорба устремился на берег, передал мне кольца, повернулся к морю и затянул молитву: «Благословен будь наш Господь во веки веков, аминь!»
Потом старый хитрец обратился ко мне:
— Вот, смотри, хозяин. Когда я крикну: «Ой-е! Ой-е!» передашь нам кольца. Он снова заревел своим грубым ослиным голосом:
— За раба божьего Алексиса и рабыню его Гортензию, жениха и невесту, за их спасение, помолим Всевышнего!
— Слава Господу! Слава Господу! — пел я, с трудом сдерживая смех и слезы.
— В молитве есть еще слова, — сказал Зорба, — но пусть меня повесят, если я их вспомню! Однако перейдем к делу. — Жених подпрыгнул и крикнул, протягивая мне свою лапищу:
— Ой-е! Ой-е!
— Дай и ты свою ручонку, дама моего сердца, — сказал Зорба невесте. Та протянула изъеденную стиркой, дрожащую руку. Я надел им кольца, в то время как Зорба неистово, словно дервиш, заклинал: «Раб божий Алексис соединяется в браке с рабой божьей Гортензией во имя Отца и Сына, и Святаго Духа, аминь! Раба божия Гортензия соединяется в браке с рабом божьим Алексисом…»
— Ну вот, теперь все кончено! Иди сюда, моя курочка, я поцелую тебя первым в твоей жизни законным поцелуем!
Но мадам Гортензия рухнула на землю. Она сжимала ноги Зорбы и плакала. Жених с состраданием покачал головой.
— Бедная женщина! — прошептал он.
Мадам Гортензия встала, оправила юбки и раскрыла объятия.
— Нет! Нет! — вскричал Зорба. — Сегодня святой вторник, будь умницей! Сейчас пост!
— Зорба мой… — шептала она в изнеможении.
— Потерпи, моя хорошая, подожди до Пасхи, вот тогда поедим мясного. И похристосуемся крашеными яичками. Теперь же тебе пора возвращаться домой. Что скажут люди, увидев, что ты в такое позднее время на улице!
Взгляд Бубулины умолял его.
— Нет! Нет! — Зорба был непреклонен. — До Пасхи! Пойдем с нами, хозяин.
Он прошептал мне на ухо:
— Не оставляй нас одних, ради самого Господа Бога! Я сейчас совсем не в форме.
Мы пошли по дороге в деревню. В небе сияли звезды, пахло морем, где-то кричали ночные птицы. Старая русалка покорно тащилась, повиснув на руке Зорбы, грустная и счастливая. Наконец-то она бросила якорь в столь желанном порту. Всю жизнь она пела, распутничала, высмеивала порядочных женщин, но никогда не была счастлива. Проходя по улицам Александрии, Бейрута, Константинополя, надушенная, намазанная, одетая в кричащие наряды, она видела женщин, кормящих младенцев. Грудь ее покрывалась мурашками, набухала, соски напрягались, подстерегая маленький детский ротик. «Замуж, замуж, иметь ребенка…» — вздыхая, мечтала эта женщина всю свою долгую жизнь. Но ни одной живой душе не раскрывала она своих страданий. А теперь, слава Богу! Хоть и поздновато, но лучше поздно, чем никогда: потрепанная волнами, потерявшая управление, она входила в столь желанный порт.
