Андрей Войновский - Врачеватель. Олигархическая сказка
Остроголову стоило немалых трудов оттащить Женю от своей жертвы и даже на время расстаться с оружием, положив его на полку гардероба.
Переживший повторный шок Артурчик с окровавленным лицом лежал на полу, издавая при этом какие-то совершенно непонятные звуки. И было очевидно, что окажись он в данную минуту перед следователем, с радостью бы рассказал о том, чего и в помине не было.
Когда Евгения Андреевна немного пришла в себя, она бросилась Остроголову на шею, как одержимая целуя его во все доступные места.
Пал Палыч с трудом смог дотянуться до пистолета, хотя Артурчик даже и не думал предпринимать каких-либо попыток, чтобы сменить дислокацию.
– Женька, погоди. А ты как здесь? – с неподдельным удивлением спросил Остроголов, – ты разве не дома?
Евгения Андреевна резко отстранилась, недоуменно глядя на него:
– А разве не ты мне звонил два часа назад из какого-то банка и просил, чтобы я бросала все и немедленно ехала на Котельническую?.. Господи, девки, да он же пьяный!
– Да, теперь вспомнил, – после некоторой паузы, сильно мотнув головой, ответил Пал Палыч. – Но сейчас уже почти нет… Не пьяный… Роднуля моя, как бы там ни было надо его перевязать и сделай нам чаю. Покрепче! Кстати, сейчас еще гости приедут. Ты уж прости.
Перевернувшись на спину, ребенок неожиданно открыл глаза, взяв за руку Остроголова.
– Нет-нет, папулик, ты не думай: я не проснулась. Я еще немножечко посплю. Мне снится сон. Он очень интересный. Я не могу его не досмотреть. Он яркий и совсем нестрашный. А ты пока, пожалуйста, сиди со мной и никуда не уходи.
Лариска Пална вновь сомкнула веки, изящно уложив на полщеки густые длинные ресницы.
Когда на трибуне Государственной Думы появляется какой-нибудь из адептов исполнительной власти, заведомый антагонизм, изрыгаемый депутатами, данному представителю обеспечен. Впрочем, следует признать, что и господа, плодотворно корпящие над профицитом бюджета в Доме Правительства, также не жалуют наших законодателей замечательным, всеобъемлющим чувством, кое в простонародии зовется словом «любовь».
А с другой стороны, если подумать логически: с какой такой стати две ветви власти должны любить друг друга? Зачем, к примеру, исполнительной, добравшись до кассы, делиться с законодательной? Ну и почему бы тогда законодательной не «дозаконодаться» до того, чтобы когда-нибудь не стать исполнительной?
«Господа любезные! Да что за чушь? Что это за ахинею несусветную вы нам вдуваете в наши непросвещенные уши?» – справедливо заметите вы, дорогой читатель, и будете по-своему абсолютно правы. А мы в ответ, растерянно разводя руками и вроде бы согласно кивая головой, может, с болью, а может – чем черт не шутит – и с радостью, но все же осмелимся с вами не согласиться. Видите ли, дело в том, что так уж устроена человеческая природа депутата, что ни один закон этот самый депутат не станет принимать без хотя бы минимального намека на собственную выгоду. С рождения, генетически сидит в нем растущая с годами червоточина самоутверждения и не дает возможности видеть по ночам цветные радужные сны. «Ну скажите мне, люди добрые, – мысленно обращается он к своим избирателям, – ну почему розовощекий, малограмотный, провинциальный хмырь сидит в этом зажравшемся правительстве экономических импотентов? Почему он – а не я?! С моим-то умом и моим интеллектом я мог бы куда достойнее воспользоваться теми возможностями, которые почему-то предоставлены ему, а не мне!» «Сиди, где сидишь, выскочка. И умей радоваться тому, что предоставила тебе судьба», – нет-нет да и подумает про законодателя крупный государственный чиновник, решая мимоходом архиважную геополитическую задачу. Нет, господа хорошие, что бы там ни говорили, но любому представителю исполнительной власти антагонизм в стенах Государственной Думы обеспечен.
Вот и пламенная, зажигательная речь Игоря Олеговича Скрипченко, изобиловавшая фактами, статистическими данными, цитатами и даже афоризмами, казалось бы, должна была «запасть горячим откликом в сердца» присутствовавших в зале депутатов, искренне радеющих за судьбу страны. Ан нет! Никакого «откровения» в ответ. На Игоря Олеговича смотрели три с лишним сотни пар глаз холодным взором украденного Снежной королевой Кая. Да-да, того самого Кая, который в ледяном дворце воровки педантично составлял из льдинок слово «вечность».
О, умный, добрый и сострадающий всему читатель, умоляем вас: не жалейте Скрипченко! Не надрывайте свое сердце! Игорь Олегович стойкий, прошедший горячие точки боец. Он выдюжит, будьте покойны. Договорит, что положено до конца и с гордо поднятой головой сойдет с трибуны, иронично улыбаясь телекамерам в ответ на отсутствие аплодисментов. И пусть «единоросы» в едином порыве опускают уголки своих ртов и смотрят на него со скепсисом здравомыслящих центристов, пусть «великоросы» прожигают Скрипченко взглядом великого презрения до корней волос, а «малоросы», игнорируя происходящее, читают свежую прессу, ибо отлично понимают, что от них вообще мало что зависит, – Игорь Олегович выдюжит.
Закончив свою речь и не ответив ни на один вопрос по причине того, что вопросов не последовало, Скрипченко сошел с трибуны и спокойным размеренным шагом направился вон из зала в коридоры нижней палаты, дабы поскорее покинуть нелюбимое им заведение и после трудов праведных, сев в персональный лимузин, отправиться уж, наконец, на дачу. «Ну в самом деле, братцы, надо же когда-то отдыхать!»
Не успел он сделать и двадцати шагов, как непонятно откуда появившийся Остроголов крепко прихватил его руку выше локтя.
– Здравствуй, Игорек! Ну как ты, родной? – мило улыбался Пал Палыч, глядя ему прямо в глаза.
Светлые очи стойкого бойца заволокла пелена, а по телу прошла легкая дрожь, предвещая выброс солидной порции адреналина. Как-то неестественно глубоко вздохнув, он чуть ли не шепотом проблеял:
– Ох… Охрана!…
– О чем ты, милый? – искренне удивился Остроголов. – Зачем тебе охрана? Здесь же кругом все свои. Охрана ждет тебя у выхода и, видит Бог, она тебя дождется. Ты не дрожи, родимый, надолго я тебя не задержу… А чего стоим? В ногах правды нет. Пойдем-ка мы с тобой присядем вон на тот уютненький диванчик в уголочке. Пойдем, голуба моя, пойдем. Приглашаю.
Не отпуская его руку, Пал Палыч довел Скрипченко до места назначения и усадил на диван.
– Ну что, Игорек, – сказал Пал Палыч после некоторой паузы, – тяжко тебе? Все никак меня не умертвишь? Понимаю и сочувствую. Жить с таким камнем на сердце и врагу не пожелаешь. А я, убогий, все никак не взорвусь, не застрелюсь, и даже похоронить меня по-людски и то не получилось. Что я за человек? Сам себе порой удивляюсь. А вот за тебя, родной, мне боязно. Ведь так глядишь, еще пара неудачных попыток покушения и – маниакальный синдром… Или, что хуже, совесть начнет мучить… Но это, конечно, не приведи Господь!
– Чего ты хочешь, Паша? – создавалось впечатление, что в этот момент Игорь Олегович глотал не собственную слюну, а голыш с Черноморского побережья.
– Хочу, чтоб ты покаялся, – невозмутимо ответил Пал Палыч.
Естественное, искреннее изумление от услышанного напрочь задавило животный страх Скрипченко, который тот испытал при неожиданном появлении Остроголова.
– Нет, Игорек, – лукаво подмигнул Пал Палыч, – тебе до Бога, как до Луны. Вначале покаешься у прокурора. В генпрокуратуре. Расскажешь о себе, любимом, о соратниках… Впрочем, что за бред я несу? Ты же у нас не из той породы. К тому же выяснится, что прокурор, как пить дать, с тобой учился в одном классе. Нет, Скрипченко, этот путь не для тебя. А что же мне тогда с тобой делать? Грохнуть меня тебе не под силу. Ну, думаю, ты и сам уже это понял… Вот я тебя – легко и непринужденно, но делать этого пока не стану, и Божья заповедь здесь ни при чем. А знаешь, почему я до сих пор с тобой не разделался? Я вдруг подумал, что ты у нас еще можешь послужить Отечеству.
Складывалось впечатление, что Остроголов поставил перед собой задачу целенаправленно удивлять Игоря Олеговича. Глядя в его широко раскрытые глаза, Пал Палыч не мог сдержать улыбки.
– И, тем не менее, можешь быть полезен, Игорек. А вот тебе и первое задание. «Постановление за номером 231 от шестого мая две тысячи четвертого об утверждении размеров средних разовых доз наркотических средств и психотропных веществ для целей статей 228, 228-1 и 229 УК РФ». Вступило в силу 12 мая. Согласись, важное постановленьеце! Мы стали еще ближе к Европейскому Сообществу. Теперь можно смело с собой таскать героин, кокаин, а невысушенной марихуанки аж до четырнадцати граммов. Правильно: «лучше сорок раз по разу, чем ни разу сорок раз». Карманы не отвиснут? – Пал Палыч крепко прихватил Скрипченко за горло, отчего у крупного государственного чиновника чуть было не повылезали глаза из орбит. – Без твоего участия «сотоварищи» такое бы не протащили никогда! Так вот, Игоречек, время у тебя на исправление ровно до того, как наши законотворцы разбегутся на летние каникулы. В противном случае, я вас буду отстреливать как бешеных псов, начав, естественно, с тебя.
