Озарение - Гурвич Владимир Моисеевич
К огромному изумлению Даны лекция ей в целом удалась. Она читала ее минут сорок, и все это время слушатели внимали ей с большим интересом. А по окончания, забросали вопросами, на которые она отвечала еще полчаса.
Собственно лекцию Дана оценила не невысоко, она состояла из причудливой смеси сведений и представлений, которые она почерпнула в Академии художества, в книгах, в других источниках. Все это она как следует, перемешала, взбила, и таким не совсем понятным ей блюдом угостила своих слушателей. При этом постаралась его полить соусом собственного творчества.
Ее рассказ в значительной степени опирался на опубликованную Аничковой статью. Мысленно они ни раз благодарила Марину за все ее неуемные фантазии. Сейчас они Дане сильно пригодились.
По окончанию лекции Дану завладели два прямо диаметральных чувств. С одной стороны она была довольна и даже горда собой, у нее получилось выступление, которое удовлетворило ее слушателей; с другой — ей было стыдно за то, что она при этом наговорили множество чепухи, а подчас откровенно вешала лапшу на уши. По крайней мере, в этом плане Гершович может ее похвалить. А вот как заслужить его похвалу во всем остальном — она не представляла. Минутами становилось так страшно, что она даже замирала на месте. Рано или поздно ее обман обнаружится и что тогда сделает с ней этой беспощадный человек? Теперь она знала точно, что он именно такой. Надо будет расспросить Марину о том, каких его козней ей следует опасаться. Вот только у Даны не было уверенности в том, что это знание ей сильно поможет.
68
Дана снова попыталась написать картину, которая бы удовлетворила Гершовича. На это дело она потратила целый день, к вечеру работы была завершена. Она долго смотрела на свой труд, пока ею не овладела ярость. Схватив со стола нож, она изрезала им полотно. Это частично успокоило ее, но погрузило в депрессию. Есть вещи, которые она способна делать, а есть вещи, которые у нее не получаются, хоть ты тресни. И как на зло не получается то, что нужно, а выходит то, что не имеет спроса. И как ей быть?
Дана легла спать, но заснуть долго не могла, в голове, как пластинка, кружилась одна и та же мысль, — нужно что-то срочно делать, чтобы выбраться из этого глухого тупика. Но никаких конструктивных решений так и не нашла, кроме одного — следует срочно поговорить с Мариной. Хотя бы частично поведать ей о том, в какой тяжелой ситуацией она оказалась. Может, Аничкова даст ей полезный совет, все же она близка к Гершовичу, знает его гораздо лучше, чем она, Дана. После того, как она не сумела рассказать обо всем Болтневу, ей больше некому некому обратиться.
Утром, едва встав, она позвонила Аничковой.
— Ну, что у тебя случилось? — недовольным сонным голосом протянула она. — Ты говоришь с такой интонацией, словно ты узнала о нежелательной беременности.
— Если бы случилось это, я была бы рада. А тут… Хочу с тобой встретиться.
Они сидели в кафе, оно только что открылось, и кроме них других посетителей здесь не было. Поэтому их обслужили быстро, принесли по яичнице и кофе. Ни Дана, ни Аничков не завтракали, но если первая вяло ковырялась в тарелке, то вторая ела энергично, с большим аппетитом.
— Что у тебя произошло, говори конкретней. У меня через час встреча, а нужно до места еще добраться. А на улицах, сама понимаешь, пробки.
— Понимаешь, Марина, у меня закрылось… — Дана замолчала, не зная, как продолжить.
— Что у тебя закрылось? Не мямли. Мы же подруги.
— Подруги, — подтвердила Дана, — поэтому я к тебе и обращаюсь за помощью и советом.
— Помощь и совет — разные вещи, — резонно заметила Аничкова.
— Ты как всегда права, — согласилась Дана. — У меня закрылось окно, мне больше не доступны эти картины. Пробовала писать, ничего не выходит. Какая-то хрень.
— Ничего не понимаю, но ведь совсем недавно замечательно получалось. Значит, как ты говоришь, окно было открыто. Кто же его закрыл?
— Не знаю, но было окно открыто, а теперь нет. И снова открыть не получается.
— Но подожди отчаиваться, у художников такое случается, это временное явление. Сегодня не получается, завтра получится.
— Нет, не получится.
— Откуда ты знаешь?
— Я так чувствую.
Аничкова пренебрежительно махнула рукой.
— Ни что так не обманывают человека, как чувства. Лучше меньше И думай об этом — и все быстро восстановится.
Дана почувствовала, что забрела в тупик. Ну, как ей объяснить, не раскрывая правды, что ничего не восстановится, потому что нечему восстановляться.
— Ладно, Марина, мне тебя не убедить. Я хочу спросить тебя о другом. Понимаешь, Гершович мне недавно угрожал, что если я не буду приносить ему нужных картин, он меня накажет. Он действительно может это сделать?
Аничкова даже на несколько секунд прекратила есть.
— Он тебе так прямо и сказал?
— Думаешь, я вру?
— Не думаю, — задумчиво протянула Аничкова. — Да, он не шутит, я давно поняла, что за его внешней мягкостью скрывается жестокий человек. Он делец и своего не упустит. Можно сказать, что это его принцип — наказывать тех, кто его, как он считает, подводит.
— Как ты думаешь, что он может мне сделать?
— Трудно сказать, но фантазия в этом плане у него хорошо работает. По крайней мере, мне известны несколько художников, которым он сломал судьбу. По какой причине, точно не знаю, но это факт.
— И как он это добивается?
— Могу лишь предположить. У него огромные связи, он вполне способен закрыть художнику дорогу в выставочное пространство. А что художник без выставок — пустое место. Ест и другие способы.
— Какие?
Аничкова несколько мгновений молчала, словно раздумывая: говорить или не говорить.
— Например, устроить пожар в мастерской, когда сгорят все работы.
— И он это делал? — ужаснулась Дана.
— Точных фактов у меня нет, но я знаю, как минимум двух художников, которые таким образом потеряли свои работы за многие годы. И в обоих случаях эти пришествия произошли с ними после их разрывов с Гершовичем. Хотя, возможно, это и совпадение.
— Какое-то маловероятное совпадение, — пробормотала Дана.
Аничкова пожала плечами.
— Извини, но мне надо бежать.
— Подожди пару минут, — остановила ее Дана. — Что же мне делать?
— Писать картины, которые он просит.
— Но я не могу!
— Ну, тогда не знаю, — недовольно протянула Аничкова. — Только ему об этом не говори, тяни время, придумывай предлоги. В общем, старайся его не сердить.
— Но сколько можно тянуть время, это все равно ничего не даст.
— Это все, что я могу тебе сказать, Даночка. Подумай, как сделать так, чтобы ты снова могла бы писать такие картины. Ну, все, я побежала. Не грусти, как-нибудь выкрутимся.
Аничкова бросила на стол купюру, встала и быстро выскочила из кафе. Дана осталась одна. Ее последняя соломинка не спасла, ничего путного Марина ей так и не подсказала. Значит, надо искать другие пути. Вот только какие, Дана по-прежнему не представляла.
69
Весь день Дана пребывала в полупрострации, ничего не делала, почти не ела, просто сидела в кресле и смотрела в окно. В голове почти не было мыслей, точнее, их копошилось огромное множество, но пользы от них не было никакой. Ни на чем конкретно она не могла сосредоточиться. Все они куда-то растекались, исчезали в неизвестном направлении. Вместо них появлялись новые, но с той же пользой и с тем же результатом. Сначала ее это сильно огорчало, но потом ею завладела такая апатия, что с какого-то момента стало все равно.
Дана немного обрадовалась, когда день сменился вечером. По крайней мере, можно лечь спать и забыть обо всех неприятностях до утра. Так она и решила сделать. Но в самый последний момент ее вдруг словно что-то стукнуло. Хорошо, она забудется сном, а что дальше, когда проснется. Ничего же не изменится. Нет, надо что-то попытаться попробовать сделать еще раз. Ну, должно же ей наконец повести!
