Ирвин Уэлш - Дерьмо
- Помню.
Ее лицо искажается. У нас есть своя, общая история, но она не хочет это признавать.
- Я отымел тебя прямо на заднем сиденье. - Мы улыбаемся. - Помнишь, что ты тогда сказала? Нет? Никогда не рассказывай Кэрол. Вот что ты сказала. Десять лет с перерывами тебя дрючил муж твоей сестры. Помнишь, как приезжала к нам в Австралию? Помнишь, как мы развлекались втроем, ты, я и та, местная, Мадлен? Веселая у нас была троица. Как она тебе вылизывала. Тебе нравилось. Ты просто ерзала от нетерпения, так хотелось, чтобы тебя отдрючили. Стоило Кэрол только отвернуться, и ты уже тут как тут. Помнишь?
- Ты бываешь таким жестоким. - Она качает головой. - Почему ты такой жестокий? Что это дает тебе? А?
- Я всего лишь констатирую факт. Десять лет. Мы вернулись в Англию и еще не успели распаковать чемоданы, как ты уже прилетела. - Я качаю головой, краем глаза наблюдая, как она закипает от злости. - Ты корова. Как ни крути. Раз, другой, это бы еще ладно, но десять лет? Нет, ты - корова. КОРОВА.
- Вот, значит, как? А ты когда-нибудь задумывался о том, кто в таком случае ты? - выплевывает она.
Мы, я, мы не обращаем внимания на ее вопрос.
- Помнишь то время, когда ты была с Дэнни? Первый раз ты пригласила нас к себе, когда он был на вахте. А потом я привел к тебе Рэя. Он был тогда детективом-констеблем. Сейчас - детектив-сержант. Мы ебали тебя вдвоем. На пару. Такой вот menage [email protected] trois.
- Это... мы были пьяны... ты...
- Бедный Дэнни. Эти вахты... Две недели здесь, две недели там. А пизда хуя просит.
Она пристально, напряженно смотрит на нас.
- Даже не знаю, зачем я только трачу на тебя время! Не настолько уж ты и хорош!
Она усмехается.
- Я отвечу на твой вопрос: по трем причинам. Во-первых, Дэнни в ОАЭ. Во-вторых, у меня есть хуй. А в-третьих, - я улыбаюсь, - я не стану болтать.
- Неудивительно, что Кэрол ушла от тебя! Правильно сделала!
Она встает и торопливо одевается. Ничто так не возбуждает болезненное воображение, как вид поспешно натягивающей на себя одежду стареющей сучки, которую ты только что оттянул.
Но брошенные ею слова задели нас так, что хочется крикнуть: «Она еще вернется!» Однако об этом мы промолчим.
- Убирайся!
- Не беспокойся, уйду, - огрызается она и уходит.
Через некоторое время я, мы, я, мы обнаруживаем, что готовы к продолжению. Можно было бы повторить, но ее нет. Ничего, она еще придет, никуда не денется. Полная гарантия. Мы ставим Фрэнка Сайдботтома и включаем видео, то, где блондинистая телка обрабатывает пару лесорубов в лесу на Аляске. Возбуждение нарастает, и мы звоним Банти.
- Хеллоу, Бууунтии!
- Фрэнк. Если только тебя действительно зовут Фрэнк...
- Конечно! Меня действительно зовут Фрэнк. Ты просто не знаешь, что несешь, глупая сисястая телка!
Молчание. Она уже не такая резкая. Мне удалось зацепить ее на крючок. Дыхание сбивается.
- Откуда ты знаешь, какая у меня грудь? - осторожно спрашивает она.
Сучка следует совету, данному ей самим детективом-сержантом и в скором времени детективом-инспектором Брюсом Робертсоном. Конь в штанах вздыбился, и мы расстегиваем "молнию".
- Я знаю все. А теперь расскажи мне о своих сексуальных фантазиях, Бууунтии.
- Замолчи! Отвратительный, мерзкий урод! Извращенец! Оставь меня в покое!
Она швыряет трубку. Как мы ее довели!
Перематываю пленку к тому месту, где усталого вида засаленный жеребец порет в задницу грудастую птичку. Товар уже не первой свежести, но есть несколько отличных крупных планов. Чтобы добиться такого ритма движения, елду, наверно, сиром смазывают. Мы спускаем на эксминстерский ковер.
Немного погодя решаем позвонить брату Клиффорду Блейдсу.
Он немного расстроен.
- Извини, Брюс, в клуб сегодня прийти не смогу. В общем, Банти не в настроении. Тот извращенец опять ей звонил.
- О Господи, Блейдси. Беда одна не ходит, да? Послушай, постарайся ее успокоить, а я сейчас приеду.
- Спасибо, Брюс. Буду очень благодарен. Она прямо-таки вне себя.
Мы идем в сортир, где чуть не в кровь раздираем саднящую единицу, гениталии и бедра. Потом готовим порцию кокса. Пропускаем дозу под «гленморанжи», чтобы смыть с миндалин частички порошка.
И только тут вспоминаем, что машина осталась на стоянке возле управления. Это из-за той сучки Ширли, которая всегда думает только о себе. Вызываем такси в Корсторфин и едем к нашим друзьям, Клиффу и Банти Блейдс. Счетчик тем временем приближается к сумме, которой вполне хватило бы на уличную шлюшку.
КЭРОЛ ВСПОМИНАЕТ АВСТРАЛИЮ
Мой Брюс повидал много такого, чего лучше бы и не видел. Они не знают. И никогда не узнают. Но со мной он делился. Всегда.
Он объяснил, почему пошел тогда с проституткой, там, в Австралии. Ему было необходимо побыть с кем-то. Это не имело никакого значения. Рядом с Брюсом должна была быть я. Я подвела его. Потому что была с мамой.
Брюс много работал. Всегда. И тогда он работал под прикрытием в районе Кинг-Кросс, шел по следу банды гангстеров.
Он рассказал мне о том ужасном дне. Перед ним громадный гараж с огромной дверью. Он пытался открыть ее, но она никак не открывалась. Наконец он проскользнул в щель и вгляделся в темноту, прямо в ее черное сердце. Со двора, из-за спины в гараж проникал луч света. Потом проехала машина, промелькнула задержавшаяся на работе девушка в короткой юбке и на высоких каблуках.
Из скрытого во тьме дальнего конца гаража донеслись стоны. Брюс говорил, что таких страшных стонов он не слышал никогда в жизни. В них не было ничего человеческого. Там, в каморке, в задней части гаража, было что-то. Он двинулся туда.
Брюс открыл дверь и включил свет.
Это был он. Костас. Точнее, то, что от него осталось.
Его долго и со знанием дела пытали. Он лежал поперек стола на животе, лицом вниз. Подбородок упирался в стол, а голова
была приподнята. Брюс смотрел ему в лицо. Костасу сломали челюсть. У него вырвали все зубы. Рядом лежали его отрубленные пальцы. Он мог видеть их. Они аккуратно срезали веки и вырезали и вынули из глазниц глазные яблоки, не повредив при этом зрительные нервы. Каждый глаз лежал на стопке книг, и нерв тянулся к нему, как провод. И каждый глаз смотрел на разложенные перед ним пальцы, зубы, веки и уши, отрезанные с помощью хирургических ножниц. Ножницы тоже были там, они лежали рядом с плоскогубцами и пневмопистолетом, из которого Костаса пригвоздили к столу. Гениталии не тронули, возможно, для того, чтобы он не умер от кровопотери. Язык отрезали.
Его оставили как живое предупреждение сообщникам.
Брюс стоял и смотрел на него, не понимая, как одно человеческое существо может так поступить с другим. Но он лишь сказал Костасу: «Ты водился с плохой компанией, приятель».
Он вкладывает ему в рот пистолет и стреляет. Смотреть уже нет сил, зато стонов больше не слышно. Брюс поворачивается, выходит из каморки, проходит через гараж и через узкую щель пролезает на залитую светом сиднейскую улицу. Он в панике, он дрожит. Пытается дозвониться мне, но меня нет дома, я у мамы. Если бы я была тогда дома...
Брюс бредет по улице и наталкивается на проститутку, полукровку по имени Мадлен. Он ведет ее в отель и дает ей пятьсот долларов, только чтобы поговорить.
Просто поговорить с кем-то. Она сидит, настороженно и неподвижно, а он рассказывает ей о Костасе и той войне, которую ему приходится вести с другими, а также о том, какие последствия это имеет для него.
Там должна была быть я, я, а не та шлюха.
Мне кажется, образ Костаса стал для него чем-то вроде символа безграничных возможностей зла. Вот почему Брюс такой, какой он есть.
ГЛИСТЫ И НАЗНАЧЕНИЯ
Еду к доктору Росси, но думаю о Кэрол. Сколько я наплел ей всякого, когда встречался с той полукровкой Мадлен. Сочинил целую историю про то, что работаю под прикрытием в районе Кинг-Кросс, что охочусь на злодея по имени Костас.
(есть, Брюс, есть. Как бы мне хотелось заставить тебя! Ты страшный человек. Кто-то когда-то заставлял тебя есть. Я чувствую это. Я чувствую это. Я двигаюсь внутри тебя и чувствую всех твоих призраков. Ты усвоил их, Брюс. Я ощущаю одного особенно большого Он как тень над твоей жизнью. Его имя Иен Робертсон.)
Кэрол всегда верила всему, что я ей рассказывал. Каждому слову. Она была счастлива в своем маленьком мирке с ребенком. Старушка Кэрол из тех, кого называют «домашними женщинами». Но при этом не знала удержу в постели. Прочищай трубы и подкидывай «капусту», и она согласится с чем модно. Это гребаные политики задурили ей голову, а потому, когда она переступила черту и я се ударил, она распсиховалась и сбежала. Я извинился, но она и слушать не пожелала. Ничего, образумится, придет в чувство и вернется. Это уж точно. Точнее и быть не может.
Так задумался, что проскочил поворот к Росси. Останавливаюсь у газетного киоска, беру «Плейбой», «Пентхаус» и «Мэйфэйр», разворачиваюсь и подъезжаю к его кабинету.
