Джозеф Кутзее - Медленный человек
– Хэлло, – говорит он. – Я Пол Реймент. Это миссис Костелло. Мы надеемся увидеть твою маму.
Не говоря ни слова, девушка исчезает. Они всё ждут и ждут на пороге. Ничего не происходит.
– Я предлагаю войти, – говорит наконец Элизабет Костелло.
Они оказываются в гостиной, обставленной белой кожаной мебелью; с одной стороны – большой телевизионный экран, с другой – огромная абстрактная картина: вихрь оранжевых, лимонных и желтых тонов на белом фоне. Над головой – кондиционер. Никаких кукол в народных костюмах, никаких закатов над Адриатикой, ничего, что напоминало бы о прежней стране.
– Все настоящее! – снова восклицает Элизабет Костелло. – Кто бы мог подумать!
Он предполагает, что эти замечания о настоящем в некотором смысле направлены в его адрес; он предполагает, что в них заключена ирония. Но он не может догадаться, что за этим кроется. Предполагаемая Бланка просовывает в дверь голову.
– Она идет, – произносит девушка нараспев и снова исчезает.
Марияна не сделала никаких усилий, чтобы принарядиться. На ней синие джинсы и белая хлопчатобумажная блузка, не скрывающая плотную талию.
– Итак, вы приводите свою секретаршу, – говорит она без всяких предисловий. – Что вы хотите?
– Это не конфронтация, – говорит он. – У нас тут небольшая проблема, и, я думаю, лучший способ ее решить – это спокойно побеседовать. Элизабет не моя секретарша и никогда ею не была. Просто друг. Она приехала со мной, потому что чудесный день и мы решили прогуляться.
– Поездка за город, – поясняет Элизабет. – Как у вас дела, Марияна?
– Хорошо. Ну что же, присаживайтесь. Хотите чаю?
– С удовольствием выпила бы чашечку чая, и Пол тоже. Если Пол скучает по чему-то из старого образа жизни, так это по обычаю заглянуть к друзьям на чашечку чая.
– Да, Элизабет знает меня лучше, чем я сам. Мне даже не нужно открывать рот.
– Это хорошо, – говорит Марияна. – Я делаю чай.
Шторы задернуты от палящего солнца, но сквозь щели видны два высоких эвкалипта во дворе и пустой гамак, подвешенный между ними.
– Стиль жизни, – замечает Элизабет Костелло. – Разве не так это называется в наши дни? Нашим друзьям Йокичам нужно соответствовать стилю жизни.
– Я не понимаю, почему вы подтруниваете над этим, – отвечает он. – Безусловно, в Мунно-Пара так же имеют право на стиль жизни, как и в Мельбурне. Зачем же им было покидать Хорватию, как не для того, чтобы самим выбирать себе стиль жизни?
– Я не подтруниваю. Напротив, я полна восхищения.
Возвращается Марияна с чаем. С чаем, но без пирога.
– Итак, зачем вы приходите? – осведомляется она.
– Мог бы я побеседовать с Драго, совсем недолго?
Она качает головой.
– Нет дома.
– Хорошо, – продолжает он. – У меня есть предложение. У Драго ключи от моей квартиры. Во вторник утром я уйду и буду долго отсутствовать. Уйду в девять и вернусь не раньше трех. Могли бы вы сказать Драго, что мне было бы приятно, когда я вернусь домой, увидеть, что всё на своем месте, как раньше.
Следует долгое молчание. На Марияне синие пластиковые босоножки. Синие босоножки, темно-красные ногти на ногах. Хотя он бывший фотограф-портретист, а Марияна бывший реставратор картин, их эстетические понятия резко расходятся. Весьма возможно, что и в других вопросах их взгляды резко расходятся. Например, их отношение к словам «мое» и «твое». Женщина, которую он мечтал увести у мужа. Я хочу о вас заботиться. Хочу защитить, взять под свое крыло. Как бы это выглядело в реальности: заботиться о ней, двух ее враждебно настроенных дочерях и вероломном сыне?
– Я ничего не знаю про ключи, – говорит Марияна. – Вы даете Драго ключи?
– У Драго были ключи от парадного входа, когда он у меня жил. Когда пользовался моей квартирой. Один ключ у вас, второй – у Драго. Он может выносить вещи из квартиры и может приносить их обратно. Независимо от того, дома ли я. Воспользовавшись ключом. Не знаю, как мне объяснить это еще яснее.
На столе – хромированная зажигалка в форме раковины наутилуса. Марияна закуривает сигарету.
– У вас тоже есть жалобы? – спрашивает она Элизабет. – Вы тоже думаете, что мой сын – вор?
Элизабет театрально пожимает плечами.
– Не знаю, что и подумать, – отвечает она. – В наши дни перед молодежью столько соблазнов… Это слово… «вор»… Такое большое, такое тяжелое, такое… окончательное. В Америке используют слово «кража». Крупная кража, мелкая кража – и много градаций между ними. Полагаю, что Пол имеет в виду мелкую кражу, самую мелкую, такую мелкую, что вещь как бы и не украли, а одолжили. Вы это хотели сказать, Пол? Что Драго, или скорее один из друзей Драго, одолжил у вас пару вещей, которые вам бы хотелось получить обратно. Он кивает.
– Так вот для чего вы приходите! – говорит Марияна. – Никакого телефонного звонка, просто стучите в дверь, как полиция? Что он берет? Что, вы говорите, он берет?
– Фотографию из моей коллекции. Фошери. Оригинал заменен копией, копией, которую подделали – уж не знаю, для какой цели. И мы не полиция. Это же смешно. Полиция не приезжает на такси.
Марияна машет в сторону телефона. Им дают понять, что визит закончен? Но он даже не допил свой чай.
– Оригинал? – повторяет она. – Что это такое – оригинальная фотография? Вы наводите камеру, вы делаете копию. Вот как работает камера. Камера похожа на ксерокс. Так что же такое оригинал? Оригинал – это уже копия. Не то что картина.
– Это вздор, Марияна. Софистика. Фотография – это не сама вещь. То же самое и картина. Но от этого ни то ни другое не становится копией. Каждая становится новой вещью, новой в этом мире, реальной вещью, новым оригиналом. Я лишился оригинального снимка, который представляет для меня ценность, и хочу получить его обратно.
– Я говорю вздор? Вы делаете фотографию, или этот человек, как его, Фошери, делает фотографию, потом вы делаете отпечатки – один-два-три-четыре-пять, – и все эти отпечатки оригиналы, пять раз оригиналы, десять раз оригиналы, сто раз оригиналы, никаких копий? Что же тогда вздор? Вы приходите сюда, вы говорите Драго, что он должен найти оригиналы. Для чего? Чтобы вы могли умереть и отдать оригиналы в библиотеку? Чтобы вы стали знаменитым? Знаменитый Пол Реймент? – Она поворачивается к Элизабет Костелло. – Мистер Реймент предлагает нам деньги. Вы это знаете? Он предлагает забрать меня с работы по уходу. Он обещает всем нам новую жизнь. Предлагает Драго новую школу, шикарную школу в Канберре. Предлагает платить, Теперь он говорит, мы у него крадем.
– Это верно лишь наполовину. Я предлагал о вас позаботиться. Предлагал также позаботиться о детях. Но я не предлагал новой жизни. Я не так глуп. Не существует такой вещи, как новая жизнь. У всех нас только одна жизнь, одна у каждого.
– Так почему же вы говорите, что Драго крадет?
– Не думаю, чтобы я употребил слово «красть», а если употребил, то беру его обратно. Драго, а скорее друг Драго, Шон, взял фотографию из моей коллекции, одолжил, и сделал копию, которую подделал, уж не знаю, каким способом, – вы разбираетесь в таких вещах лучше, чем я. Теперь мне хотелось бы получить обратно оригинал. После чего вопрос будет закрыт и все будет как прежде. Драго может приходить в гости, его друзья могут приходить в гости, он может ночевать, если захочет. Марияна, это нехорошо – привыкать одалживать и не возвращать, нехорошо для мальчика, который еще не вырос. Этого не потерпят в его новой школе, в колледже Уэллингтон.
– С Уэллингтоном кончено. У нас нет денег на Уэллингтон.
– Я предложил заплатить за Уэллингтон, мое предложение в силе. Ничего не изменилось. Я заплачу и за другие вещи. Дело не в деньгах.
– Значит, не в деньгах, так почему же вы так злитесь? Почему приходите стучать в дверь? Воскресенье, а вы приходите стучать в дверь, как полиция. Тук-тук.
Он никогда не умел спорить, особенно с женщинами – в спорах они затыкали его за пояс. Скажем, его жена. Вообще-то, когда он подумал об этом теперь, ему показалось, что именно из-за этого распался их брак: не то чтобы они так уж часто спорили, но он непременно проигрывал. Может быть, если бы он победил в споре хотя бы раз, они с Генриеттой и сейчас были бы вместе. Как скучно быть связанной с мужчиной, который даже не может дать достойный отпор!
И то же самое с Марияной. Возможно, Марияне хочется, чтобы он был тверже. Возможно, в глубине души она хочет, чтобы он победил. Если бы ему удалось настоять на своем, возможно, ему бы еще удалось ее удержать.
– Никто не злится, Марияна. Я написал вам письмо, но не отправил, а решил, что будет быстрее доставить его лично. Я оставлю его здесь. – Он кладет письмо на кофейный столик. – Оно адресовано Мэлу. Он может прочесть на досуге. Я также подумал, – он бросает взгляд на Элизабет Костелло, – мы также подумали, что было бы хорошо заехать на чашечку чая и поболтать, как это было принято в прежние дни. Это был милый обычай – заглянуть запросто, по-соседски. Будет жаль, если этот обычай отомрет.
