Фред Бодсворт - Чужак с острова Барра
Письмо матери было не такое приятное. Уже восемь лет не видел ее Рори, и все это время они регулярно переписывались, обычно писали друг другу по два раза в месяц. За последний год в ее письмах неизменно встречались намеки на все возрастающее напряжение в отношениях между нею и Большим Сэмми. Однажды, несколько месяцев назад, она написала, что многие из ее книг случайно сгорели в печке. Когда в своем следующем письме Рори поинтересовался, как мог произойти подобный случай, она не ответила на его вопрос, зато писала, что Сэмми надоело резать торф для топки и что ей приходится это делать самой.
В письме, которое он только что получил, мать впервые открыто писала о разладе с мужем. Сэмми продал единственную корову, не сеял в ту весну хлеб и не сажал картошку, объявив, что не намерен больше заниматься фермой.
"Отец решил, — говорилось в письме, — что мы можем легко прожить на деньги от моего твида. Говорит, что не видит смысла вкалывать на ферме, когда я столько извожу на газеты и книги. На самом деле, как ты знаешь, на книги и газеты уходит очень мало, но отец твой не силен в арифметике, и его невозможно ни в чем убедить. Я начинаю склоняться к мысли, что развод был бы счастьем для нас обоих. Я не собираюсь спешить и постараюсь все хорошенько взвесить. В моем возрасте нелегко начинать все сначала, но у меня есть еще друзья в Глазго, и я могла бы снова работать учительницей. По правде говоря, с тех пор, как ты уехал, я жила не очень-то счастливо. Я горжусь тобой, сын мой, и считаю твои прекрасные успехи доказательством того, что свой долг перед обществом я исполнила хорошо. Завершив эту главную задачу всей моей жизни, не знаю, есть ли еще какой смысл в дальнейшем мученичестве здесь, в мученичестве, для которого, мне кажется, я родилась на свет. По-моему, сейчас, на склоне жизни, я вправе снова попытать счастья".
Рори несколько раз перечитал письмо, недоумевая, впрочем, далеко не впервые, почему она вообще вышла за отца. Он знал, что за этим должно что-то таиться. Слишком личное это дело, чтобы распространяться о нем в письме, но при новой встрече непременно нужно спросить об этом мать. Каково бы ни было объяснение, он не вправе упрекать ее за то, что теперь она намерена провести остаток дней своих в городе, среди близких по духу людей.
Поднявшись с койки, Рори перешел к столу, положил перед собой пачку бумаги и начал писать. Он сообщил П. Л., что проведет все лето в Кэйп-Кри и окрестностях и будет рад встретиться там с ним. Потом написал матери.
Письмо далось е трудом, потому что нельзя было не коснуться личных проблем, а он толком не знал, в какой мере можно о них говорить. Отец не может прочесть письмо, и писать можно что угодно, однако Рори чувствовал, что слишком распространяться не следует. В конце концов он решил лишь вкратце, мимоходом упомянуть об этом деле,
"Ежели ты решишь покинуть Барру, — писал он, — можешь рассчитывать на полное понимание с моей стороны". И этим ограничился.
Дописав письма, он отправился спать, но сразу заснуть не смог, размышляя над тем, что сказал ему Алекс Меррей, начальник управления охоты и рыболовства, в тот вечер в Блэквуде. "Как только индейские скво начнут казаться вам столь хорошенькими, что захочется переспать с ними, — самое время вернуться к цивилизации, когда такое происходит, значит, ты уже свихнулся". Рори улыбнулся, вспомнив его слова. Эта учительница, Кэнайна Биверскин, с первого же взгляда до того понравилась ему, что он весьма охотно переспал бы с ней, так что согласно прогнозам Меррея он уже свихнулся.
Рори узнал массу подробностей о судьбе этой индианки: она везде была известна как девушка из кри, которая блестяще окончила школу белых. После ее увольнения и шумихи в газетах, которой оно сопровождалось, в поселках по берегам залива, где садился самолет, разговор часто вертелся вокруг нее. Рори знал теперь, что она много лет провела в санатории, что Рамзеи вроде как удочерили ее и послали в школу. И теперь, когда он больше знал о Кэнайне, Рори с нетерпением ждал встречи с ней, хотя, когда он пытался уяснить почему, мысли его путались и сбивались. Девица она хорошенькая и интересная - это более чем очевидно. И к тому же достаточно интеллигентная.
Но все это время в голове мучительно и неотвязно вертелась нелепая, совершенно не имевшая к этому отношения мысль. Как бы то ни было, ни один человек, рассчитывающий в один прекрасный день быть причисленным к суровому ученому университетскому синклиту, не может жениться на индианке.
Гадкая мысль, и сперва она только раздражала его. Но потом Рори внезапно понял, что же пытается подсказать ему подсознание.
Мысль эта вовсе не была такой уж абсурдной. Это основной факт, определявший любые отношения, которые могли возникнуть между ним и Кэнайной. Если он не может на ней жениться, а это явно так, она никогда не сможет стать помехой для его карьеры. Он избегал студенток университета, потому что на них можно жениться, и нетрудно было вообразить, как он, поддавшись соблазну, решается на ранний брак до того, как это позволит его карьера. Но, надежно упрятанная и отрезанная от всего в дебрях Северного Онтарио, Кэнайна Биверскин может быть в его жизни лишь случайной встречной.
Но если не будет, не может возникнуть обязанностей, которые связали бы его в будущем, вправе ли он тогда свободно заходить в своих отношениях так далеко, как она ему позволит?
Если хотя бы часть историй, которых он наслышался об индианках, правда, то можно зайти далеко и притом быстро.
Что бы ни произошло между ними, к сентябрю все будет кончено, итоги подбиты, а старые обязательства признаны недействительными. Все завершится тогда так же безоговорочно и бесповоротно, как история на Гусином острове с Пегги Макнил.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Когда назавтра самолет приземлился на отмели в Кэйп-Кри, среди столпившихся на берегу индианок Рори увидел Кэнайну. В резиновых сапогах и темной, чуть не полностью скрывавшей волосы шали, которая совсем не шла к ней, она ничем не напоминала подтянутую и нарядную, обращавшую на себя внимание девушку, какою Рори видел ее в последний раз. Ступив на поплавок гидросамолета, Рори помахал ей рукой. Она кивнула в ответ, но не улыбнулась. Потом сквозь толпу протиснулись Берт и Джоан Рамзей.
— Надеюсь, вы не передумали и остановитесь у нас, — сказала Джоан.
— Да, если можно, — ответил Рори.
Он поблагодарил пилота. Машина вырулила на середину реки и взлетела. Берт Рамзей подхватил один чемодан, Рори — другой, и они втроем пошли по песчаной дорожке, поднимавшейся от берега. Только теперь увидела Джоан Кэнайну и быстро пошла к девушке. Рори — за ней.
— Я рада, что ты снова здесь, Кэнайна, — сказала миссис Рамзей. — Когда же вы вернулись с охоты?
— Вчера, — ответила Кэнайна.
— Ты еще помнишь мистера Макдональда?
— Ну конечно. - Она улыбнулась Рори, и в уголках рта мгновенно возникли и исчезли ямочки.
— Пойдем к нам выпить чаю с мистером Макдональдом, - пригласила миссис Рамзей.
— Нет, благодарю вас.
— Ну пойдем, ты просто должна пойти с нами.
— Нет! Я не хочу. - Рори заметил, как сердито сузились ее глаза, точь-в-точь как в поезде, когда он пригласил ее позавтракать.
Уголки губ Джоан Рамзей опустились, и лицо ее приняло такое выражение, словно ей только что дали пощечину.
— Хорошо, дорогая, — сказала она. — Но приходи к нам, не откладывай надолго.
— Я скоро открываю школу, — ответила Кэнайна. — Приду за книгами.
Какой-то миг они стояли друг против друга в мучительном молчании, потом Кэнайна повернулась и пошла за индейцами в поселок. Рори и Рамзей направились к большому белому дому, и, пока не пришли туда, Джоан Рамзей не произнесла ни слова. Берт Рамзей поставил на пол чемодан и вернулся в лавку; миссис Рамзей провела Рори в гостиную.
- Нам очень жаль, что так случилось с Кэнайной,-сказала она, когда они сели. — У нее необыкновенные способности.
Рори утвердительно кивнул.
— Да. Чтобы это заметить, не нужно много времени.
— Она была бы великолепной учительницей. Да кем угодно, за что бы ни взялась. — Узкое, тонкое лицо Джоан Рамзей, обрамленное седыми волосами, оставалось неподвижно, пока она говорила, глядя прямо перед собой. — Это трагедия - остаться здесь и растратить себя впустую. Двойная трагедия, потому что это и трагедия ее народа. Такой человек, как она, даже в одиночку может сделать очень много, живя там, доказывая на собственном примере, что по своим способностям индейцы нам не уступают. И она достигла бы для своего народа больше, чем для себя самой. Число их растет, потому что мы оказываем им медицинскую помощь, и теперь гораздо больше индейцев остается в живых, но земля не прокормит столько людей. Приближается время, когда избытки населения должны будут уйти отсюда, приспособиться к обществу белых, их экономике. Если все они попытаются остаться здесь, природа разрешит проблему на старый лад... Настань одна плохая зима, исчезни зверь, и все избыточное население, которого земля не может прокормить,вымрет с голоду. Природа всегда так поддерживала равновесие между землей и людьми. И тогда мы спросим себя: что пользы в наших больницах для индейцев и эскимосов? Мы спасаем больных лишь затем, чтобы заточить их в том краю, который обрекает их на голод.
