Дорис Лессинг - Бабушки (сборник)
Гарольд Муррей постоянно сжимал кулаки, словно ожидая нападения. Этот высокий сутулый юнец с горящими глазами когда-то прислуживал в лавке, где его отец торговал дешевой одеждой. Джонни Пейн до войны помогал отцу продавать овощи с лотка в Бермондси и теперь брал уроки счетоводства у Джеймса — в мирное время пригодится. Эти пятеро солдат хорошо знали друг друга. Еще пять бойцов взвода «Б» были новенькими — их прислали во время очередной перегруппировки личного состава, причины которой остались неизвестными.
Наконец капрал Кларк отдал приказ двигаться. Взвод промаршировал на борт, и солдаты начали спускаться в темную глубь судна, на палубу «Е» над самой ватерлинией. Оттуда снова вниз по трапу, в отведенное им помещение, где к переборкам крепились подвесные койки, а между переборками втиснули столик и посудный шкафчик. На свободном пространстве десять человек умещались с великим трудом — стоя или лежа в парусиновых койках. У переборки свалили вещмешки и прочую экипировку.
Прозвучал приказ «Выйти на палубу!». Бойцы взвода «Б» вместе с сотнями и тысячами бойцов смотрели, как проплывает за бортом Англия, белые утесы и все прочее. Вокруг корабля с криками носились чайки. Смеркалось. Далекий закат пятнал алым бурое небо. На палубе «Е» вспыхнул слабый отблеск фонаря, освещая трап. Бойцы спустились в душную темноту, где пахло краской и свежей древесиной. В мирное время лайнер рассекал океанские воды в сияющем ореоле огней, заливая волны серебристым светом. Поначалу трансатлантическое путешествие занимало месяц, затем — три недели, а еще позже океан можно было пересечь и за две недели, но зачем спешить? Почему бы не насладиться морской прогулкой на роскошном корабле? Теперь же на судне не было ни огонька. Светомаскировка, затемнение, как дома, в Англии. В распоряжении взвода «Б» была одна-единственная тусклая лампочка.
Кормили их по рационам военного времени — хуже, чем в гарнизоне: хлеб и тушенка с картошкой (сплошная картошка). В кружках плескался крепкий чай. Кружки скользили и ездили по столешнице, не удерживаясь в специальных креплениях. Всех напугал приступ морской болезни, которую прежде никто из бойцов не испытывал. Джонни Пейн согнулся пополам.
— Тебя мутит, делов-то, — сказал капрал Кларк, борясь с подступившей тошнотой. — Давайте, вяжите койки!
Первые попытки закрепить подвесные парусиновые койки обычно сопровождаются беззлобным подшучиванием, но корабль уже качало. В гальюны выстроились очереди. Приказ капрала Кларка устраиваться на ночлег остался невыполненным: бойцы выбежали на палубы и свесились через леера. Через минуту капрал Кларк присоединился к своему взводу. С борта гигантского военного транспорта беспомощно блевали сотни солдат.
На палубе, под ветерком, бойцы почувствовали себя лучше. Слышался неустанный плеск волн, невидимых в кромешной тьме. Все осознавали грозившую им опасность. Войсковой океанский конвой не движется со скоростью медленного суденышка. Громадный военный транспорт, перевозящий личный состав, — излюбленная мишень противника. Судно следовало во главе корабельной группы, в которую входили два эскортных эсминца, предназначенных для отражения атак подлодок противника. До Кейптауна путь лежал неблизкий, предстояла остановка во Фритауне — на дозаправку и пополнение продовольственных запасов. Подлодки рыскали в гаванях обоих портов, шныряли по Атлантическому океану, топили военные суда. Бойцы об этом знали, хотя их никто не предупреждал. Они столпились у планшира, на темной палубе, глядя в бескрайнюю ночную мглу. Нет, лучше спуститься в тесный трюм, в самое чрево исполинской громадины, туда, где существует иллюзия безопасности, где защищают стены корабля.
В этих тревожных размышлениях прошла первая ночь плавания.
Спать в парусиновой койке непросто, приходится привыкать. На столе расставили миски для завтрака. От качки постоянно тошнило, миски пришлись кстати. Бойцы вываливались на пол, чертыхались, падали, набивая синяки и шишки, и снова забирались в койки.
Холодным пасмурным утром корабль вошел в Бискайский залив. Капрал Кларк, по-прежнему страдая от морской болезни, встревоженно отдал распоряжение приступить к завтраку, хотя понятия не имел, правильно ли это. Многие сержанты, расквартированные на верхних палубах, поближе к лейтенантам, с коек вставать не собирались.
Джеймс и Руперт запихнули в себя пару ложек овсянки и тут же пожалели об этом.
Поступил приказ строиться на палубе. Капрал Кларк поднялся к сержантам. Выяснилось, что морская болезнь подкосила почти всех. На ногах был лишь сержант Перкинс. Он спустился к бойцам и пришел к выводу, что построение лучше отменить.
Бискайский залив штормило. От качки страдали все; от трюмов до кают корабль пропитался едким запахом блевотины.
Подвесные койки, стукаясь боками друг о друга, раскачивались вместе с кораблем. На палубе, среди кипящих свинцовых валов, было еще хуже. К вечеру транспортное судно превратилось в громадный лазарет. Некоторые бойцы оказались неподверженными морской болезни и вызвались помогать на кухне, надеясь поживиться лишним пайком. Вместо этого их заставили убирать рвотные массы в каютах и на палубах.
Взвод «Б» считал, что их разместили в чертовой дыре, в самой глубине корабля, но под ними располагался еще один уровень — вместительные трюмы, куда провели вентиляцию при переоснастке корабля. До войны там находились багажное отделение и продуктовый отсек, а теперь они были битком набиты военнослужащими, которые задыхались от духоты и жуткой вони. На третьи сутки бойцов на палубе «Е» разбудили громкие крики откуда-то снизу. Солдаты поняли, что их соратникам выпали муки пострашнее — клаустрофобия. Впрочем, клаустрофобией теперь страдали почти все: внутри смыкались и давили стены корабля, снаружи душила тяжелая мгла — не было видно ни линии горизонта, ни звезд, ни луны, ни туч. Всеобъемлющая, всепроникающая тьма.
На четвертую ночь взвод «Б» в полном составе — даже капрал Кларк не стал протестовать — выбрался на палубу. Бойцы растянулись у бортов и смежили веки. Один Руперт Фитч чувствовал себя прекрасно. Он оперся спиной в бортик, склонил голову на колени и вполголоса замурлыкал какую-то мелодию. Исполинский корабль, ритмично раскачиваясь на волнах, гордо и упрямо двигался вперед, в темноту. Утро не принесло изменений. На палубу высыпали люди из трюмов. Капрал Кларк, командир взвода «Б», лежал у бортика ничком, обхватив голову руками и раскачиваясь вместе с кораблем.
По трапу сбежал сержант Перкинс по кличке Рыжик — коренастый коротышка с ежиком морковно-рыжих волос. За время службы он выработал в себе агрессивную воинственность, приличествующую сержанту. Морской болезни он избежал, однако, проведя трое суток бок о бок со страдающими бойцами, подавил в себе желание заорать: «Собраться и встать в строй!» Несчастные лежали на палубе в лужах блевотины. Вдобавок, у многих начался понос.
О суровом нраве сержанта Перкинса было известно всем. Он старался быть «строг, но справедлив», как говорили солдаты, но сегодня в этом не было нужды. Сержант направился в расположение взвода «Б». Пол, залитый рвотными массами, усеивали осколки битой посуды. Вонь стояла жуткая. Сержант Перкинс задумался. Его подопечные находились на палубе «Е», солдатами в трюмах он не распоряжался. Но до палубы «Д», где разместили сержантский состав, уже дошли слухи о положении в трюмах: капралы сообщили, что необходимо принять какие-то меры. Перкинс решил провести проверку. Он спустился по трапам в трюм — громадное сумрачное пространство, где гулко раздавались стоны несчастных солдат, лежавших в подвесных койках. Те, кто мог ходить, нарушили приказ и отправились на палубу «Д». Преступное нарушение приказа командования! Подобные беспорядки необходимо пресечь раз и навсегда. Сержант Перкинс понял, что ему надо подняться на палубу «В», доложить офицерам о необходимости изменить приказ и разрешить бедолагам из трюма выходить на палубы.
Сержант Перкинс вернулся на палубу «Е», к своему личному составу — сотне бойцов. Непонятно, кто из несчастных, усеявших палубу, входил в его роту. Солдаты лежали ничком, скорчившись, обхватив голову руками. Сержант подошел к планширу и устремил взгляд в суровую океанскую даль. В детстве он плескался на каменистом пляже, а однажды поймал краба и принес его домой, но отец строго отчитал сына и заставил выпустить добычу в море. Этим и ограничивалось знакомство Перкинса с водной стихией: ласковый пенный прибой набегает на берег, лижет пятки босоногого мальчугана, играющего у воды. Сейчас перед ним простирался безбрежный, величественный океанский простор. Где-то там, в невообразимой, пугающей дали, небо смыкалось с водой, а в глубине рыскали вражеские подлодки. Впервые в жизни сержант Перкинс поежился от подступившего страха.
