Сергей Магомет - Записки Степной Волчицы
В самом деле. Я с содроганием припомнила, до чего договаривался господин N., замечая, что сын практически бесконтрольно пользуется интернетом. Он предупреждал, какие гадости, черти, монстры подстерегают ребенка в киберпространстве — это всё равно что виртуальная беспризорщина. Разве я мать?.. Честно говоря, я даже думать об этом боялась. Да и что толку? Что я могла сделать — бедная одинокая женщина, брошенная жена. Видимо, я оказалась не только плохой супругой, но и никудышней воспитательницей. Но что мне оставалось? Визжать, драться, кусаться, травиться, на стену лезть? Однако и сам господин N. часто повторял, что даже обыкновенное доброе слово обладает великой магической силой, способно перевернуть всю нашу жизнь… Что ж, вот я и буду твердить, как «Отче наш», что мои дети — прекрасные, хорошие, добрые дети!
— …ни мать, ни бабушка уже не в состоянии справиться с мальчиком, — продолжала Агния. — Чуть что, грозит, что убежит к отцу. Не представляю, что с ним будет, когда я уеду…
Я быстро оглянулась и обнаружила, что на этот раз Агния сделалась как две капли воды похожа на мою дочь, которая действительно должна была вот-вот уезжать. Строгая, правильная, очень волевая девушка — моя дочь. Правдой было и то, что только она могла еще сладить с младшим братом. Заставить. Приказать, как мог приказать отец. Я тайно восхищалась ею…
А ведь в свое время и насчет нее, моей прекрасной девочки, язвительный и придирчивый господин N. пытался предостеречь меня, — когда я упомянула при нем, что наш любимый писатель Стивен Кинг и что дочка по несколько раз перечитала все его книжки. О, сказал господин N., он отлично знает, что такое Стивен Кинг. Якобы, как-то нарочно открыл наугад пару его книжек, ужаснувшись тому, чем именно зачитывается девочка. Тогда ей не было еще тринадцати лет. Взять хоть сцены, где обстоятельно, детально описывается, как ее ровесницу соблазняет урод-папка в шортах, как та потом изучает, нюхает папкину сперму у себя на трусиках, как потом какой-то урод-маньяк отгрызает уроду-папке яички, а затем занимается с двухнедельным трупом оральным сексом…
Может быть. Может быть… Между прочим, муж не считал, что подобные эксцессы, такие характерные для всей атмосферы современного мира, действуют на молодую психику фатально разрушительно. Наоборот, стимулируют волю и интеллект, открывают какие-то новые горизонты. Миллионы детей и подростков, не считая женщин и стариков, это, однако, читают и перечитывают… Как бы там ни было, разве у меня выросла плохая дочь? Моя дочь выросла душевной, отзывчивой, а главное, чрезвычайно серьезной девушкой. Сначала записалась в движение «зеленых», в самое его радикальное крыло. Носила на рукаве шеврон «сейвера», то есть спасителя и защитника бабочек, голубей, морских свинок. Участвовала в благотворительных компаниях по сбору средств на создание приютов для бродячих собачек, кошек, и так далее. Потом стала грезить о еще более возвышенной миссии — вроде пути матери Терезы. Лечить сифилис, СПИД, проказу. А вот теперь, девочка моя, отправляется разделить судьбу невинно осужденного. Может быть, станет подругой современному декабристу.
— Вот прекрасно, доченька! — с энтузиазмом воскликнула я, обращаясь к дочери-Агнии. — Я как раз хотела поговорить с тобой до отъезда…
На улице едва светало. Ни машин, ни прохожих. Насколько мне помнилось, последний раз так было лет двадцать тому назад. Мы пересекли Смоленскую площадь. Пошли пешком по Плющихе.
— Сейчас я покажу тебе наш старый дом, — обрадовалась я, — где я родилась и жила до свадьбы, в прабабушкиной квартире, пока не разменялись. Там во дворе стояли гипсовые пионеры, гипсовый Ленин, на углу железная бочка с вкусненьким квасом, а за домом какие-то сараи, гаражи, сады, пустыри, черная, как нефть, Москва-река…
— Знаю, знаю, — решительно оборвала меня Агния. — Можешь не рассказывать. Уже тысячу раз слышала. Солнышко, оттепель, воробушки. Милая чепуха. Что толку хныкать о минувшем? Посмотри, что от него осталось! — усмехнулась она.
— Боже мой!
Страшный, пустой дом. Его, оказывается, выселили, обнесли забором, назначили к сносу. Заколоченные подъезды. Исковерканные рамы и изломанные водосточные трубы. Зияющие угрюмо-черные окна, из которых, как из подпола, несло холодной земляной сыростью, молочной паучьей плесенью. Странное дело, я смотрела на свой старый дом и, словно в умственном затмении, даже не могла припомнить, где находятся окна нашей квартиры.
Как под гипнозом, я не отрываясь смотрела на развалины, и, наверное, могла бы смотреть бесконечно долго, если бы меня не одернула Агния.
— Естественная трансформация настоящего в прошлое, — сказала она. — Сначала живое превращается в мертвое, а потом мертвое — в черное-пречерное, непроглядное, как черная смола, неразличимое ничто. Бессмысленно искать Истину в этом ничто…
Я с недоумением взглянула на Агнию. Я бы не удивилась, если бы услышала что-то подобное от Стивы. Она говорит точь в точь как он. Это могло означать лишь одно. Когда мужчина и женщина становятся близки… Когда женщина настолько проникается мужчиной, что… Несомненно, к настоящему моменту они уже были куда более близки, чем я даже могла предполагать.
Взявшись под руки, мы прошли еще чуть-чуть дальше, уселись на скамейке перед мрачными пустырями. Прижались друг к другу, как два щеночка. До чего, оказывается, здесь всё сделалось запущено, печально. Вот — погруженная в серый утренний туман одичалая рощица, бурых осенних тонов, целый лесок. Картина никак не похожая на городской пейзаж, да еще в центре столицы. Не пейзаж, а местность. Может быть, где-то там таится, скрывается моя затравленная седая волчица. А еще немного подальше, под горкой — бок масляно-черной Москва-реки.
— Послушай, а куда, собственно, подевался Стива? — встрепенулась я.
— Я здесь, я здесь, — тут же откликнулся Стива, появляясь из-за деревьев, словно выглядывая из-за занавеса. — Кстати, не забывайте, что мы находимся внутри эксперимента — под действием реального наркотика. Мы находимся в волшебной сказке. И обязаны использовать эту уникальную возможность, чтобы, наконец, приблизиться к Истине!
— Ну, конечно, Стёпушка, — ласково, а главное, с проникновенно интимной интонацией промолвила Агния. — Не беспокойся, пожалуйста, дорогой мой.
Тон Агнии смутил меня до невообразимости. Может быть, они уже давно сделались одно и то же. Чужая любовь обожгла меня, как черный адский огонь. До вспенивающихся пузырей.
— Очень хорошо, — кивнул Стива, довольный, как ребенок, и снова скрылся в рощице.
У меня промелькнула странная мысль: «…как ребенок, заблудившийся в лесу, где рыщет голодная волчица…»
— Ах, как бы я хотела, чтобы мы с ним были одно и то же! — словно прочитав мои мысли, шепнула мне Агния. — Ты знаешь мои взгляды: если уж я решила, если уж мы будем вместе, то он должен принадлежать только мне. Понимаешь? Только мне!
Что-то еще сквозило в ее интонации. Неужто неуверенность в своем возлюбленном? Ревновала ли она его ко мне?
— Конечно, я бесконечно ему благодарна, обязана, — поспешно сказала я. — Он ведь, можно сказать, просто спас меня от гибели… — На самом деле не она, а пожалуй, именно я безумно ревновала ее (и притом не имея на то, вообще говоря, никакого права и основания). Меня со Стивой связывало очень многое. Однако мы так и не стали близки. — Но, в конечном счете, не стали близки, — стыдливо повторила я вслух.
— О, это не так-то просто! — усмехнулась она. — Он ведь своего рода импотент, наш Стёпушка. Помешан на своих научных идеях. У мужчин это бывает, не так ли? Большой интеллектуал. Считает, что всякий посторонний расход энергии исключительно вреден — так как неизбежно ослабляет умственную деятельность. Закон сохранения. Категорически противится тому, чтобы в любовных играх дойти до оргазма. Это бесконечно мило. Это необычайно приятно. Но это ненормально, не так ли?
— Может быть… — растерянно кивнула я.
— А мне ужасно хочется его попробовать. Я мечтаю выдоить его до капельки. Ты меня понимаешь?
— Не знаю…
— Поэтому он такой мастер по женским ласкам. Лесбийский секс — его специализация. Когда клиентке требуется простая, рабоче-крестьянская любовь, у него всегда наготове задушевный приятель Николяша. Просто переспать с ним — это как великая милость и чудо… Его необходимо вылечить, а? Не так ли? И я его вылечу!
— Извини, — пробормотала я. — Мне нужно… немного побыть одной…
Я быстро поднялась со скамейки и, оставив Агнию, пошла сквозь рощицу. Пустоши, проплешины, луга. Крапива в человеческий рост. Серая, пересохшая, занозистая. Лесок, где рыщет старая волчица. Свалявшаяся седая шерсть висит комками. На боках проплешины, короста, колючки репейника.
Я остановилась около груды полуистлевшего валежника, поросшего густыми и пышными сиреневыми цветами Иван-чая (по латыни, спермацет). Стива дремал среди прекрасных цветов, свернувшись калачиком, подложив сложенные ладони под белокурую голову. И правда, беспечное дитя, которое заблудилось в дремучем лесу. В первый момент мне даже показалось, что цветы прорастают сквозь него. Я присела на корточки и ласково, как собственного ребенка, погладила ладонью по щеке. Сладкий, чудный. Если бы была волчицей, я бы облизнула ему лицо.
