Злата Линник - Неизданный сборник рассказов
— Коньяк у нас остался? Плесните кто рядом, про такое на трезвую голову и не скажешь. Захожу, одним словом, а он почти законченную работу портит! Из господина Сартмана какую-то Медузу Горгону состроил. Ремня бы ему хорошего прописать, так ведь здоровый вымахал, еще сдачи даст. Вот и пусть теперь выкручивается, как знает, я его покрывать не стану. Тоже мне, революционер выискался!
* * *Низкорослый старик, которого трудно было бы не испугаться, встретив на темной улице, быстрым шагом удалялся от деревни. Жрецколдун спешил покинуть родные места пока соплеменники, которые столько лет трепетали от малейшего его взгляда, не расправились с ним в угоду новому. Точно так же он когда-то поступил с тем, кто посвятил его во все тонкости колдовского ремесла.
Он и сам пропустил то краткое мгновение, за которое из самого влиятельного человека деревни превратился в ненужного и даже опасного. Просто за всю свою долгую жизнь ему тоже не довелось видеть настолько красочного изображения божества. Даже изваяния, принесенные со звезд, не обладали такой завораживающей силой. Кроме того, люди, которые сопровождали избранного, были головы на две выше самого рослого из мужчин деревни и сложены настолько гармонично, что вызвали наивное восхищение у тех, кто почти не видел никого кроме соплеменников. Те немногие, которые закончили свои дни, отправившись к духам предков во славу мертвого бога, не шли ни в какое сравнение с незваными гостями. Жертвы имели жалкий вид, эти же не произнося ни слова, давали понять, что являются существами высшего порядка.
Зато он, много лет привыкший ходить по скользкому краю бездонной пропасти, вовремя почувствовал перемену в настроении деревни. Промедли он хотя бы на несколько ударов сердца, без сомнения, живым бы не выбрался. Впрочем, сила, помогающая завладеть мыслями и чувствами покорных и привыкших повиноваться, оставалась с ним. Значит, еще не все кончено. Без него им не видать благосклонности великого Кхтулку: никто не знает, где находится поющая труба, которая должна подать голос и придать сил вернувшемуся божеству. Он, жрецколдун, единственный, кто владеет древней тайной. Он еще вернется сюда, вернется во главе еще большей толпы, готовой умереть за него и за великого Кхтулку. И это будет еще до возвращения мертвого бога…
Покидая деревню, он не удержался от маленькой мести. Проходя мимо ямы, где сидели, дожидаясь своего часа, жертвы, он сдвинул тяжелую каменную крышку и спустил вниз одно из бревен, прислоненное к стенке ближайшего дома. Сидевшие в яме не заставили себя долго ждать. Они вскарабкались по сухому сосновому стволу с ловкостью серых лесных векш и устремились прочь от ужасного места. Впрочем, один из них задержался, чтобы ловким движением обшарить одежду своего спасителя. Найдя нож, с которым старик не расставался даже во время сна, тот довольно ощерился и исчез, бросив на прощание несколько непонятных слов.
Но, как сверженный колдун смог увидеть из своего укрытия, далеко уйти им не удалось. Зайдя в несколько домов и наскоро насытившись найденным там, они оказались возле пещеры обрядов и заглянули туда. Стоило им увидеть принесенное чужаком изображение, как с одним из них случился припадок подобный тому, какой скручивает тех, с кем пожелают говорить духи. Тело мужчины выгнулось дугой, а затем он рухнул на землю, плача и завывая как раненая рысь, которая тщетно старается выбраться из ловушки. Вскоре изо рта его послышались непонятные слова. Судя по страсти, с которой повторялась одна и та же фраза, это была заклинание людей из внешнего мира.
— Век воли не видать! Век воли не видать! — выкрикивал несчастный, в то время как руки и ноги его скребли по жесткой земле.
Второй был не в силах придти на помощь своему товарищу. Осев на землю, он пребывал в полной неподвижности. Лицо его с полуоткрытым ртом и выпученными глазами напоминало изваяние, которые встречаются иногда в глухих местах, не посещаемых даже местными жителями.
Но, вдохнув дым болотного мха, который радует глаз легковерных путешественников крохотными белыми цветочками, оба успокоились и вскоре принялись вместе с остальными раскачиваться под звук барабана, повторяя фразу про мертвого бога, готового восстать из своего подводного города.
… Все равно, они не обойдутся без меня! — злорадно думал жрецколдун, старательно кружа и заметая следы. — Только я могу обращаться с поющей трубой, без меня она не издаст ни звука. И священный текст эти пришлые произносят из рук вон плохо. Растягивать слова нужно совсем не так и спешат, будто на пожар. Никакого толка от этих нынешних!
* * *Бывший сотрудник одного военного ведомства, солидный мужчина, давно вышедший из юношеских лет, пребывал в несвойственном ему состоянии воодушевления и небывалого морального подъема. Нет, дело было вовсе не в появившейся на его горизонте симпатичной гражданке и не в многообещающем звонке с недавнего места работы. Все оказалось гораздо загадочнее. Если бы еще недавно кто-нибудь предположил, что с ним, убежденным материалистом, может произойти нечто подобное, шутник был бы послан по-мужски кратко и конкретно.
Но тем не менее… Сперва ему казалось, что осталось несделанным что-то исключительно важное, вот только он отчего-то забыл, что именно. Перерыв все имеющиеся блокноты, он не нашел ничего достаточно важного без плюсика, означающего «исполнено». Внутри как будто загорелась тревожная красная лампочка. Где-то и какого-то числа он обязательно должен быть… Это не заседание и не встреча со значительным лицом. Что же в таком случае? Может быть, семейное? Но отношения с родственниками давно сведены к минимуму, поэтому о свадьбе или похоронах он бы непременно помнил.
С течением времени беспокойство нарастало как будто приближалось нечто грандиозное, почти нереальное, вроде одновременной смены всего руководящего состава или… Нет, о таком он не позволял себе высказываться даже мысленно.
И все же что-то упорно не давало покоя. Василию Сергеевичу начало временами казаться, что статуэтка, без которой он ходил теперь разве что в уборную, раскалилась и готова прожечь в кармане порядочную дыру.
Режим дня, который тщательно соблюдался на протяжении почти сорока лет, трещал по всем швам. С наступлением темноты возникала непонятная бодрость, будто он провел день, валяясь на диване. Не помогали ни длительные пешие прогулки, ни колка дров для камина, ни даже импортные таблетки. Более того, бродя по берегу озера, Василий Сергеевич неожиданно ощутил сильнейшее желание идти прямо, в чахлый лесочек, через болота и дальше вперед, не сворачивая. Он уже начал всерьез беспокоиться, как вдруг настроение изменилось так же неожиданно, как и возникло.
Во время вынужденных ночных бдений он пытался писать мемуары, читать, смотреть передачи ночного канала, даже слушать музыку по почти антикварному радиоприемнику. Внутренний зуд даже и не думал утихать. Удивившись этому обстоятельству вслух, Василий Сергеевич обратился к своему единственному собеседнику за последнее время.
— Это что же получается, даже на пенсии человеку не отдохнуть! Судами не достали, так теперь мозги просвечивают. Ну, я им этого так не спущу, я позвоню самому…
Не докончив фразы, он внезапно замолк. С каменным изделием неведомых мастеров не происходило ровным счетом ничего. Оно не ожило, не увеличилось в размерах, даже не начало фосфоресцировать, как это обычно происходит в фантастических фильмах. И, тем не менее, бывший сотрудник военного ведомства понял, что предстоящее мероприятие напрямую связано со статуэткой. О месте и времени проведения ему сообщат.
* * *Уговорив одну за другой несколько бутылок рябиновой настойки, собратья по кисти принялись за коньяк «Семь звездочек». Сперва как водится, вспоминали студенческую молодость, затем речь пошла о свободе творчества и самовыражения. Хозяин дома доказывал, что даже в застойные годы можно было самовыражаться сколько душе угодно. Разумеется, не выходя за определенные рамки. Ишкевич и Перинный дружно вспоминали о худсоветах и разносах за идеологическую, а точнее, безыдейную направленность.
— Ты просто всегда умел хорошо устроиться — неожиданно для себя произнес Валерий-отец. — Твои караси с брусникой даже при культе личности бы прокатили. Чисто, гладко и придраться не к чему.
— Молчал бы со своими олигархами — вспылил Курилов, едва не рассыпав пепельницу. — Да у вас с тех самых времен семейный подряд. Не искусство, а конвейерное производство.
— Сейчас я встану и дам тебе по морде — вяло прокомментировал представитель династии парадных портретистов, делая попытки подняться. Но сила земного тяготения, умноженная на количество выпитого, упорно не давали ему осуществить эту затею.
— Все, брек! Ну, правда, харе ругаться. Миритесь и давайте выпьем за это! — спешно вмешался Ишкевич.
