Юсуф Шаруни - Современный египетский рассказ
Пришел к нам однажды шейх Хамид. Я слушал его слова, а сам упорно ждал, что вот сейчас в дверях покажется моя мать, а за нею и братья. О, если б они пришли! Я никогда не расстался бы с ними. Проводил бы с ними всякий день, всякое мгновение. И Абд аль-Монейм был бы с нами. Вот уже несколько дней не слышно взрывов. Я прислушивался к шуму машин, к людским голосам, к громким крикам мальчишек. Потом узнал от Хильмии, что стрелять перестали, но никто не знает, кончилась война или нет. Постепенно я забыл черты молодого врача, офицера, директора школы. Забыл, как выглядит газета. Не помню, чем отличается «Аль-Ахрам» от «Аль-Ахбар» и существуют ли другие газеты. Может быть, выходит какая-нибудь новая. Всякий раз, как я включаю радио, оно изрыгает веселые песни и нескончаемую болтовню дикторов. Все это, как вата, забивает мне уши, и я глохну. Я все время разговариваю с Абд аль-Монеймом, всматриваюсь в его незрячие глаза. Он слеп и глух. Но я уверен, что меня он слышит и видит.
Я встретился с одним высокопоставленным человеком, который посетил нашу деревню, и сказал ему, что врач выслушал Абд аль-Монейму грудь и спину, что офицер оставил без внимания мою жалобу на врача, а когда мы снова пришли к этому офицеру, его уже след простыл, и нас не пожелал выслушать ни один представитель власти. Я хотел было упомянуть, как у меня отобрали удостоверение личности. Тут один из сопровождавших спросил: «А что с ним? В чем дело?»
Я даже не взглянул на спросившего и продолжал говорить, обращаясь прямо к высокому начальству. Я объяснил, где, когда и как был ранен Абд аль-Монейм, какое нужно лечение. Начальник обернулся и позвал: «Сабри…» К нему поспешил молодой человек с бумагой и шариковой ручкой: «Слушаю…» — «Запиши фамилию. Пускай он завтра придет, мы отправим его в больницу». Все вокруг зашумели, одобряя решение начальника. А какой-то мужчина с толстой шеей, которого я никогда прежде не видел, произнес, указывая на Абд аль-Монейма и, кажется, на меня тоже:
— Вот яркий пример стойкости феллахов, которые, невзирая на все трудности, продолжают жить здесь, в этой деревне, в суровых условиях, перед лицом врага.
«Поминание славного Тайбуги, защитника обиженных»
Пер. Т. Демидовой
Хвала Тебе, пославшему ясную Книгу нашему пророку, благороднейшему из посланных. Тебе, поведавшему нашему пророку предания прошлых и будущих поколений. Благодарим Тебя, что Ты собрал нас в своей общине, и просим у Тебя поспешения.
Случилось так, что я заинтересовался историей этого удивительного человека по имени Тайбуга, стал собирать свидетельства о нем и нашел среди старых рукописей разрозненные записки, называющиеся «Поминание славного Тайбуги, защитника обиженных» и принадлежащие перу раба божьего Ибн аль-Хаддада. Радости моей не было предела, ибо эта рукопись открывает многое из того, что, казалось, было навсегда утрачено. Я решил переписать ее и пустить в свет: может статься, и нам когда-нибудь воздастся за труды. Слава Аллаху, владыке миров.
«Итак, я продолжаю свой рассказ: темная, глухая ночь окутывает лагерь, но лагерь не спит, волной пробегают возгласы „Аллах велик!”, „Аллах велик!”; как растрепанный хлопок или хлопья пены, падает с неба снег, подымается с земли и снова падает, падает, укрывая лошадей и поклажу. Немало воды утекло с тех пор, как султан, наш государь, осаждает последнюю крепость, оставшуюся за франками в Сирии. Солдаты устали, и каждый из нас думает: „Или снять осаду, или атаковать крепость. Говорят, в лагере чума… Если не поторопимся, не устоим против неверных”.
Начало светать, померкли огни на стенах крепости, все пришло в движение. Поднялись и мы, шейхи, не зная, чего ожидать: атаки неверных или нашего наступления, начали читать молитвы, испрашивая милости у Владыки миров. Заржали лошади, и встрепенулась душа: как огонь в сухом тростнике, разнеслась весть, что лучшие из лучших, храбрейшие из храбрейших отправляются на приступ. Спрашивали, кто во главе, и тогда я впервые услышал это имя: эмир Тайбуга ас-Санкар.
Сколько времени прошло, не знаю, но вот уже войско, теснясь у большой бреши в стене, входит в крепость. Я вижу, словно это было вчера, как воины, истомленные долгой осадой, бросаются на штурм. Эта картина никогда не изгладится из памяти: низкое, затянутое тучами небо, все напряглось, все стало зрение и слух, усталости как не бывало… Неверные опустили знамена, прося о пощаде, и султан, слегка хромая, вошел в город. Следом вошли, славя Аллаха, чтецы Корана. Прежде чем сесть, султан приказал, чтобы явился к нему Тайбуга ас-Санкар из рода Иналя.
Султан Насыр обнял Тайбугу и своей рукой перевязал ему раны, а глашатаи возвестили, что султан назначает эмира своим наместником, особо поручая ему разбор жалоб и надзор за судебными решениями. Говорили даже, что султан намерен выдать за Тайбугу свою дочь, однако никакой свадьбы так и не было, так что не знаю, думал об этом наш султан или нет. Да и не все мне, правду сказать, известно, никогда не заводил со мной Тайбуга разговоров о женщинах. Только раз, в пору начала нашего знакомства, эмир спросил, не купить ли ему лютнистку Иттифак, черную рабыню, и, рассмеявшись, сказал: „Испытаем, насколько искусны черные рабыни в музыке!” Злые языки утверждали, будто эмир договорился с торговцем абиссинскими рабами, чтобы тот доставлял ему чернокожих наложниц-малолеток, будто эмир охоч до этого.
Однако вернусь к моему рассказу. Некоторые из эмиров, и прежде всех Таштемир Джундар, вознегодовали и отправились к султану, в это время вернувшемуся из похода. Дивились, как это султан назначил юнца своим наместником, как это мальчишка будет вершить справедливость и охранять права мусульман и беззащитных сирот. Султан выслушал, спросил, все ли сказали. „Клянемся Аллахом, мы трепещем перед нашим государем!” Султан молвил, не поднимая глаз от земли: „Бегите от моего гнева! И не возвращайтесь более к сказанному — кара моя будет страшной”. Эмиры содрогнулись, попятились и бросились вон. Тишина во дворце, рабы застыли в углах… Султан покачал головой и сказал: „Молитесь за нас, чтобы зажили наши раны, чтобы Аллах ниспослал нам милость и прощение”.
Опустилась на землю ночь, спала дневная жара, и, как всегда, ученые мужи отправились к Тайбуге, в его дом у Хатт ат-Тибана. Тишина в доме, рабы застыли в углах… Став наместником, Тайбуга остался в своем доме, не переехал в крепость, говоря: „Здесь мы ближе к твари господней”. Трапеза шла своим чередом: гости насыщались, слуги уносили пустые блюда. Посреди общей беседы шейх Сирадж ад-Дин объявил, что он сочинил загадку, разгадать которую мудрено. Йалбуга аль-Йахйави, ближайший друг эмира, пригласил всех принять участие в состязании: „Все разгадывают, кроме тебя, шейх Сирадж”. Шейх жестом призвал к молчанию и произнес:
С долгим волосом, тонкая, стройная, ты видишь,
как она уходит и возвращается.
За всю жизнь ни разу не надела платья, но множество
людей ее одежду носит.
Поднялся шум, посыпались догадки… Тайбуга молча взирал на гостей: не скажешь, что мрачен, но и не весел, и мысли его неведомы нам. Много позже я узнал, как тяжела была эмиру надвигающаяся ночь с ее одиночеством и неотвязными мыслями о цели земного пути. Шейх Сирадж воскликнул, смеясь: „Я скажу вам разгадку: это игла!” Только он произнес это, как за окном раздался крик, заколебалась вода в молчащем фонтане. Йалбуга аль-Йахйави недоуменно воскликнул: „Кто это посмел там кричать?” Эмир накинул шахский плащ желтого шелка и вышел. Навстречу слуги: „Не гневайся, господин! Безделица потревожила твой покой”. Не слушая, Тайбуга прошел через сад и обнаружил юношу: одежда разорвана, в глазах ужас, увидел эмира и пал ниц. Эмир поднял его, всмотрелся — юноша пригожий, статный, — спросил, что случилось. Юноша заговорил, а голос дрожит: „Я хранитель седел, господин, ты часто видишь меня”. Эмир удивился, покачал головой: нет, не видел или лица не запомнил, а странно, этот человек каждый день седлает ему коня. Тайбуга похлопал юношу по плечу: „Рассказывай!” Тот заплакал: „Не прогневайтесь, шейхи! Всего несколько недель прошло, как женился, взял девушку ладную, из хорошей, хоть и небогатой семьи. Зажили счастливо, и надо же тому случиться, заметил ее на свечном рынке эмир Джункули ибн аль-Бабах, а он хоть и в преклонных летах, но питает слабость к молоденьким. Только ее увидал, потерял голову, кричит: „Доставить мне эту, спать не лягу, пока она не будет у меня!” Люди его понеслись ей вслед, догнали на конном рынке, а дело было к вечеру, окружили, схватили и были таковы. Жена моя сирота несчастная, некому защитить ее, да и где же справедливость, господин: вокруг немало женщин, почему же мою жену постигла такая участь?
Шейх Мухибб ибн Нубата удивился: „Чем же может помочь тебе эмир?” А эмир молчит, смутил его ответ шейха; остальные смотрят на него, ждут: разгневается он, тотчас напустятся на юношу, сжалится, и они будут благосклонны. Да и не первый это случай с Ибн аль-Бабахом, он человек важный, многие его боятся. Йалбуга наклонился к эмиру и тихо говорит что-то. Вдруг эмир выпрямился, скинул плащ и кричит юноше: „Седлай мне коня!” Можно ли спать спокойно, если к тебе взывают о помощи? А на лицах страх, шейх Сирадж молвил: „Бойся вражды Ибн аль-Бабаха, эмир!” Лицо Тайбуги исказилось, сказал: „Не обрадовали бы султана, нашего государя, такие дела”. — „Да что тебе до того? Ведь это не в первый раз!” Эмир не ответил и вышел.
