Крис Клив - Поджигатели

Потом парень перестал двигаться, и тогда кто-то закричал, что надо убираться, пока не взорвался «рэйнджровер». Тогда опять началась паника, и все пинали и толкали друг друга, чтобы убраться подальше. Я не видела, как взорвалась машина, я только услышала грохот и почувствовала жар на спине. Раздались новые крики, и потом я опять побежала. Твердая черная линия полицейских фургонов для ликвидации беспорядков не давала нам повернуть на запад, вверх по Хорсферри-роуд, и они обрушили на нас водяные пушки и слезоточивый газ. Одна из канистр с газом разорвалась прямо у меня под ногами, и я побежала, ничего не видя и задыхаясь.

Каждый вдох слезоточивого газа — это как смерть, шок ужасный. Толпа полилась на Ламбетский мост, и я бежала, а у меня по лицу текли слезы и сопли. Потом стало еще хуже, потому что для узкого моста было слишком много народу. Ясно было, что не всем удастся перебраться через мост на такой скорости, но остановиться было невозможно, потому что за нами бежали, наверно, десять тысяч людей и задержать их нельзя было никак. В толпе дрались и пихали друг друга, а когда мои глаза стали что-то видеть после газа, я увидела, что многие падают и их затаптывают. Мост все больше забивался. Меня стало оттеснять к краю, и я увидела, что люди падают в реку через перила моста. Я дралась и пихалась, как все остальные, но меня все больше прижимало к краю. Когда наконец я сама упала в реку, я испытала облегчение, потому что больше не было грохота и криков. Только порыв воздуха, пока я падала, а потом резкий холодный всплеск Темзы.

Я упала ногами и сначала ушла очень глубоко. Я не умею плавать, Усама, я никогда не училась. Я хочу сказать, в Ист-Энде особенно негде поплавать. Мы видели не больше воды, чем нужно, чтобы заварить чай. Темза была холодная и такого цвета, какого бывает вода из-под грязной посуды. Помню, как смотрела сквозь нее и видела далекий бледно-коричневый свет над головой и думала, опущусь я глубже или поднимусь к свету. Я очень долго оставалась под водой, Усама. Я бы не возражала, если б утонула, но в конце концов я всплыла. Каким-то образом мне всегда это удается.

Когда я всплыла на поверхность, я оказалась рядом с опорой моста и зацепилась за камни, а сверху падали люди и плюхались в воду со всех сторон. Те, кто умел плавать, подплывали к берегам, а остальным либо везло, как мне, и они находили за что уцепиться, либо они недолго бултыхались и уходили под воду.

Я висела на камнях бог знает сколько времени. Проемы в каменной кладке были шириной примерно в сантиметр. Ровно столько, чтобы зацепиться пальцами и носками ног и держаться, высунув из-под воды только голову, пока течение пытается оторвать тебя от них. Было так холодно, что у меня заболело сердце, а руки и ноги омертвели. Не знаю, как мне удавалось цепляться, но я цеплялась, и я была не одна, нас было много. Рядом со мной висела девушка с кудрявыми рыжими волосами. На ней был деловой костюм в тонкую полоску и белая блузка с большим воротником. На ней не было лифчика, и ее грудь просвечивала сквозь намокшую блузку. На левой груди у нее была татуировка. Какой-то китайский иероглиф. Помню, как подумала: как странно, милая, я видела твою татуировку, а все эти люди, с которыми ты проработала столько лет, наверно, и понятия не имеют. Забавно, о чем ты думаешь, когда надо бы думать о смерти.

— Я долго не продержусь, — сказала рыжеволосая девушка.

— Придется продержаться.

— Не могу, — сказала она.

— Нет, можешь.

Она посмотрела на меня в упор, глаза ее были яростные и изможденные.

— Ты-то откуда знаешь? — сказала она.

У нее разжались руки, и я увидела, как она уходит под воду. Ее ярко-рыжие волосы погрузились в последнюю очередь, как клоунский парик. Я так замерзла, что не чувствовала пальцев, — такое было ощущение, что я держусь мертвыми палочками. На камнях была зеленая слизь, и приходилось вжимать пальцы рук и ног в проемы между кладкой, а они все соскальзывали. Когда я подумала, что умру, я так разозлилась. Единственное, что вертелось у меня в голове, — это как кричал мой сын с Мистером Кроликом в кармане и как горела его футболка.

Я так разозлилась, Усама, я стала кричать ОНИ ЗНАЛИ, ЗНАЛИ, и все стали смотреть на меня. Мои крики разносились под арками моста. Потом подплыл полицейский катер. Наверно, кто-то услышал, как я кричу. Это был маленький катер с одним полицейским у руля. Не думаю, что он понимал, сколько нас там, под мостом. Видно было выражение у него на лице, когда его катер повернул за опору и он увидел всех нас. Он широко раскрыл рот и завертел руль, чтобы развернуться, но все зря. Течение относило его к опоре, и тогда люди, которые находились ближе всего к катеру, стали цепляться и залезать в него. Наверно, нас на камнях висело человек двадцать, и, по-моему, почти все стали хвататься за катер. Я не сделала этого только потому, что пальцы никак не хотели отцепляться от моста. Полицейский катер начал крениться под тяжестью людей. Было видно, что его борта опустились почти до самой воды. Полицейский кричал: «Пожалуйста, катер больше не выдержит!» У него был багор с крюком на конце, и он тыкал им в людей, которые пытались залезть в катер. Напрасно. Люди все карабкались, и борта катера опускались и опускались, пока через них не начала переливаться вода, спокойная, коричневая и смертоносная.

Когда катер перевернулся, почти все оказались в ловушке под ним. Я не видела, чтобы многие вынырнули. Может, двое или трое, и они опять сразу же ушли под воду. А потом все кончилось. Только я одна цеплялась за арку моста, а неподалеку дном кверху плавал полицейский катер. Дно у него было оранжевое и блестящее, и, наверно, оно высовывалось из воды сантиметров на пятнадцать в середине. Через катер перекатывались волны, и его начинало относить течением.

Рев толпы на мосту стал громче, и все больше людей стали падать в воду поблизости от меня. Я подумала, что если ничего не сделаю сейчас же, то мне конец. Я стала бить лбом по рукам, пока пальцы не отцепились от моста и я оттолкнулась в воде к перевернутому катеру. Я уже начала тонуть, когда мне удалось за него схватиться. Руки заскользили, и я подумала: «Ладно, значит, конец», но потом мне повезло, потому что пальцы зацепились за гребной винт. Я вытащила себя из воды и легла на живот на дно катера, а вокруг меня со всех сторон плескалась Темза.

Меня несло течением весь день, пока не стемнело, и никто не пришел мне на помощь. Наверно, и без меня забот хватало. Я так замерзла, это было мучительно. Большую часть времени я лежала с закрытыми глазами, потому что невыносимо было смотреть на трупы, плывшие по реке вместе со мной.

Один раз, когда я все-таки открыла глаза, прошло уже несколько часов, и я проплывала под Саутворкским мостом, а солнце садилось, совершенно больное и желтое, за Щитами надежды. Крик чайки заставил меня открыть глаза. Между моей лодкой и закатом плыло тело какого-то азиатского паренька лет шестнадцати-семнадцати. Он был в полуметре от меня и плыл лицом вверх в униформе «Макдоналдса». Серые полиэстеровые брюки, бордовая рубашка с короткими рукавами и бордовая бейсболка. Чайка засунула голову под козырек бейсболки, чтобы выклевать ему левый глаз. На мальчишке был значок, там было написано: «Привет, меня зовут НИК, чем я могу вам помочь?» На значке у него было две из пяти поощрительных звездочек, и они блестели на закате.

Кажется, потом я заснула. Скверный был сон, потому что каждый раз, как я засыпала, я чувствовала, что пальцы отцепляются от катера, и я опять просыпалась. Наверно, это продолжалось несколько часов, пока я не открыла глаза окончательно, потому что мой катер обо что-то ударился, и я почувствовала толчок. Было темно, и что-то здоровенное нависало надо мной. Я закричала и подняла руку, чтобы отпихнуть от себя эту темную штуку, но потом поняла, что это Тауэрский мост. Был отлив, и мой катер застрял на грязной отмели на северной стороне реки.

Я соскользнула с катера в мягкую болотистую грязь. Эта грязь была позором города. Она была одного возраста с Лондоном, и я клянусь, она воняла болезнями, названия которых люди забыли лет пятьсот назад. Весь город построен на чумных могилах и логовах убийц, и я погрузилась в нее по самые бедра, и меня стало рвать, и я плакала, а потом меня опять рвало. Когда меня уже не могло больше рвать, я побрела по грязи до каменной стены берега. Там была лестница из ржавых железных обручей, и я стала по ней карабкаться. Мне приходилось то и дело останавливаться. Я очень замерзла и устала, к тому же я никогда не была спортивной.

Я вылезла наверх прямо у лондонского Тауэра. Кругом стояла тишина. Поблизости никого не было. Я потеряла туфли в реке и шла босиком по брусчатке, обнимая себя руками. Я так замерзла, что меня трясло, как нашу стиральную машину во время отжима. Я прошла мимо высоких стен Тауэра, вся в вонючей грязи. Черные крысы пищали и удирали из-под моих ног. Фонари не горели, стояла темень, хоть глаз выколи. Дождь перестал. В облаках показались просветы, где проглядывал растущий серпик луны и очень яркие звезды.