Савако Ариёси - Кинокава
Все поддержали эту идею, только не знали, с чего начать. После затянувшейся паузы Сэйитиро вынес на суд предложение:
– Думаю, надо почитать ей что-нибудь вроде «Гэндзи» или «Хэйкэ-моногатари».
Собравшиеся пришли в замешательство. Некоторые в глаза не видели этих памятников японской словесности и тем не менее считали их невероятно трудными для чтения.
– Перед тем как заболеть, матушка читала «Масукагами»,[91] – сказал Сэйитиро.
– «Масукагами»?
Несколько человек одобрительно кивнули, как если бы были знакомы с этим сочинением. Остальные поддались общему настроению и пришли к ложному выводу, что книга – легче не придумаешь. Одним словом, выбор был сделан.
Хана расцвела, услышав о том, что ей будут читать «Масукагами». Однако одного взгляда на первые страницы хватило, чтобы собравшиеся горько пожалели о своем поспешном решении. Престарелый староста соседней деревни вдруг вспомнил, что он из крестьян, и показал всем свои натруженные руки. Обращаться к другим гостям с просьбой почитать было совершенно бессмысленно, хотя они и не отказывались напрямую. Оставались только Сэйитиро, Томокадзу и Ханако. Эта троица договорилась менять друг друга, причем Ханако великодушно выбрала для себя ночь.
– Давай я почитаю тебе, бабуля.
– Вот было бы чудесно!
Из хранилища принесли старую лампу и установили ее у футона Ханы. Ханако принялась за первые столбцы.
– «Удалившийся от дел император Готоба, восемьдесят второй правитель Поднебесной, нареченный Такахирой, был четвертым сыном императора Такакуры от Ситидзё-ин, дочери Сурино Дайбу Нобутаки. В свою бытность придворной дамой, известной как госпожа Хёэно Сукэ, она служила ее императорскому величеству, супруге императора Такакуры. Тайно добившись благосклонности государя, госпожа Хёэно Сукэ родила Такахиру в пятнадцатый день седьмой луны 4-го года правления под девизом Дзидзё[92]…»
Начало – как в Библии или «Кодзики»[93] – казалось ужасно скучным, но Хана слушала внимательно и осталась довольна. Изучавшая английскую литературу Ханако не очень преуспела в чтении классических японских текстов. Однако ей хотелось побольше узнать об авторе и содержании книги, и она серьезно подошла к своему заданию. Когда девушка натыкалась на отрывки, смысла которых не понимала, она задерживала дыхание и старалась прочесть их как можно быстрее. Время от времени ей попадались целые столбцы хираганы, и она не знала, где остановиться, чтобы сделать паузу между словами.[94] В таких случаях Ханако начинала бормотать какую-то тарабарщину, запинаясь и сбивая ритм.
Хана без всяких церемоний прерывала внучку:
– Мне кажется, ты неправильно прочла предложение, Ханако.
Через двадцать минут девушка поняла, что задача слишком трудна. Во-первых, текст попался не из легких. Во-вторых, бабушка оказалась чересчур требовательной слушательницей и не терпела оговорок.
– Я уже выдохлась. Позволь мне перевести дух.
– Конечно, милая. – Временами в Хане все же просыпалось сострадание.
Медсестра, делавшая старушке массаж, куда-то исчезла. Поскольку Ханако не могла оставить бабушку одну и пойти выпить чаю, она просто отложила книгу и поглядела на Хану. Та прикрыла глаза, но, похоже, не спала. Седые пряди упали на лицо. В прошлом Хана могла часами просиживать у зеркала, поправляя укладку, теперь же ее волосы спутались, словно их несколько дней не расчесывали. Вместо того чтобы жалеть бедняжку, Ханако решила исправить ситуацию.
– Хочешь, я причешу тебя, бабуля?
– Да, пожалуйста, – обрадовалась Хана. – Волосы такие сухие стали…
Белые волосы и правда походили на проволоку, они отказывались лежать ровно даже после того, как были тщательно расчесаны самшитовым гребнем. Вспомнив, что в ванной есть масло, которым пользуется Сэйитиро, Ханако побежала туда. Вернувшись с баночкой, она увидела, что Хана причесывается левой рукой. Какая же худенькая у нее ручка, точно веточка! Ханако завороженно наблюдала за тем, как бабушка проводит ладонью по голове от лба до затылка, и затаила дыхание, поняв, что прежняя жизненная сила еще не покинула госпожу хозяйку Тёкуи, хотя иссохшее тело олицетворяло собой упадок дома Матани. Больше всего Ханако поразило то, что бабушка не утратила желания выглядеть достойно.
Хана по-прежнему остро ощущала все запахи. Стоило Ханако открыть крышечку и втереть немного масла в ладони, как она поморщилась:
– Пахнет просто отвратительно. Что это?
– Обыкновенная помада. Она поможет сделать укладку.
Хана покорно позволила внучке втереть масло в свои седые волосы.
– Разве в прежние времена не пользовались специальным маслом? – спросила девушка.
– Пользовались. И пахло оно так же отвратительно!
Пытаясь представить себе бабушку молоденькой красавицей, Ханако бережно причесала ее, стараясь не прикасаться к коже головы.
Довольная Хана разразилась сумбурным монологом:
– Прежде ты никогда меня не причесывала. Тебе ведь уже пятьдесят, Фумио. Какая же у тебя дочка хорошая выросла! – Она постоянно принимала внучку за дочь и говорила с Ханако так, будто это была Фумио. – Я всегда позволяла тебе высказывать свое мнение и делать то, что ты пожелаешь. Разве я хоть раз отказала тебе в деньгах, когда ты училась в колледже, и даже после того, как ты вышла за Эйдзи? А ты все разглагольствовала о свободе и независимости! Ханако со смеху умрет, если я расскажу ей об этом. Кадзухико и Ханако – чудесные дети. Должно быть, из тебя все-таки получилась хорошая мать. Нельзя сказать, добилась ли женщина успеха в жизни, пока не увидишь ее детей. Ты всегда выступала против меня, Фумио, но мне так хотелось, чтобы ты была рядом. На Сэйитиро никакой надежды нет. Томокадзу позволил жене руководить его жизнью и оправдывает свою безвольность тем, что он всего лишь второй сын. Как же горько одной вести все хозяйство Матани! Когда женщина стареет, ей больше всего хочется начать сорить деньгами. Я этого себе позволить не могла. Долгие годы я экономила. Вот почему стала такой расточительной после первого удара, ведь смерть уже не за горами. Ты вряд ли знаешь, какой пир я закатила по поводу смены татами. А сколько людей приходит навестить меня после инсульта! Все знают, что я щедра. Тебе никогда не нравился старомодный обычай обмениваться подарками, но это ведь так замечательно! – Хана хрипло рассмеялась. – Богатства семьи начали разбазариваться еще в те времена, когда твой отец тратил деньги, как ему заблагорассудится. Даже не будь войны и береги я каждую иену, поколение Сэйитиро все равно промотало бы все до последней мелочи. Семейство Матани, из которого ты сбежала много лет тому назад, стало историей. Пойди взгляни на хранилище. Ты не увидишь там ничего, кроме бесполезного хлама. Единственная ценная вещь – моя миниатюрная ширмочка.
Миниатюрная ширмочка ставилась перед тушечным камнем для услады глаз. Ханако помнила, как помогала бабушке ухаживать за ней во время войны. Даже большие ширмочки такого типа бывали не более четырех сунов в высоту. Ширмочка Ханы являлась истинным произведением искусства с изысканным инкрустированным узором из нефрита и слоновой кости. Однако особой художественной или исторической ценности она не представляла, и выручить за нее приличные деньги было невозможно.
И вдруг Хана снова рассмеялась: – Хранилище опустело, знаешь ли. Ты часто повторяла, Фумио, что тебе противно смотреть на женщину, которая целиком и полностью зависит от мужа и старшего сына. И еще ты говорила, что безропотность смешна. Но я никогда не была безропотной. Я просто делала все, что было в моих силах. Когда твой отец был председателем собрания префектуры, я старательно играла роль жены председателя. Когда твой отец стал членом парламента, я делала все, что полагается делать жене члена парламента. А когда Сэйитиро поступил в Токийский императорский университет, я стала матерью студента Токийского императорского университета. Я действительно во всем поддерживала Сэйитиро, пока не поняла, что он всего лишь бледная копия своего отца. Больше я помочь ему ничем не могла. – До какой степени она разочаровалась в своем первенце? Хана помолчала немного, не в силах найти подходящие слова.
Собрав волосы бабушки в аккуратный пучок, Ханако вернулась на место и принялась вытирать салфеткой пальцы, к которым намертво приклеился запах масляной помады. Холодный ночной воздух пробрался под одежду, и она вздрогнула.
– Твой отец жалел, что ты не родилась мальчиком. Однажды он сам мне это сказал. Он рано разочаровался в Сэйитиро. После этого мне оставалось только позаботиться о том, чтобы Сэйитиро не опозорил семью. Ты не представляешь, как мне было одиноко, когда ты отвергала меня, Фумио.
В лихорадке войны у Фумио совсем не было времени остановиться и подумать о доме Матани. Она, конечно, просила у Ханы денег и отправила к ней своих детей, сохранив внешнюю связь между матерью и дочерью, но все это время продолжала бунтовать. А потому Хане пришлось в одиночку следить за убывающим состоянием семьи. Юная Ханако была попросту не в силах постичь всю глубину одиночества бабушки.
