Игорь Данилевский - Сессия: Дневник преподавателя-взяточника
…За нашими разговорами о литературе и смысле жизни время проходит быстрее, чем можно было ожидать. Мои троечницы успешно отстреливаются, и через тридцать минут, распечатав два протокола тестирования, я велю старостам собирать зачетки. Все довольны; миссия выполнена успешно. Спустя еще полчаса иду прополоскать горло каким-нибудь соком в буфет, и при выходе с лестничного пролета натыкаюсь на Дуранова.
– Ты что, ёп!.. – Он с трудом успевает сдержаться, чтобы не выдать классическую для нашей страны фразу. От него я такое слышу впервые, но гораздо больше меня поражает другое – то, как быстро – можно сказать, моментально, – изменяется его лицо. Оно багровеет, как перезрелый помидор, искажается в какой-то нелепой гримасе, и приоткрытый рот обнажает подгнившие корни нижних зубов:
– Тебе говорили много раз, – и намеками, и полунамеками, – что так нельзя!
Он брызжет слюной, и одна из капель попадает мне на грудь. «М-да, – думаю я, – а с нервишками у тебя, дружок, явный непорядок. Хорошо тебе – получаешь свой полтинник плюс кафедральная зарплата за учебные часы. А что бы ты, интересно, делал на моем месте, когда тебя с одной стороны – могут сдать, с другой – говорят, что сдадут немедленно, если не поставишь без знаний и без денег нужную оценку, и с третьей – намекают, что сдадут в перспективе, если откажешься работать вместе с ними и милицией?»
Дуранов собирается сказать что-то еще, но вместе этого с возгласом «Да вообще!» нервно машет рукой и сбегает по лестнице. Я, помаявшись на месте пару секунд, чтобы прийти в себя, – все-таки эскапада Дуранова задела за живое – направляю стопы в буфет, как и планировал.
* * *Через сорок минут я стою на втором этаже Д-корпуса напротив кафедры делопроизводства и смотрю на постные лица старост экономических групп из потока «ноль-семь». Отсутствует Гульнара, зато те, кто меня больше всего интересуют, – Элеонора и Нателла – со мной и растерянно глазеют по сторонам.
– Скажите-ка мне, пожалуйста, дорогие мои: сколько человек у вас сдали то, что необходимо, до того, как к вам пришел Кузнецов? Начнем с вас, Нателла.
– Ну… Немного, – отвечает мне, насупившись, эта кадушка (у нее и в самом деле фигура близка к квадратной). – Человек десять.
– А список у вас есть старый?
– Список?… Нет.
– Неужели вы его не сохранили? – прищуриваюсь я.
– Выбросила я его уже, – бубнит Евгеньева. – И вообще…
– Что – «вообще»?
– Он неполный был. Думала – потом запишу… Многие мне во вторник принесли, но сразу пришел Кузнецов.
– Понятно. А вы хотя бы тех десятерых, которые раньше всех принесли, вспомнить можете?
– Вспомнить?… Нет, наверное.
Мне с этой блатной колодкой все становится ясно. Память у нее отшибло, ха!
– Ясно. Вы свободны! – говорю я ей таким тоном, которым директора магазинов отчитывают рядовых продавцов. Мажоры, конечно, к директорской манере не привыкли. Вот и этой суке такое не понравилось. Она резко поворачивается и уходит, не удосужившись хотя бы что-то промямлить на прощание.
– Теперь с вами, Элеонора, – обращаюсь я к окончательно сникшей старосте группы ЭПЛ-1-07. – Может быть, хоть вы мне сможете сообщить, кто у вас сдал… то, что надо, до прихода Кузнецова?
– Сейчас нет, но я скорее всего смогу найти список дома.
– Сколько было человек в нем?
– Примерно пол-группы.
– А вы далеко живете?
– Нет, рядом. Через час точно привезу уже.
– Хорошо, тогда я вас жду.
– Ладно, Игорь Владиславович. И ещё. Я хотела вам сказать одну вещь.
– Какую, Элеонора?
– Нателла, когда мы с ней в понедельник обсуждали финансовые дела – ну, еще до Кузнецова, – мне говорила, что не доверяет вам.
У меня брови ползут вверх от удивления:
– В каком смысле – не доверяет?
– В смысле – вообще не доверяет. – Саматова, кажется, сама испугалась собственной инициативы выдать мне конфиденциальный разговор со своей «деловой подругой», и прячет сейчас от меня глаза.
– Ну-у, ладно. Буду иметь это в виду. Хорошо, что сказали мне, Элеонора, спасибо. Так я вас жду?
– Да-да! – оживляется она. – Может, я даже раньше буду; может, уже минут через сорок.
– Хорошо. – Я хочу сделать вид, что весьма приободрен ее словами и изображаю улыбку. Улыбка, впрочем, получается довольно натянутой.
– До встречи, Игорь Владиславович!
У Саматовой все-таки очень сексапильный голос, думаю я. За него ей многое хочется прощать. Сейчас у меня от её тембрики такое ощущение, как будто лиса или кошка провела по моей руке своим пушистым и обалденно приятным на ощупь хвостом.
– До встречи, Элеонора!
* * *Я дожидаюсь прихода Саматовой в двести тринадцатой аудитории уже ровно час двадцать минут, но ее всё нет и нет. Посылаю сначала одну, потом вторую эсэмэску, но ответа по-прежнему не приходит. Ситуация меня ощутимо раздражает, и я уже начинаю всерьез подумывать о том, чтобы свалить отсюда немедленно, оставив потом нерадивую старосту вместе с ее группой решать свои проблемы самостоятельно. Однако в моем телефоне, наконец, раздается сигнал входящего сообщения. Я нажимаю на клавишу и на экране высвечивается лаконичный текст:
«Скоро буду. Большие пробки».
Я фыркаю, но теперь уже продолжаю ждать, не ерзая беспрерывно на стуле. «Скоро», впрочем, затягивается еще на двадцать с лишним минут. Когда в дверном проеме появляется фигура Саматовой, я готов испепелить ее взглядом:
– Говорите – рядом живете, Элеонора?
– Извините, Игорь Владиславович, – произносит она, потупив взгляд. – Я еще искала долго. Поэтому так получилось.
– Ну, ладно. Проходите, садитесь, – я указываю ей на парту, вплотную примыкающую к преподавательскому столу.
Она с видимым усилием протискивается вдоль сиденья – похоже, что зазор между ним и партой слишком мал. Присев, вначале поправляет юбку – то ли потому, что действительно хочет удостовериться, что та не задралась случайно, то ли стремится ненароком привлечь внимание к своим бедрам, которые у нее очень даже «ничаво». Покопавшись в сумочке, Саматова протягивает мне листок тетрадной бумаги в клетку, который в свое время не иначе как изрядно жевали. Я беру его, аккуратно разворачиваю (даже сам не знаю, почему я это делаю именно аккуратно – все равно у него вид, как из задницы. Наверное, профессиональная привычка бережно обращаться с документами, которая автоматически переносится на бумаги любого содержания) и погружаюсь взглядом в накарябанный на нём обезьяньим почерком «листинг».
Первое, что я вижу – в нём указано явно не пол-группы. И даже не две трети. Это почти полный список. Я бросаю взгляд на Саматову, а она, что интересно, немедленно опускает глаза.
– Насколько я помню, Элеонора, в вашей вотчине тридцать два человека, – умело (наверное, опять-таки профессионально) сдерживая закипающую внутри меня смесь гнева и разочарования, говорю я. – А здесь, судя по всему, человек двадцать пять как минимум вписано. Или около того. Это, по-вашему, половина группы?
– Ну… нет… Но это настоящий список, Игорь Владиславович! – лопочет Саматова.
«Кого, интересно, ты так выгораживаешь, что раздула исходник в полтора раза?» – вертится у меня на языке.
И в этот момент меня осеняет. К моему величайшему сожалению, это прозрение вовсе не со знаком «плюс» – совсем даже наоборот. Я вдруг внезапно понимаю (хотя, конечно, должен был понять это гораздо раньше, но, как выражаются студенты, «затупил»), что опрашивать старост, заставлять приносить их старые списки, даже если эти списки трижды подлинные, а не умело приукрашенные, почти абсолютно бессмысленно. Потому что наверняка очень многие из тех, кто побежал жаловаться в профком, вначале предусмотрительно отдали денежки старостам, чтобы на них нельзя было подумать.
– Ладно, пусть будет настоящий. Все равно это безыдейно.
– Почему безыдейно, Игорь Владиславович?
– Потому что, сдается мне, большинство из тех, кто ходил в профком, подходили и к вам. Такое ведь тоже может быть?
– Может быть, да… – Саматова отвечает явно растерянно, и это меня, как ни странно, радует. По крайней мере, складывается впечатление, что ей самой мысль о подобной конспирации жалобщиков не приходила в голову, и она заинтересована найти «крыс» не меньше моего.
– А посему, Элеонора, – вздыхаю я, – будем расходиться. Услышите что-нибудь интересненькое – сообщите мне.
– Ну, я могу вам сказать кое-что и сейчас, Игорь Владиславович. Самыми первыми ко мне подошли Гаврюшина и Измайлова, отдали всё на пятерку, – их точно можно исключить…
– Я, к сожалению, не ассоциирую в ваших группах фамилии с физиономиями, Элеонора, – я же почти не вел у вас практику. В лицо я, конечно, знаю почти всех, а вот по именам – почти никого. Ладно, эти фамилии я запомню. Это всё?
– Нет. У нас в этом семестре появилась новая девушка – Сабирханова. Она с нашей группой почти не общается. Вроде и не плохая, но никак себя не проявила. Зато она контачит с группой ЭПП-1, и особенно с теми двумя отличницами, о которых вы знаете.
