Павел Верещагин - Год крысы
Калюжный рассмеялся, довольный тем, что удача опять ему не изменила, что провидение оказалось на его стороне и не позволило встрять в досадные неприятности.
— Постой, постой… А ты сам-то что здесь делаешь? — вдруг насторожился он и принялся пытливо ощупывать глазами лицо Матросова. — Вы в клинике о каком-то бизнесе говорили… На который деньги нужны… Уж не это ли вы имели в виду?..
Матросов покраснел и отвернулся. Калюжный начал на глазах надуваться и багроветь.
— Э-э, сынок… Как же это тебя угораздило! Хороший ты парень, в самом деле… Но это…
Матросов пожал плечами. Кто же знал. Да и потом, в его ситуации он не мог поступить иначе.
— Зато теперь вопрос с вашим гипофизом наверняка решится положительно… — улыбнулся он.
Калюжный крякнул и посмотрел укоризненно:
— Напрасно ты так! Калюжный не маромой. Он свое счастье на чужом горе строить не привык!
Впрочем, Калюжный не умел долгое время оставаться унылым.
— Нет-нет! Ты посмотри, что делается! — он с удовольствием указал пальцем на Родиона, который, балансируя по доске, переброшенный с пирса, перебегал на борт баржи. — Ай да парень! Ай да молодец!
* * *А в губернаторском кабинете проходило итоговое совещание, посвященное приезду в город европейских гостей. За длинным столом, недавно оснащенном компьютерами на каждом рабочем месте, собралось два десятка высших городских чиновника, каждый из которых отчитывался о ходе подготовки города к ответственному мероприятию.
Заслушивали доклад начальника дорожной службы. Как и всякий доклад дорожника, речь выступавшего пестрела названиями улиц и дорог, бесконечными километрами отремонтированного покрытия, кубическими метрами израсходованного щебня и асфальта, ссылками на чудовищные погодные условия и заверениями в героическом труде.
Папа слушал рассеянно. И не только потому, что не ожидал ничего неожиданного от доклада руководителя дорожной службы. Папе был погружен в свои неспокойные мысли.
В последние дни подозрения Папы по поводу заговора переросли в твердую уверенность. Но губернатор по-прежнему не мог определить, откуда следует ждать готовящийся удар.
Папе никогда бы не удалось занять высокое губернаторское кресло, а потом столько лет в нем продержаться, если бы он и сам не был искусным политическим бойцом, опытным подковерным интриганом, старым безжалостным лисом. За годы долгой политической карьеры ему и самому не раз приходилось продумывать и воплощать в жизнь замысловатые многоходовые комбинации. Как свои пять пальцев он знал все приемы закулисной борьбы: переманивание на свою сторону одних, и решительное размежевание с другими, распускание ложных слухов, сбор компромата, использование настроений начальства, подножки, скрытые ловушки и прочее, прочее, прочее.
Может быть именно поэтому Папа все еще очень прочно сидел в своем кресле, несмотря на солидный возраст и на то, что в последние годы политический ветер значительно изменил свое направление. Желающим занять его место не так-то просто было свалить Папу с ног. К тому же в Папином активе всегда была снисходительная любовь горожан. Только серьезная оплошность могла поставить вопрос о его смещении с должности.
Губернатор был уже не молод, он привык быть хозяином города, привык к власти, к любви горожан, ему нравилось быть Папой, но он все чаще и сам подумывал о том, чтобы оставить хлопотное губернаторское кресло. Но одно дело уйти самому, а совсем другое — стать жертвой чьей-то игры, уступить, позволить кому-то победить себя. Ну, уж нет! Дудки!
Смутно Папе припоминался один неприятный разговор, произошедший несколько месяцев назад на приватной вечеринке в загородном доме областного олигарха. Молодой (по Папиным меркам) мужчина в отличном гражданском костюме (который не мог скрыть военную выправку), пристально глядя губернатору в глаза, завел разговор о несправедливости, царившей в городе и в стране вообще. В том смысле, что, вот, например, одни люди в последние годы честно служили родине, а другие в это время самым бессовестным образом богатели. Что вот он, например, (мужчина прищурился) — офицер сверхсекретного боевого подразделения министерства обороны, их подразделение много лет отстаивало первостепенные интересы страны на разных географических широтах. Его люди, уникальные профессионалы, не жалели себя и каждый день рисковали жизнью. А что они имеют в итоге? Ничего! В то время, как другие… (Мужчина качнул бокалом в сторону гостиной, где местная элита согревалась напитками по нескольку тысяч долларов за бутылку).
Губернатор с первого слова понял, что имеет в виду военный в штатском и какие сейчас последуют предложения. Он резко оборвал разговор. Потому что, во-первых, такие разговоры не ведутся на ходу и неизвестно с кем, а во-вторых, потому, что последнее время появилось много разных офицеров, готовых совмещать свои интересы с интересами высоких чиновников, и все как один из сверхсекретных боевых подразделений.
Неужели опасность, которую чувствовал губернатор, была следствием того самого разговора?
Высокая дубовая дверь губернаторского кабинета приотворилась, и в проеме показалась голова Папиного помощника. Помощник вопросительно посмотрел на Папу, тот кивнул, и помощник, неслышно ступая, подошел к губернаторскому креслу. Папа грузно откинулся на спинку и обернулся к подчиненному.
- Ну? — вполголоса спросил Папа и махнул остановившемуся в нерешительности докладчику, чтобы тот продолжал.
— Ученые из Института физиологии срочно просят о встрече, — шепотом сообщил помощник.
— Что там у них? — нахмурился Папа.
— Они выловили в канализации двух крыс и срочно хотят доложить результаты исследования.
Папа и задумался. Он чувствовал, что, несмотря на наступившее затишье, история с крысами еще далека от завершения и может принести немало хлопот.
Более того, губернатора то и дело посещала неприятная мысль о том, что небывалое нашествие на город крыс, и как раз накануне ответственного приезда европейских гостей, выглядит как-то очень подозрительно. Слишком уж оно на руку Папиным недоброжелателям.
Папа недовольно посмотрел на помощника.
— Торба в курсе?
— В курсе-то в курсе… — Помощник позволил себе тонко улыбнуться, а потом вздохнуть, намекая на определенная ревность, существующую между Торбой и учеными из института. Потом стер улыбку с лица и сказал официальным тоном: — Торба не видит в результатах исследования ничего срочного.
Папа кивнул. И задумался. Торбе с его оригинальными методами, без сомнения, удалось сбить накатившую на город крысиную волну, но теперь, прикидывал Папа, пришло время постепенно отодвинуть его с первых ролей.
— У нас сегодня есть для них время? — все также вполголоса спросил он.
— Сразу после совещания, минут сорок…
Папа кивнул помощнику: «Назначай». Потом грузно навалился локтями на стол и сверкнул глазами на собравшихся, которые все как один следили не за докладом, а за их с помощником лицами.
«Ишь, навострили уши! — с неудовольствием подумал Папа. — Небось, ждут не дождутся моего промаха…» Папа не обольщался по поводу своих соратников. Случись что — большинство из них тут же перекинется в стан победившей стороны.
Губернатор с неудовольствием отметил, что теперь он — самый старый из собравшихся, сидевшие за столом люди были на десять, пятнадцать и даже двадцать пять лет моложе его. А когда-то все было ровным счетом наоборот: проводивший свое первое в этом кабинете совещание Папа был самым молодым из собравшихся в кабинете чиновников.
Папа тайком оглядел лица людей из своей команды. Кто-то из них наверняка ведет игру на чужой стороне. Кто? Папа бросил незаметный взгляд на силовиков. Начальник городского УВД, сидел, склонившись к компьютеру и прикрыв ладонью глаза. Поза была энергичной, но Папа знал, что милицейский генерал, не любивший статистику и цифры, дремлет. Его коллега из государственной безопасности, в прошлом разведчик, проведший пятнадцать лет в чужой стране на нелегальном положении, с обычным невозмутимым лицом строил абстрактные геометрические фигуры в рабочем блокноте.
Когда-то папа был вознесен в свое кресло волной молодых амбициозных политиков, рвавшихся к власти. Эти люди держались друг друга, тащили наверх своих, топили чужих, вступали в смертельные схватки и были готовы на все. Они отвоевали свое место под солнцем. С тех пор прокатилось еще несколько волн стремящихся во власть людей, но каждый раз Папа умудрялся повернуть дело так, что новые люди предпочитали не воевать с ним, а договариваться, включать в свои ряды.
Вот и сейчас прежних, знакомых губернатору обитателей коридоров власти настойчиво вытесняли другие. Папа видел, что эти другие, объединенные негласной круговой порукой, занимались тем же, чем и прежние — враждой, интригами, лоббированием, заговорами, покрытием чьих-то грехов и созданием кому-то неприятностей, разделом бюджетных денег так, чтобы они попали в руки к своим и не попали к чужим, проталкиванием тучных государственных заказов в нужные компании, незаконным использованием служебного положения для выгодного приобретения многочисленных личных благ и привилегий — но делали они это не так, как прежние. Прежние занимались всем этим просто потому, что так принято, потому, что так делают все и так — в большей или меньшей степени — устроена любая власть в любой части света. Новые же придавали своей деятельности какой-то особенный смысл, провозглашали великие цели, относились к своим занятиям, как к военным действиям, и оттого считали себя вправе орудовать с еще большим размахом, неприкрыто и смело.
