Туве Янссон - Путешествие налегке
Стейн ничего не ответил, но вид у него был испуганный.
— Отнесись к этому спокойно, — продолжал Картер. — У тебя ничего общего с этим нет. Ты только рисуешь, а газета заботится об остальном.
— Но откуда тебе все это известно? — спросил Стейн. — Он ведь ничего не рассказывал.
— У меня острый глаз, — ответил Картер. — И я тоже иллюстрирую комиксы. Но, видишь ли, я могу сказать «нет». И меня ничуть не трогает, если кто-то очернит мою работу. Ты получил много писем?
— Да, — ответил Стейн. — Но они ведь адресованы ему. Фрид сказал мне, чтобы я отнес их в отдел, там есть печать с именем и фамилией Аллингтона, и какие-то люди отвечают на эти письма. Но если я напишу письмо, — сердито продолжал Стейн, — я сделаю это от своего имени, а не от чьего-либо другого.
— Ты жутко боишься за свое имя, а? — усмехнулся Картер.
Больше они об Аллингтоне не говорили; Стейн думал было спросить, неужели он так никогда и не найдется, но внезапная печаль заставила его замолчать.
Позднее они несколько раз встречались в баре, мимоходом.
Самуэль Стейн набросал уже третий синопсис. Он обычно отдавал их Фриду, диалог и предварительные эскизы в карандаше. Через пять-шесть дней они уже возвращались обратно, исправленные, и ложились на его стол. Лучше, но надо ускорить темпы. Вычеркнуть намеки на туалетную бумагу и кладбища! Номера 65–70 слишком много нюансов! Никаких шуток с государством и промышленниками! И так далее.
Сотрудники газеты начали его узнавать, он уже стал своим. А больше всего он нравился Юнсону, с которым имел обыкновение болтать в баре. Юнсон был одним из тех, кто занимался рекламой, иногда, когда у него было время, он отвечал на письма поклонников, адресованные Аллингтону.
— Вот как, Картер! — воскликнул Юнсон. — Я знаю. Его волнуют только его поросята и змеи, да разве что деньги. Он блестящий мастер, рисунки один лучше другого, но он абсолютно лишен всяких амбиций. Да и зачем они ему! Вообще-то он выращивает овощи, а какая-то кузина продает их на рынке.
— Он никогда не отвечает на письма, — сказал Стейн. — Он плюет на них. Послушай-ка! Эти иллюстраторы, рисующие комиксы! Либо они слишком чувствительны и у них больная совесть, либо тоже плюют на все. Разве я не прав?
— Может, ты прав, а может, и ошибаешься; я не знаю, были они слегка не в себе с самого начала или же стали такими, занимаясь этой чертовой работой. Возьмем еще по одной?
Это было вечером, и они торчали в баре; собственно говоря, было уже слишком поздно, чтобы вернуться домой и сделать что-нибудь путное.
— Эта история с Аллингтоном… — сказал Стейн. — Мне от него не избавиться. Он все время со мной. Что все-таки случилось?
— Он немного спятил, — ответил Юнсон.
— В самом деле, ты так считаешь?
— Ну да, так и есть, пятьдесят на пятьдесят.
Самуэль Стейн перегнулся через прилавок и заглянул в зеркало за рядами бутылок. «У меня усталый вид, — подумал он, — но через какую-нибудь неделю я, возможно, буду воспринимать это иначе. Я могу отправить Блуб-бю в бар. Пожалуй, он побывал там довольно давно. Он заглядывал в бар в комиксах Аллингтона четыре года тому назад, то есть куда дольше, чем обычно помнят люди». Он спросил:
— Знает кто-нибудь, где он? Я хочу с ним встретиться.
— Зачем? Ты прекрасно справляешься.
— Дело не в этом. Я хочу знать, почему не справился он.
— Но ты же знаешь, — дружелюбно сказал Юнсон. — Ты это понял. С ним произошло то же самое, что с музыкантами, которые бьют в барабан в джаз-банде, а потом раз — и всё через столько-то и столько-то долгих лет. Ну как, пропустим еще стаканчик?
— Нет, — ответил Стейн, — не стоит. Вечером я собирался немного постирать.
* * *На следующее утро Самуэль Стейн зашел в закуток за кабинетом Аллингтона и начал стаскивать вниз с полок бумаги, пачки писем, мешки и коробки, а затем выстроил их в ряд на полу, чтобы остался проход. Четыре коробки и чемодан писем от поклонников, на трех из них было написано: «Ответ послан», на одной: «Послал сувениры», а на чемодане: «Жалобы и предложения». На маленькой коробке Аллингтон написал: «Письма с благодарностью», а на другой — «Анонимные». Образцы товаров. Блуб-бю из всевозможных материалов и во всевозможных упаковках, у всех — голубые глаза навыкате, с большими черными зрачками. Перечеркнутые синопсисы, все, кроме одного, что-то вроде дикого вестерна, с замечанием: «Не использован».
Самуэль Стейн расправил рукопись Аллингтона и положил ее на свой стол. Может, удастся ее использовать. На следующей коробке значилось: «Не рассортировано», она лопнула, когда он ее вытащил, и целое море бумаг хлынуло на пол. «Бедняга, — думал Стейн, — как он, должно быть, ненавидел бумаги!» Сообщения, запросы, требования, уговоры, мольбы, обвинения, объяснения в любви… Там была книжка с адресами, аккуратно записанные имена, а в скобках имя жены или мужа возле нужной фамилии, имена детей, собаки или кошки… Возможно, эта своеобразная учтивость несколько обличала дело, и он быстрее справлялся с письмом.
Внезапно Стейну расхотелось искать еще что-нибудь. Единственное, что ему хотелось, это попытаться увидеть Аллингтона, ему необходимо было понять… У него самого был контракт на семь лет, и надо было успокоиться или испугаться, все что угодно, но только — знать.
Назавтра Стейн попытался найти адрес Аллингтона, но никто не мог ему помочь.
— Мой дорогой мальчик, — ответил ему Фрид, — ты только теряешь время. У Аллингтона никакого адреса нет. Его квартира так и стоит нетронутой, и он туда не возвращался.
— Ну а полицейские? — спросил Стейн. — Они искали его? Скверно они поработали. Здесь у меня его книжка с адресами. Тысяча имен или больше! Видели они ее?
— Ясное дело, видели. Они звонили кому-то, но никто ничего не знал. Чего ты хочешь от него?
— Я и сам точно не знаю. Хочу поговорить с ним.
— Сожалею, — сказал Фрид, — но у нас свои заботы. Он подвел нас, но мы выкрутились. И хватит думать об этом.
* * *В тот же вечер наверху у Стейна появился мальчик-лет шести-семи, Стейн уже отложил работу и собирался уходить.
— Трудно было тебя найти, — сказал ребенок. — Я принес подарок.
Это был большой пакет, перевязанный веревкой. Когда Стейн открыл его, он нашел внутри еще один пакет, накрепко заклеенный скотчем. Ребенок молча стоял, по ка Стейн снимал бумагу и разрезал шнур и скотч, когда же он добрался еще до одного пакета, тот оказался замотан пластиковой лентой.
— Это становится все более и более интересным! — воскликнул Стейн. — Все равно что искать клад!
Мальчик был серьезен и молчалив. Пакет становился все меньше и меньше, но каждую обертку было все так же трудно снять. Самуэль Стейн разнервничался: он не привык разговаривать с детьми, и ему было мучительно изображать из себя Аллингтона. Наконец он добрался до конца и, открыв пакет, обнаружил Блуб-бю в форме астронавта из серебристой бумаги и разразился восхищенными комментариями, совершенно явно преувеличенными. Лицо ребенка не изменилось.
— Но как тебя зовут? — спросил Стейн и тотчас понял, что вопрос был ошибкой, дьявольской ошибкой.
Мальчик продолжал молчать. Потом враждебно спросил:
— Где ты был?
— Я был в поездке, — наобум ответил Стейн, — поездка получилась долгой, за границу.
Ответ прозвучал идиотски. Ребенок взглянул на него очень быстро и снова отвернулся.
— Ты часто рисуешь? — спросил Стейн.
— Нет.
Это было ужасно, он был абсолютно беспомощен, его взгляд блуждал по захламленной комнате, он искал подсказку, искал, что сказать ребенку, восхищавшемуся Аллингтоном. Он взял рисунок, лежавший на столе, — Дикий Запад — и сказал:
— Он еще не готов. Не знаю, как продолжать. Подойди, посмотри немного.
Ребенок подошел ближе.
— Понимаешь, — с внезапным облегчением сказал Стейн, — Блуб-бю находится на Диком Западе. Мошенники пытаются захватить его родник, это единственное место, где есть вода, они нашли адвоката, и адвокат составил коварный план, по которому родник принадлежит вовсе не Блуб-бю, а государству.
— Застрели его! — спокойно сказал мальчик.
— Да, возможно, ты и прав. Сделать это в баре или на улице?
— Нет! Это слишком обыкновенно. Пусть они скачут верхом — один за другим, и адвокат выстрелит первым.
— Хорошо, — согласился Стейн, — важно, чтобы он выстрелил первым, тогда получится, что он уже использовал свой шанс. О'кей, пусть он умрет.
Ребенок посмотрел на него и в конце концов спросил:
— Когда ты опять придешь? Я сделал для тебя алтарь, с картинками.
— Здорово, — ответил Стейн. — Может, чуть позднее, как раз сейчас очень много работы. Ты когда-нибудь рисовал тушью?
— Нет.
— Попробуй. Напиши свой адрес и рядом мой.
