Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 12 2004)
Отдышавшись, переходим к разработке подетальнее. “Мастер и Маргарита” оказывается даже “путеводителем по субкультуре русского антисемитизма”. (Золотоносов так подогнал, сочинил так, чтобы мочь из больших букв составить сокращением поносное ругательство СРА. И, похоже, для него было важно не столько действительно уличить Булгакова в антисемитизме, сколько припечатать вот этой печатью-кличкой. Он находит её столь остроумной, что пронизывает ею всю статью: 28 раз (!) сорит этой, отныне неотразимой, как он думает, кличкой. Так и захлёбывается: СРА, СРА, СРА... В ряде цитат мы здесь опускаем эту жемчужину.) Еврейская тема в романе Булгакова “существует в двух ипостасях: явной и тайной”. Тут кстати припоминается и “иудейское „лобби” при римском императоре, которое делало прокуратора Иудеи Понтия Пилата послушным решениям Синедриона”.
И Золотоносов кидается по следу — по следам — и даже без следов. Прежде всего — изучать по возможности зачёркнутые варианты: чего Булгаков не написал, но мог думать; например, реконструировать, что Иванушка кричал: “бейте арамея” (и даже “бейте жида злодея”, но — зачёркнуто; в перекличке с этой темой сборник публикует и реконструкцию отвергнутых автором отрывков из 1-й редакции “Мастера”). — А вот штрих и посильней: свою дневниковую тетрадь Булгаков озаглавил: “Мой дневник”, — но именно это оригинальное, неповторимое название было и у позднего махрового славянофила-шовиниста С. Шарапова. Так что “можно подозревать всю эту проблематику”, уже “можно выдвинуть рабочую гипотезу о том, что первоначально [задумывая роман] Булгаков имел в виду именно готовую идею мирового еврейского заговора”. Вот и найдено! Легко ж искомое добыто...
И если другие исследователи уже уличили Булгакова в сплошных литературных заимствованиях, то Золотоносов уличает его в сплошных заимствованиях антисемитских и культово-мистических. И тут из тьмы выдвигаются нам пред глаза имена иностранные и российские, полуизвестные, неизвестные, и до самого четвёртого сорта, — сколько же критик излазил! и книги о “всемирном господстве евреев”, и оккультные романы дешёвых романисток (и даже столбики построчных сравнений: Булгаков — и вся та оккультистика), и “знаменитый доктор Папюс”, каббалист, председатель ордена мартинистов и ещё нескольких масонских лож, а уж от него — прямая дорожка к доктору Воланду, а за этим “определённо стоят сатанинские силы зла” и “нетрудно догадаться, какова природа этих сил”, это “хорошо известный мировой еврейский заговор, „тайное мировое правительство””! И теперь остаточная трудность только: как верней истолковать первую букву Воланда — “W”: от главы иллюминатов Вейсгаупта или от министра Витте — “преподобного Ротшильда”, одного из главных объектов критики антисемитов. — Правда, с теми оккультными романами не совсем без сходств: героиню перед дьявольским балом там натирают розовым маслом, она идёт на пир нагая, где выпивает чашу с кровью. Но и такое же разительное сходство: “не случайно Воланд так любит мясо и вино” — в тех романах тоже “сатанисты жадно едят мясо и много пьют” (чего мы уж никак не увидим ни у кого в жизненных реальных эпизодах всех времён). И ещё же доказательство: чёрная месса — святотатственна, а “святотатство — это прерогатива евреев”. Или, не менее сразительно: “волшебные деньги, которые возникают во время сеанса в Варьете, связаны с распространённой темой власти евреев” — “вследствие концентрации в их руках значительных капиталов и золота”. И как же мы сами не догадались! Да в любом цирковом фокусе наверно же есть свой хитрый намёк! — Да хуже того: “с еврейской же темой связана и дача взяток ”! — ну разве же даёт взятки кто-нибудь кому-нибудь, кроме евреев?.. — И ещё ж мучительный намёк: сама буква “М” (буква на шапочке Мастера! Маргарита, Мессир, барон Майгель — да и Массолит!) — ведь она в ивритском алфавите “имеет тринадцатый порядковый номер” и “означает „некромантию”, т. е. вызывание „воздушных трупов”” — а заметьте, заметьте: у Булгакова “глава „Явление героя” имеет тринадцатый номер не случайно”! Ну и ещё же: само упоминание в романе Иммануила Канта уже есть намёк на иллюминатов — ибо, да! да! — “А. Вейсгаупт теоретически мог встречаться и с И. Кантом”, — а вот и Воланд встречался. Наконец и загадочное употребление Булгаковым слова “свет” — тоже явный намёк на иллюминатов, — а что значит иначе “заслужил свет”?
Все эти умомрачбащие доводы критика соединяются и выстраиваются в целое такими несокрушимыми звеньями: “можно даже предположить”, “можно подозревать”, “не исключено, что”, “нельзя исключить того, что”, “не случайно, наконец”, “это обстоятельство не могло не создавать подтекста”, “Булгаков мог заимствовать”; “мало вероятно, что Булгаков мог” иметь в виду нечто помимо “рабочей гипотезы” критика. “Конечно, теоретически можно допустить, что... однако”... (Добавьте сюда ещё и терминологическую эрудицию критика: не какое-нибудь простое “обезглавление”, а мудрая “декапитация” и пр.)
Чего не хватает тому же Золотоносову и другим сухо эрудированным критикам — это простого сердечного чутья, которое даёт воспринять автора в целом и вживе, а не сводить великого писателя к вороватым заимствованиям. Какая мелкая, жалкая трактовка выдающегося философского романа: еврейский вопрос, как стоял он в Москве в 20-е годы, застил критику все глаза. Можно поразиться, сколько же бросовой беллетристики Золотоносов методически изучал — и для чего? Для кривой цели: найти оттуда плагиатские взятки Булгакова и через то уличить “Мастера и Маргариту” в антисемитизме. А его-то — как раз в романе и нет. И к чему все эти сложные изыски? Кто понимает советские 20—30-е годы — не нуждается в них. Всякий, кто попытался бы тогда без иносказаний скопировать реальность, даже в малых чёрточках московского быта, — был бы обвинён в антисемитизме. Да, вся окружавшая обстановка давала достаточно художественных импульсов, и уж куда бы проще Булгакову хлестнуть остроумием по еврейскому влиянию в московских культурных кругах 20-х годов, — но не делает он этого. — Не делает? но, небось, хотел бы? так на чистую воду его! (Кто помнит, была в Уголовном кодексе такая статья 19-я, удобно шла довеском к Пятьдесят Восьмой: “через намерение” …) — И было ли ещё такое истолкование Воланда одним из вариантов ветвистого замысла? Если мы явно видим, что Булгаков благорасположен к Воланду и его свите, — почему нужно вообразить, что он закодировал в них “еврейское мировое господство”? Или Булгаков — жаждет его? восхищается им?
Золотоносов к концу и сам почувствовал, что его занесло. И тогда с сожалением (но не вперевес всей статье) приписывает малую оговорку: “В конце концов, отсылки к СРА „затерялись” в большом романном построении; экзистенциальная постановка всех вопросов переосмыслила отношение к силам зла, действующим в романе; на первый план вышли „вечные” проблемы, лишённые национальной специфики”.
Ну наконец-то понял. Вечные проблемы — отначала и были на первом плане.
А самой-то главной загадки романа — почему, из чего у Булгакова родилось такое кардинальное отклонение от евангельской истории, до переоборачивания её духовного смысла? — этого атеистическая, из советского праха выросшая критика даже и не потянулась поднять.
Впрочем, разноречивый этот Сборник содержит вклад и серьёзнейшей нашей исследовательницы Булгакова М. Чудаковой (известны также и веские оценки К. Икрамова — “Новое литературное обозрение”, 1993, № 4), и красочное, капризное эссе М. Каганской, передающее живое ощущение личности Булгакова и понимание его защемлённости в раннесоветские годы.
А завершается статьёй о “Мастере” (П. Андреев) — свободной от литературоведческих канонов и приёмов, — с просторными мыслями и прозрачным видением. Что этот роман — о Христе и дьяволе, о величайших человеческих грехах, о мире всеобщего оскудения, о том, как Добро оставило мир, “человек сдался”. — Но и “ясная гармоничная мелодия вступает вместе с загадочным лунным лучом”, “слабая отдалённая надежда на наступление царства истины”. “Очевидно, тайна всех незаурядных произведений искусства в том, что в них незримо присутствует это загадочное „иное” измерение”.
© А. Солженицын.
1 А. Луначарский в “Известиях” (1926, 8 октября).
2 А. Орлинский в “Правде” (1926, 8 октября).
3 Ж. Эльсберг в журнале “На литературном посту” (1927, № 3).
4 Е. Мустангова в журнале “Печать и революция” (1927, № 4).
