Збигнев Ненацки - Раз в год в Скиролавках
Устав ждать, он вышел на свое прекрасное крыльцо, погладил собак, которые к нему подбежали и, ревниво ворча друг на друга, требовали ласки. Посмотрел доктор в ночную темноту, но никого не увидел. Он вернулся к теплой печи и креслу, какое-то время еще ждал, но так случилось — может, к добру, может, к худу — что тайный убийца не пришел. Ложась спать, доктор подумал, что, может быть, настоящее отличается от прошлого и упадком представлений о чести. То, с чем когда-то можно было покончить одним разговором или еще одной пулей, теперь нужно разрешать совершенно иначе. Утром он позвонит коменданту Корейво, а тот возьмет автомобиль, двух милиционеров и наручники, в которые закуют тайного убийцу.
Ничего такого, однако, не произошло, потому что уже в семь утра доктору позвонил Корейво и попросил его, чтобы он сейчас же приехал на озеро, за Цаплий остров, где в проруби нашли тело Дымитра Васильчука.
О загадочной смерти на озере и о том, что прежде всего нельзя вредить
На бескрайнем пространстве озера солнце и предвесеннее тепло растопили снег, обнажив синий скользкий лед, который, однако, по-прежнему был очень толстым и сохранял свою каменную твердость. Подо льдом из-за отсутствия воздуха задыхалась рыба — огромные судаки, жирные лещи и лини. И каждый день рыбаки из Скиролавок прорубали во льду большие проруби, укладывая в них связки соломы, чтобы ночью, когда снова подмораживало, вода в прорубях не замерзала. В этих прорубях рыбу можно было брать голыми руками, потому что она аж толпилась там. Хватая воздух открытыми ртами и судорожно двигая жабрами. Ночи напролет рыбак Пасемко и другие члены бригады охраняли проруби, сделанные близко к деревне, но за этими, прорубленными за Цаплим островом, присматривали только время от времени, проверяя, не замкнул ли их снова лед. Именно туда, за Цаплий остров, отправился Дымитр Васильчук, чтобы набрать рыбы в проволочную корзину, которая была при нем. Сделал он это уже, видимо, поздним вечером, ведь рыбу не крадут среди бела дня. Отбросил Дымитр несколько пучков соломы из проруби и, присев на корточки над водой, поймал двух линей, леща и огромного судака; замерзшие рыбы лежали в корзинке на краю проруби. А так как было темно, лед скользкий, а Дымитр наверняка слишком много выпил, он поскользнулся и упал в воду. Много раз он пытался выбраться на толстый лед, но его гладкость и толщина сводили все усилия на нет, и он снова съезжал в воду, оставляя на краю льда кровавые следы израненных пальцев. Он не умел плавать, но, видимо, не утонул, потому что подложил под себя несколько снопиков соломы. На них он и замерз, ведь с вечера было минус восемь градусов. Может быть, он и звал на помощь, но от Цаплего острова голос доходил слабо, даже ночью. В ледяной воде человек теряет сознание очень быстро. Так случилось, по-видимому, и с Дымитром. На воде его поддерживали снопики почерневшей соломы, но он был мертв, с лицом, удивительно желтым и с желтыми ладонями рук, разбросанных, как крылья птицы. Хотели эти руки схватиться за край проруби или, может быть, просто выражали последнее желание умирающего человека, прежде чем его охватило посмертное окостенение, или ритор мортис.
Немногое мог сказать по этому делу сельский врач, доктор Ян Крыстьян Неглович, кроме как подтвердить очевидное: что Дымитр Васильчук мертв. Ничего он не смог добавить, когда тело вытащили и положили на лед возле проруби. Оно оставалось все в той же самой позе, с разбросанными руками, которые хотели что-то хватать. Намокшие и потом затвердевшие, как проволока, волосы торчали теперь вокруг головы, как змеи на голове ужасной Горгоны. Утонул он или замерз и когда это случилось — только вскрытие могло дать ответ на подобные вопросы, а его должен был произвести судебный врач. Ответ, впрочем, не имел никакого значения для дела, которое, судя по обстоятельствам, было весьма прозрачным. Окаменевшее тело Дымитра Васильчука из-за раскинувшихся рук не удалось засунуть в милицейский «уазик», который отважно проехал по скользкому льду до самой проруби за Цаплим островом. Его положили на рыбацкие санки, укрыли одеялом и повезли в Барты, чтобы сделать там вскрытие. Тут же рассеялась и исчезла с озера толпа любопытных, которые прибежали из деревни, чтобы увидеть замерзшего человека. И так случилось, что на всем озере, куда ни бросишь взгляд, остались только два человека — старший сержант Корейво и доктор Ян Крыстьян Неглович. В то утро небо, низкое и синеватое, было затянуто тучами, огромное пространство оледеневшего озера тоже напоминало перевернутое небо, и затерянные в этой синеве фигуры двух людей напоминали издалека двух маленьких неподвижных червячков, которые только что выползли из снопиков, разбросанных возле проруби.
— Любопытных было очень много. Но мне доложили, что среди них не было жены покойного, Юстыны Васильчук, — нарушил тишину Корейво.
— Похоже, что это я должен сообщить ей о смерти мужа.
Но как— то не спешил Корейво пуститься в путь через озеро, потому что мало приятного -сообщать молодой жене о внезапной смерти мужа.
— Столько было любопытных, а ее не было, — повторил он свою мысль. — Наверное, она будет громко плакать, волосы себе на голове рвать, как это бывает у молодых женщин. Но некоторые только изображают отчаянье…
Комендант понизил голос, как бы выжидая, что доктор прибавит свое словечко или даже несколько слов, потому что он здешний и всех людей знает насквозь. Но доктор сделал шаг в сторону деревни и жестом пригласил с собой Корейво.
— Пойду с вами к Юстыне, — объяснил он. — Я ее немного знаю, потому что она не так давно была у меня на консультации. Но поговорить с ней я хотел бы при вас.
Двинулся комендант Корейво вместе с доктором по льду прямехонько в сторону усадьбы Васильчуков. Он чувствовал легкое возбуждение, как всегда, когда нападал на след. Только вскрытие могло показать, сколько Васильчук выпил, прежде чем пошел ловить рыбу. Поскользнуться пьяному легко, это правда, но и подтолкнуть такого тоже нетрудно. Подумал об этом и доктор Неглович, в чем комендант Корейво был уверен, но, поскольку говорить он ничего не хотел, а только напросился на встречу с Юстыной, было понятно, что на эту тему ему есть что сказать. Скрывать доктор ничего не собирался, раз хотел увидеться с Юстыной при коменданте. Доктор не относился к людям, которые без нужды мелют языком и швыряются подозрениями направо и налево, от чего вреда бывает больше, чем пользы. Ведь подумать можно что угодно, иногда даже отпустить вожжи фантазии, но слова надо произносить осторожно. Ведь когда в проруби находят мертвого человека, то на собственных словах можно поскользнуться как на льду.
Шли они в полном молчании, время от времени действительно поскальзываясь на влажном льду, а из-за этого молчания их уважение к себе росло безмерно. Только раз доктор из вежливости спросил коменданта, колет ли еще у него в груди, на что комендант так же вежливо ответил, что от лекарств у него даже насморк почти прошел. Наконец они оказались у берега, где была небольшая прорубь, откуда Васильчуки черпали из озера воду, чтобы поить корову (для еды и питья Юстына носила воду из колодца живущей по соседству Гертруды Макух). Они выбрались на сушу и тропкой, протоптанной в почерневшем снегу, добрались до длинного дома из красного кирпича, в жилой своей части побеленного известкой. С громким кудахтаньем разбежалась стая кур, толкущихся возле корытца с зерном и отрубями, но никто не показался в окне. Сначала они вошли в маленькое холодные сени, а потом, энергично постучав в двери, шагнули в комнату, составляющую все жилище Васильчуков.
Покрытая черная платком, Юстына стояла на коленях перед иконой в левом углу комнаты. Посеревшее от старости лицо Божьей Матери с младенцем выглядывало из жестяного фартучка, на котором поблескивали цветные стеклышки и мигало пламя горящей свечи в лампадке под образом. Юстына смотрела в серое лицо Божьей Матери и медленно крестилась.
— Мы пришли к вам, Юстына Васильчук, чтобы уведомить вас о смерти мужа Дымитра, — сурово произнес комендант Корейво.
— Я уже знаю об этом, — ответила она медленно и певуче, не поворачивая головы. — Были у меня тут люди с этой вестью, но я их прогнала. Хочу быть одна с Матерью Наисвятейшей.
Комендант переступил с ноги на ногу, потому что вдруг почувствовал, что разговор с этой молодой женщиной будет очень трудным. У него был большой опыт в этом отношении. И опыт подсказывал, что простое сознание, которое, казалось бы, без труда должно поддаваться чужой интеллигентности, очень часто бывает жестким и упрямым.
— Я не видел вас, Юстына Васильчук, возле проруби, где нашли вашего мужа, — сказал он.
— Не интересуюсь такими видами. Увижу Дымитра, когда его мне привезут. Поклонюсь ему и гроб ему закажу, — снова пропела она им медленно. Рассердился Корейво и проговорил приказным тоном:
