Джонатан Троппер - На прощанье я скажу
Он открывает глаза в гостиничной кровати. В комнате темно, сквозь окно пробивается свет занимающегося утра. Он трет глаза, чувствуя приближение пульсирующей дрожи похмелья. Ему снились безумные сны, яркие и живые, и только сейчас они начали испаряться. Он поворачивается на бок взглянуть на женщину, спящую рядом. Дениз. Свадьба. Теперь вспомнил. Он улыбается.
Она пошевелилась, рука выныривает из-под одеяла и блуждает, пока не находит его грудь, на ней и остается. Он наслаждается ее теплом, заново прокручивая в голове прошедшую ночь. Свадьба его кузена Брюса. Она — немного грустная подружка невесты. Они танцевали и смеялись, потом приехали сюда и занялись сексом, который вышел куда лучше, чем ожидалось. А теперь она спит рядом, и он может хорошенько рассмотреть ее лицо. Она красивее, чем ему помнилось, что редкость в подобных ситуациях. В ней было что-то, какое-то теплое остроумие, которое его привлекло. Он нежно проводит пальцами по ее спине. Ему нравится это ощущение, ее кожа горячая и невероятно гладкая. Он проводит снова. Она издает звук сродни мурлыканью и подкатывается поближе, свернувшись у него под боком.
— Сильвер, — шепчет она.
— Да.
— Согрей меня.
Что-то в том, как она это говорит, глубоко трогает его. Он обнимает ее, ее спина прижимается к его груди, и он касается губами ее плеча. И вслушиваясь в ее тихое учащенное дыхание, он решает, что отныне именно этим он и займется.
Глава 54
Он снова открывает глаза на кушетке в задней комнате ресторана, и Рич щупает ему пульс.
— Я в порядке, — говорит он.
Рич встряхивает головой, стараясь унять злость. Или раздражение. Рич не бывает злым. По крайней мере, откровенно злым.
— Говори, что хочешь, но ты не в порядке.
В доказательство его неправоты или чтобы доказать себе, что все еще в силах, Сильвер садится. Накатывает головокружение, и он чуть не падает, но пытается удержаться.
— Где Дениз?
— Она там, на своей свадьбе, знаешь ли.
— Прости, — говорит Сильвер, — я не хотел, чтобы так вышло.
Это можно отнести не только к настоящему моменту, но и ко всей его сознательной жизни.
Рич сверлит его тяжелым взглядом, потом вздыхает, лицо смягчается.
— Я знаю, что не хотел.
— Иди обратно. Пропустишь собственную свадьбу. Со мной все будет нормально.
— Кейси пошла за водой. Заполню пока паузу.
Они сидят молча. Кабинет маленький, затхлый, пахнет псиной, везде, где можно, навалены кипы бумаг. Сильвер не представляет, как здесь можно всерьез работать, хотя что он знает об офисах, в конце концов. Или о работе.
— Эй, поздравляю, — говорит Сильвер.
Рич хитро улыбается.
— Спасибо.
— Я думал, что умер.
— Ты был не так уж далек от этого.
Сильвер мрачно усмехается. Его время вышло, он это чувствует.
— У тебя на свадьбе полно врачей. Почему со мной здесь ты? Ты должен быть там, радоваться жизни.
Рич смотрит на него со странным выражением.
— Потому что ты — семья, — отвечает он. — Ты — гигантская заноза в заднице, но ты — семья.
Сильвер кивает. Ему по-прежнему хочется врезать Ричу, но, может, желание огреть человека, которого любит твоя бывшая жена, никогда и не пропадет. Но помимо этого он чувствует простое и искреннее великодушие в словах Рича. Его включили в семью, хотя он утратил всякое право претендовать на нее. Он не приемлет жалости к себе и пойдет на что угодно, только бы избежать даже намека на нее. Но от Рича у него остается ощущение, что, несмотря на его постоянные проколы, Рич не прочь стать его другом.
Дверь кабинета распахивается, и заходит Кейси со стаканом воды.
— Хей, — обращается она к Ричу. — Как наш пациент?
— Дышит, — говорит Рич, чмокая ее в щеку. — Чем занята мама?
— Циркулирует.
Рич с Кейси обмениваются понимающими улыбками. Сильвер видит, что у них есть свои особые словечки, и где-то в животе чувствует привычный укол острой боли утраты.
— Пойду гляну, как она там, — говорит Рич. Затем поворачивается к Сильверу — Завтра мы уезжаем на острова Терке и Каикос.[15] Но я с радостью отложу путешествие на день-два, если ты согласишься, чтобы я тебя завтра прооперировал.
— Это очень мило с твоей стороны, Рич.
— Мне надо знать сегодня.
— Я понял. Спасибо.
Рич кивает и выходит из кабинета.
Кейси присаживается к Сильверу.
— Он отличный парень, — говорит Сильвер.
— Да. Как ты себя чувствуешь?
— Довольно-таки неловко.
— Да уж, ты там будь здоров отчебучил, — она пожимает плечами. — Тебя вырежут из видео.
— А я-то старался быть понезаметнее.
Она улыбается и протягивает ему стакан.
— Что же бывает, когда ты хочешь привлечь к себе внимание?
Сильвер усмехается и делает жадный глоток воды, и тут же выплевывает обратно, заходясь кашлем.
— Елки! Какого черта?
— Водка рулит.
Тяжело дыша, он откашливается, водка жжет ему горло.
— Господи Боже, Кейси. Да я без сознания был пять минут назад.
— Знаю. Подумала, тебе не помешает что-нибудь покрепче.
Он смотрит на нее сквозь пелену выступивших от шока слез.
— Это почему вдруг?
— Потому что пришло время принять решение.
— Мне или тебе?
Она бросает на него серьезный взгляд, и он видит, какой потрясающей женщиной она станет.
— Нам обоим.
Он берет ее руку и привлекает Кейси к себе.
— Я скучал по тебе, — говорит он.
— Когда?
— Всегда.
Он чувствует, что она дрожит, и когда откидывается взглянуть на нее, обнаруживает, что она плачет.
Стать хорошим человеком.
Стать хорошим отцом.
Влюбиться.
Он вдруг понимает, что все это об одном и том же, все взаимосвязано, все — об этой прекрасной молодой девушке. Он даже не заслуживает того, что она сидит здесь, рядом с ним, и крупные слезы оставляют легкие следы на гладкой ткани ее платья.
— Ты знаешь, что твоя мать была подружкой невесты, когда я повстречал ее?
Она смотрит на него с любопытством.
— Нет. Странно донимать разведенных родителей вопросами о том, как они встретились.
— Ну, если тебе интересно.
Она кладет голову ему на плечо.
— Да, пожалуйста, — говорит она таким нежным и тонким голосом, словно ей опять семь.
И он рассказывает ей. И когда заканчивает рассказ, они принимают решение.
Глава 55
Сильвер сидит за своей установкой. Пора дать ей поразмяться. Как и всегда, когда намеревается попотеть, он закрепил два бас-барабана. Он играет в обычном темпе, самозабвенно выбивая ритмически свободный рисунок, то и дело меняя ломаный такт, упиваясь мощными ударами палочек о кожу барабанов. Руки парят, левая стучит и скользит по малому барабану, правая выбивает отдельный ритм на тарелках. Он бездумно тасует ритмы, взяв три такта форы, чтобы, придя к кульминации, уже расслышать их собственную мелодическую тему. Он соскакивает с ритма, держа его в голове, пока отдается замедленной тягучей дорожке, а потом снова плавно ныряет в него.
Он может играть так часами, без музыки, без слушателей, только он и ритм, не отставая и не сбиваясь. Звон в ушах нарастает вслед грому тарелок, но здесь и только здесь он может его заглушить.
Он играет до полного исступления, покуда не достигает точки, где все прочие звуки отступают, и он целиком отдается во власть ритма. Здесь, в этой волшебной точке, он всегда обретал покой. И теперь он играет с яростной отдачей, ощущая каждый взмах, каждый удар, пытаясь вобрать их в себя навсегда. Потому что одно он знает наверняка — возможно, это последний раз, когда он сидит за своей установкой.
Он уже потихоньку сводит себя с ума подобными мыслями. Сейчас около пяти вечера, и он кругами бродит по квартире, точно так, как последние семь лет жизни. Но завтра вечером он вполне может умереть. И не пройдет и недели, как квартиру перекрасят и в нее въедет очередной жалкий неудачник, который, засыпая под гул автострады, будет убеждать себя, что это ненадолго, просто временные трудности. В «Версале» не так часто сменяются жильцы, но когда это происходит, это происходит быстро и незаметно. На мгновение он воображает Джека и Оливера, сидящих у бассейна: Джек пялится на студенток, Оливер похрапывает в шезлонге, а лежак Сильвера немым напоминанием стоит между ними пустым.
На закате он отправляется пройтись. В воздухе ощущается легкий холодок, едва уловимый, но он чувствует, что лето доживает последние деньки и скоро на смену придет зябкая осень. Он приветствует кивками всех прохожих, в приливе сентиментальности улыбаясь всем, кто улыбнулся ему. Хотелось бы, чтобы его помнили, размышляет он, и тут же пугается, что не будут. Теперь, когда он надумал жить, ему до одури страшно умереть. Он болезненно ощущает каждый удар сердца, гадая, не на этом ли конкретно разорвется его аорта, залив кровью все внутри и обесточив сердце. Он соображает, что сегодня забыл побриться. Интересно, бреют ли людей после смерти? Ему не хочется думать, что он будет лежать в гробу со щетиной на лице.
