Павел Лаптев - Сказки уличного фонаря
Задохнувшись, еле-еле дыша с блевотиной изо рта добежать до Казанского собора, упасть, блин, и не вставать. К колонне прижаться, трясясь, и заснуть на всю светлую ночь…
И увидеть во сне попа Гапона в женском бальном платье. Слушать, гада, говорильню: Санкт Петербурху пусту быть… Петербурху пусту быть!
Показывать ему фигу до пальцев распухших — фигоньки вот… фигоньки!
А под утро радостно лицезреть вышедшего из Казанского собора одноглазого Кутузова, сиять от его поджопника Гапону, рукоплескать полёту попа чертыхающегося куда-то на Запад.
Ну, тут и проснуться… Снова больным…
РОТ
Тыркин зевнул. Осенним вечером четвёртого ноября уставший от посадки картошки, сидя на диване с третьей бутылкой пива и наблюдая по телевизору речь президента по случаю праздника. Не то, чтобы это ординарное событие стало из ряда вон выходящее, чтобы о нём писать рассказ. Просто после данного действия у сего гражданина нашей страны не закрылся рот. Он сперва пытался помочь челюсти сомкнуться руками. Не получилось. Ещё и больно было. После он попытался клин клином выбить — сильнее открыть рот, потом закрыть, но рот так ещё больше открытым и остался.
Тыркин позвал с кухни жену, которая — дура — начала смеяться, и тоже осталась с открытым ртом. Они так вместе сели на диван, помычали друг другу своё, и договорились срочно ехать в поликлинику, благо автомобиль Тыркина стоял возле дома.
И надо же так было случиться, что на дороге в больницу, их остановил работник безопасности дорожного движения. Он прележно останавливал спешащих автомобилистов и проверяли их на предмет наличия запрещенных веществ в организме. Увидев раскрытые рты сидящих в машине, гибэдэдэшник сам открыл рот. По протоколу ему смеяться было нельзя, но он не выдержал и — дурак— рассмеялся. Да так, что тоже остался с открытым ртом.
Жена Тыркина со знанием уже этого дела мычанием позвала доблестного работника дороги внутрь транспортного средства, и тот мычанием согласился.
Так они и вошли в троём в приёмный покой поликлиники — с открытыми ртами. А товарищ сержант ещё и с прибором контроля алкоголя в руке.
Медсестра, в свою очередь, тоже не выдержала появления этой троицы и — дура — начала смеяться так, что мало того, что также осталась с открытым ртом, но ещё и свалилась со стула.
Она по внутреннему телефону неимоверными голосовыми усилиями вызвала врача и тот, пришедши, тоже начал смеяться над горе-пациентами со смешно открытыми ртами.
И тут бы можно было приукрасить рассказ, сообщив, что и врач остался с открытым ртом. Ан нет. Такого, увы, не случилось. Но случилось другое. В это время в приёмный покой ввезли на каталке парализованного мужика. Только глаза у него ворочались в глазницах, более ни чего не двигалось. Увидев в приёмном покое троих людей с открытыми ртами и смеющегося врача, его прорвало на смех. Да так, что передёрнуло, он упал с каталки, сам поднялся, подпрыгнул и начал ходить по кабинету, радуясь исцелению и благодаря и целуя своих спасителей.
Вот так. А врач прямо в приёмном покое вправил челюсти троим горемыкам и те поехали домой. Сержант на радостях даже не стал требовать у Тыркина подышать в трубку, попросил только довести его до места службы.
Вот такая непридуманная история, позволяющая сделать вывод, что во всяком неприятное деле можно найти положительный момент.
САЛОН КРАСОТЫ
Юрий Юрьевич давно уже собирался в парикмахерскую, год прошёл, как стригся последний раз. Да, так раз в год по весне он и стригся. С юности ещё носил длинные битловские волосы, привык к ним, привык к усам, зрительно увеличивающим маленькую верхнюю губу. И вся эта красота вкупе с фетровой шляпой, большими тёмными синими очками и пальто горделиво выделяли Юрия Юрьевича из советской толпы. Так со своей гордостью он и прожил до средних лет без жены, без семьи — один.
— Как стричься будем? — спросила садившегося в кресло Юрия Юрьевича маленькая худая женщина-парикмахер.
Юрий Юрьевич вопросительно посмотрел на неё — мол, что, значит как — как всегда «молодёжную», но, услышав, как парень рядом заказал себе «теннис», тоже сказал:
— Теннис мне!
— Парикмахерша мотнула головой и накрыла тело Юрия Юрьевича зелёной простынёй. Потом она взяла в одну руку расчёску, в другую несуразные ножницы, начала расчёсывать шевелюру Юрия Юрьевича и скрежетать ножницами.
— Ну, вот, Андрюша, — сказала она минут через пять молодому парикмахеру, который стриг рядом парня под «теннис». — Мой Бэу вчера заявляет: мол, при разделе имущества я люстру заберу, сервант заберу, ещё чего-то там заберу, представляешь?
— Ну, — протянул Андрюша, изящно крутя ножницами в воздухе. — А ты что?
— А я сказала: фигушки вот, всё ему забрать, как же!
— А он?
— Хм, а он: приду и заберу, потому что это я заработал своим нелёгким таксистским трудом.
— Ха! — выдохнул широко открытым ртом парикмахер Андрюша. — Таксистским трудом! Знал я одного таксиста, так он сволочью оказался, за копейку мог удавиться. Любое телодвижение измерял деньгами, гад такой! — и Андрюша начал интенсивнее поглаживать обеими руками своего клиента по волосам. Потом стал зачёсывать и состригать ему волосы сзади.
— У Вас очень красивые волосы, Вы знаете? — сказал он клиенту.
Парень ничего не ответил ему, только покраснел и увёл глаза от самого себя в зеркальном отражении.
— Ага, жалко даже состригать их, — продолжил настырный парикмахер.
Парикмахерша Юрия Юрьевича поему-то усмехнулась и сказала:
— Андрюша, ты всех клиентов у нас испугаешь.
Андрюша ничего ей не ответил и продолжил своё дело. Так продолжалось ещё минут пять, после чего парикмахерша почему-то начала неприятно шмыгать носом.
— Вот так! — сказала она дрожащим голосом. — А евонная мамаша, моего Бэу, тоже заявила, что и Вадика она заберёт к себе, мол, я некудышная мать, представляешь, Андрюш.
Так она всхлипывала, пытаясь одновременно стричь и вытерать навернувшиеся слезы рукой с ножницами и в один такой момент ткнула Юрию Юрьевичу ими в глаз.
— Ай! — сказал Юрий Юрьевич, — чего Вы!
— Ой! — ойкнула парикмахерша. — Извините, ради Бога!
Юрий Юрьевич зажмурился, поморгал и застенчиво улыбнулся.
— Ничего! Вроде видит.
Парикмахер Андрюша и его клиент парень засмеялись, но тут же остановились, потому как неудобно стало перед Юрием Юрьевичем.
В следующей пятиминутной тишине продолжилось стрекотание ножницами. Потом Андрюша кашлянул и сказал своему клиенту:
— Виски прямые или косые будем?
Парень пожал плечами, рассмотрел себя в зеркале, покрутив головой, и выдохнул:
— Да, прямые, пожалуй, ага.
— Знаете, — протянул ему Андрюша. — Вам вообще пойдёт без висков, эдакая американская причёска, как у здоровенных потных нигеров в боевиках.
Парикмахерша пискнула.
— Фу! — сказала весело она. — Потные нигеры, гадость какая.
— Да, — вдруг сказал Юрий Юрьевич, заинтересовавшись темой. — Эти американские боевики одна пошлятина. Принижают великие ценности до своих низменных размеров. Вот и наши современные деятели начали снимать такую же мерзость. Включишь телик, а посмотреть и нечего, одни убийства и секс. То дело наше советское кино, где чистые и светлые отношения между мужчиной и женщиной. Где ж такие сейчас найти? — Юрий Юрьевич посмотрел в зеркале на свою парикмахершу, на Андрюшу и его клиента.
Но никто из них не знал где найти такие отношения сейчас, потому никто ничего Юрию Юрьевичу не ответил. Только парикмахерша вздохнула глубоко и представила, что к чистым и светлым отношениям неплохо бы ещё было добавить чуточку интима.
— Любви бы побольше! — сказала она об этом.
— Да, — согласился о своём Андрюша и, подбрив клиенту опасной бритвой шею, добавил. — Стоим мы как-то рядом на автобусной остановке с другом, стоим и разговариваем, и — ливень хлынул во всю. И все, кто стоял забежали под навес. А нам хоть бы что, дождь не замечаем, только за руки держимся, обнялись. И все, кто пробегают мимо — сырые, мокрые нам завидуют. Вот такая была любовь, что и дождь не замечаешь.
Андрюшин клиент покашлял, поёрзал в кресле.
— Не отстраняйтесь, пожалуйста, а то я Вас порежу, — сказал ему серьёзно Андрюша.
Клиент притих, только глазами в зеркале начал пристально следить за движениями андрюшиных рук, которые ещё немного подравняли чёлку, смахнули кисточкой с лица состриженные волосинки и сняли простынку.
— Двести рублей, — сказал Андрюша.
Клиент встал и достал бумажник.
— Дурь это всё, — сказал он, расплачиваясь. — Нет никакой любви, а есть вот бабло.
— Да уж, — сказала ему многозначительно парикмахерша. — Как в анекдоте — любовь придумали русские, чтобы своим бабам деньги не платить. Так пойдёт? — спросила у Юрия Юрьевича о его чёлке, на что тот кивнул головой.
