Сергей Аксентьев - Беспокойные дали
Но всё это было потом, а в октябре 1979 изумленные гости Мануилова с нескрываемой завистью смотрели на любительский экран. Показанные кинофрагменты никого не оставили равнодушным. Стартовый комплекс с космическим кораблем, вертикально установленным на пусковом столе, вызывал невольное восхищение талантом и изобретательностью людей, задумавших и воплотивших в металл столь грандиозное сооружение. Сам челнок — космический дом и научная лаборатория будущих астронавтов, словно серебристая бабочка, в неге расправившая изящные крылья, прилепился к огромной металлической сигаре топливного бака с карандашами-боковушками стартовых ускорителей. Несмотря на внушительные размеры (около шестидесяти метров в высоту и более двадцати трех метров по концам крыльев) и массу (около двух тысяч тонн), он казался чрезвычайно ажурным и летучим. Техническая завершенность конструкции вызывала уверенность, что это рукотворное чудо обязательно полетит.
Промелькнули последние кадры. Серебряков выключил аппарат. Обвел взглядом притихших гостей и, размышляя вслух, сказал:
— Через год, максимум полтора, американцы полетят на своих челноках, а мы будем продолжать на своих «Союзах» заниматься космическим извозом братьев единоверцев из соцстран. По накатанной схеме, без малейшего напряжения ума и проблесков фантазии: старт, витки на орбите, стыковка с «Салютом», короткая космическая экскурсия, возвращение на Землю. Все удовольствие за семь суток с небольшим. Потом — пламенные речи, клятвы в вечной и нерушимой дружбе, ордена, медали, трескотня газет, радио и телевидения. Потом — короткое затишье перед запуском очередного «социалистического клиента». И снова старт, витки, экскурсия, земля… Разбазаривание средств и ничего общего ни с наукой, ни с техникой…
Серебряков тяжело вздохнул:
— Ладно, хоть бы получали какую-нибудь политическую прибыль, но ведь и ее нет. Наивно считаем: если, к примеру, пошлем поляка в космос, то Польша нас полюбит. Поляк слетал, возвратился на Землю, надел Звезду Героя, но Польша нас почему-то продолжает не любить…
3
Поселили Платонова в уютном одноместном номере для командированных на первом этаже общежития иностранных слушателей. Стандартная трехэтажная коробка стояла в дальнем углу жилой зоны, на отшибе от домов офицерского состава. Окруженная могучими дубами, буйно разросшимися кустами сирени и бузины она утопала в зелени и была совершенно не видна с центральной аллеи ведущей к КПП.
Накануне защиты Андрея вызвал председатель Ученого совета генерал Изварин. Сухо поздоровавшись, сказал:
— После защиты, пожалуйста, никаких банкетов и тем более с приглашением членов Совета.
Пристально посмотрев на удивленного Платонова, уже мягче, пояснил:
— Из ВАК поступило постановление. — Изварин взял лежавший на столе листок и зачитал: — «…банкеты после защиты диссертаций категорически запретить. За неукоснительное выполнение данного постановления председатели специализированных Советов несут персональную ответственность. В случае его невыполнения, защита будет считаться не действительной, а соискатель на год лишаться права представления работы к повторной защите». Так что имейте это в виду. Не рискуйте сами, не ставьте в неловкое положение уважаемых людей, а Совет — под угрозу закрытия. С ВАКом шутки плохи. Знайте, что «доброжелатели» есть везде и в любой момент готовы к действию…
После этой профилактической беседы Андрей отправился на кафедру. Передал суть разговора Прохорову. Тот рассказал следующее. Под Москвой на Истренском водохранилище случилось ЧП. Катер, на котором отмечали успешную защиту докторской диссертации, от неудачно произведенного фейерверка загорелся. Началась паника. Из-за большого перегруза людей он перевернулся и затонул. Так как происходило всё это в ночное время и в удаленном от селений месте, то своевременная помощь оказана не была. Погибли и главный виновник торжества и почти все члены ученого Совета во главе с председателем…
Жесткое требование Изварина Артем Ермолаевич прокомментировал спокойно:
— Не бери в голову. Нельзя, значит нельзя. Потом, что— нибудь, придумаем. Да хоть у меня на квартире соберемся на следующий день. Кому какое дело? Тем более, что это будет суббота. А насчет «доброжелателей» Алексей Максимович верно тебя предупредил. Здесь у нас их хоть пруд пруди. Поэтому особенно с каждым встречным поперечным не откровенничай. Иди–ка пока в конференц-зал, развешивай плакаты, обживай аудиторию, а потом марш в гостиницу. На кафедре чтоб я тебя сегодня не видел. Отдыхай…
Платонов так и поступил. Развесил плакаты, мысленно проиграл предстоящий доклад, потом записал на магнитофон, установленный на секретарском столике, кусочек своей «тронной речи». Прослушал запись. Голос свой признал нудным и глухим, а существо изложения более или менее сносным. Не стал себя больше истязать, разумно решив, что от общения с бездушным «железом» проку мало. Запись стер, плакаты поправил, чтоб висели ровно, как на выставке, закрыл конференц-зал, сдал ключ дежурному и приказал себе больше не думать о предстоящей «Стрелецкой казни»…
Проснулся Андрей рано с приятным ощущением хорошо выспавшегося человека. Накануне вечером он долго бродил в окрестной роще. Любовался игрой теней от вечно подвижных листьев серебристых осин. Восхищался переливчатыми полосами слоистого предзакатного неба. Прислушивался затихающему гомону в кронах, к неясным шорохам на земле, к недолгим посвистам, гортанным крикам и протяжным вздохам обитателей берендеева царства, укладывающихся на покой. В номер гостиницы вернулся затемно, мокрый от росы, умиротворенный от общения с природой. Не зажигая света, разделся, заглотнул таблетку «тазепама» и завалился спать…
Защита была назначена на одиннадцать. По выработанной ещё с курсантских времен привычке, Андрей никогда в день экзамена не брал в руки ни конспектов, ни учебников и вообще старался не думать о предмете. И в это знаменательное для него утро, он не изменил однажды заведенному правилу. Быстро умылся, привел себя в порядок, сбегал пораньше в столовую, чтобы избежать ненужных встреч и неизбежных в этом случае разговоров о предстоящей защите. И пошел навстречу ученой экзекуции…
Пока члены ученого Совета не спеша рассаживались в конференц-зале за длинным полированным столом, пока юркий технический секретарь Совета капитан Маныкин деловито бегал то в секретную библиотеку, то в кабинет зама по науке, Платонов в уголке приемной рассеянно наблюдал сквозь окно за строевыми занятиями курсантов на училищном плацу. Это бесцельное разглядывание хоть как-то отвлекало его от волнения, которое все усиливалось. Когда Андрея пригласили пройти в зал, он не сразу сообразил, что приглашение относится к нему. И только после того как Маныкин тряханул его за плечо и почти в лицо прошипел «Ты, что оглох? Заседание Совета уже началось!» Он словно сомнамбула на ватных ногах поднялся с кресла и отрешенно поплелся в зал.
Но охватившее его смятение как-то сразу исчезло, когда, переступив порог конференц-зала, увидел свои плакаты развешенные им накануне. Деревянным от волнения голосом доложил генералу о прибытии на защиту диссертации.
Изварин ободряюще посмотрел на соискателя и дружески обратился к Платонову:
— Каждое значащее в жизни человека событие должно созреть и появиться на свет в строго определенный момент. Я думаю, сейчас в вашей жизни, Андрей Семенович, настал тот самый момент истины, которого вы так долго ждали и к которому с упорством, достойным всяческой похвалы, шли последние годы.
Генерал обвел взглядом членов Совета. И, уже обращаясь к ним, предложил:
— Если нет возражений, то давайте послушаем нашего уважаемого соискателя.
Неожиданно встал ученый секретарь Совета и что-то прошептал Изварину. Тот заулыбался в ответ и обратился к Платонову:
— Вот тут Кузьма Григорьевич подсказывает мне, что вы первый из представителей Военно-Морского Флота защищаетесь в нашем Совете, поэтому он правильно предлагает, сделать памятный снимок для училищного музея. Вы, Андрей Семенович, не будете против такого предложения?
Не успел Андрей сообразить, о чем его просят, как невесть откуда взявшийся фотограф уже ловко компоновал жанровую экспозицию, покрикивая на Платонова, чтобы тот расслабился, чувствовал себя свободно, не сжимал в руках указку как боевое копьё…
Эта короткая сценка разрядила обстановку. И доклад, а затем и ответы на многочисленные вопросы Платонов провел как вдохновенный актер любимую роль — на одном дыхании…
Последовавшее затем обсуждение работы было доброжелательным, хотя и не без критических замечаний. Андрей совершенно овладел собой, на вопросы реагировал спокойно, давая четкие пояснения. Всё шло в мажорном тоне и близилось к благополучному финалу. Это он чувствовал и по атмосфере царившей в зале и по довольной улыбке своего научного руководителя.
