Анна Гавальда - Просто вместе
— Черт! Дайте же ей чего-нибудь горячего! — хором закричали присутствующие.
Она снова стала центром всеобщего внимания и притяжения.
Вопрос на миллион: как разморозить парижанку, не разбив ее на куски?
— У меня есть горячие почки! — громогласно объявила Жаннин.
В комнате повеяло паникой. Положение спас Франк.
— Нет-нет, я сам… У вас остался бульон? — спросил он, поднимая крышки на кастрюлях.
— Вчера варили курицу.
— То что надо… Я займусь… А вы пока налейте ей выпить.
Камилла лакала бульон, и на ее лицо возвращались краски.
— Тебе лучше?
Она благодарно кивнула.
— За что?
— Ты второй раз кормишь меня самым вкусным бульоном на свете…
— Не боись, во второй, но не в последний… Сядешь с нами за стол?
— А можно мне остаться у камина?
— Конечно! — закричали остальные, — Оставь ее в покое! Мы закоптим ее, как окорок!
Франк нехотя встал.
— Можешь пошевелить пальцами?
— Ну… да…
— Ты должна рисовать, поняла? Я буду для тебя готовить, а ты рисуй… Никогда не останавливайся, ясно?
— И сейчас?
— Я все-таки не садист… Не сейчас, а вообще, всегда… Она закрыла глаза.
— Идет.
— Хорошо… Давай стакан, налью тебе еще…
И Камилла постепенно оттаяла. Когда она наконец присоединилась к сотрапезникам, ее щеки горели румянцем.
Она ничего не понимала в их разговоре и просто смотрела на их восхитительные рожи и улыбалась до ушей.
— Ну что… По последней — и спать! Завтра всем рано вставать, детки! Гастон прибудет к семи…
Все начали подниматься.
— Кто такой Гастон ?
— Забойщик, — прошептал Франк, — увидишь завтра… Тот еще тип… Что-то с чем-то…
— Вот, это здесь… — сказала Жаннин. — Ванная напротив, и я положила на стол чистые полотенца. Нравится?
— Просто супер, — ответил Франк. — Блеск… Спасибо….
— Не выдумывай, малыш… При чем тут спасибо… Сам знаешь, мы ужасно рады тебя видеть… А как Полетта?
Он наморщил нос.
— Ладно, не расстраивайся… — она сжала его руку. — Все наладится, вот увидишь…
— Вы бы ее не узнали, Жаннин.
— Не стоит об этом, я же сказала… Ты в отпуске, расслабься…
Когда хозяйка ушла, закрыв за собой дверь, Камилла заволновалась.
— Эй! Тут одна кровать!
— Естественно! Это деревня, а не гостиница «Ибис»!
— Ты им сказал, что мы парочка? — возмутилась Камилла.
— Вовсе нет! Сообщил, что приеду с подружкой, только и всего!
— Так, давай разберемся…
— В чем это мы будем разбираться? — он занервничал.
— Подружка — это девушка, с которой ты спишь. Господи, о чем я только думала!
— Ну ты и зануда…
Он сидел на кровати, пока она разбирала вещи.
— Это впервые…
— Что?
— Я впервые привожу сюда кого-то.
— Уж конечно. Забой свиньи — не самое прелестное зрелище на свете…
— Свинья тут ни при чем. Как и ты. Это…
— Ну что это?
Франк улегся поперек кровати и уставился в потолок.
— У Жаннин и Жан-Пьера был сын… Фредерик… Потрясающий парень… Мой кореш… Единственный друг, который былу меня в жизни… Мы вместе ходили в школу гостиничного хозяйства… Если бы не он, я бы ничему не научился… Не знаю, где бы я был сейчас, но… В общем… Он погиб десять лет назад… Автомобильная авария… Какой-то придурок не остановился на знак… Ну вот… Я, конечно, не Фред, но пытаюсь… Приезжаю каждый год… Свинья — предлог… Они смотрят на меня — и что видят? Воспоминания, слова, лицо их мальчика, каким оно было в двадцать лет. Жаннин, она все время до меня дотрагивается, тискает… Зачем, по-твоему? Да просто я — живое доказательство, что он все еще здесь… Уверен, она постелила нам свои лучшие простыни и сейчас стоит на верхней ступеньке лестницы, вцепившись в перила…
— Это его комната?
— Нет. Та комната закрыта…
— Так зачем же ты меня привез?
— Чтобы ты рисовала, и потом…
— Да?
— Не знаю, захотелось…
Он фыркнул.
— А насчет спанья не волнуйся… Мы положим матрас на пол, а я посплю на сетке… Договорились, принцесса?
— Договорились.
— Смотрела «Шрек»? Мультик?
— Нет, а что?
— Ты похожа на принцессу Фиону… Только она покрепче, конечно…
— Конечно.
— Давай… Помоги мне. Эти деревенские матрасы весят тысячу тонн…
— Ты прав, — простонала она. — Чем он набит?
— Поколения усталых крестьян.
— Веселенький ответ…
— Ты не будешь раздеваться?
— Да я уже разделась… Я в пижаме, не видишь?
— Останешься в свитере и носках?
— Да.
— Я гашу?
— Конечно!
— Ты спишь? — спросила она через несколько минут.
— Нет.
— О чем ты думаешь?
— Ни о чем.
— О молодости?
— Может быть… Ни о чем.
— Тебе не хочется вспоминать свою молодость?
— Она мало что стоила…
— Почему?
— Черт! Если начну рассказывать, до утра не закончу…
— Франк…
— Да?
— Что с твоей бабушкой?
— Она старая… И осталась совсем одна… Всю жизнь бабушка спала в такой же широкой, как эта, кровати, на матрасе, набитом шерстью, с распятием в изголовье, а сейчас умирает в мерзкой клетке…
— Она в больнице?
— Нет, в доме престарелых…
— Камилла…
— Да?
— У тебя глаза открыты? —Да.
— Чувствуешь, какая черная здесь ночь? Как прекрасна луна? Как блестят звезды? Слышишь дом? Трубы, полы, стены, шкафы, ходики, огонь в очаге, птицы, звери, ветер… Слышишь все это?
— Да.
— А она — нет. Больше нет… Ее комната выходит на стоянку, где круглые сутки горит свет, слушает металлический скрип тележек, разговоры санитарок и храп соседок… Их телевизоры орут всю ночь. И… И она подыхает…
— А твои родители? Они не могут позаботиться о ней?
— Ох, Камилла…
— Что?
— Лучше не спрашивай… Спи.
— Не хочу.
— Франк…
— Ну что еще?
— Где они, твои родители?
— Понятия не имею.
— То есть как это?
— У меня их нет.
— …
— Отца я не знал… Какой-то незнакомый мужик «облегчился» на заднем сиденье машины… А моя мать… она…
— Что?
— Она была не слишком довольна, ну и…
— Что?
— Ничего…
— Что — ничего?
— Она не хотела…
— Этого мужика?
— Нет — маленького мальчика.
— Тебя воспитала бабушка?
— Бабушка и дедушка…
— Он умер?
— Да.
— Ты никогда ее больше не видел?
— Камилла, заклинаю тебя, умолкни. Иначе потом тебе придется укачивать меня в своих объятиях…
— Я согласна. Давай. Я готова рискнуть…
— Лгунья.
— Так не видел?
— …
— Прости. Умолкаю.
Она услышала, как он перевернулся на другой бок.
— Я… До десяти лет я ничего о ней не слышал… На день рождения и Новый год мне всегда дарили подарки, но потом я узнал, что они меня дурили… Из любви, но все-таки дурили… Она никогда нам не писала, но я знаю, что бабуля каждый год посылала ей мои школьные фотографии… И на одной из них… поди знай, может, я вышел лучше обычного… А может, учитель меня причесал. Или фотограф показал мне пластмассового Микки-Мауса, чтобы я улыбнулся? Неважно, маленький мальчик на фотографии заставил ее почувствовать угрызения совести, и она заявилась, чтобы забрать меня с собой… Не буду пересказывать тебе ужасающие подробности… Я орал как резаный, потому что хотел остаться, бабуля меня утешала и все повторяла, как это замечательно, что у меня наконец появится настоящая семья, и выла громче меня, и прижимала к своей пышной груди… А дед молчал… Я могу не продолжать? Ты достаточно умна — сама домыслишь… Поверь, было жарко…
В конце концов я сел в ее машину, и мы уехали. Она познакомила меня со своим мужем и со своим младшим сыном, показала, где я буду спать…
Сначала мне все ужасно нравилось, особенно спать на втором ярусе кровати, но однажды вечером я расхныкался и сказал, что хочу вернуться домой. Она ответила, что мой дом теперь здесь, и велела заткнуться, чтобы не разбудить малыша. В ту ночь я описался. В ту и во все последующие. Ее это выводило из себя. Она говорила: я уверена, ты это делаешь нарочно, лежи в луже, тем хуже для тебя. Это все твоя бабка виновата. Она тебя испортила. А потом я чокнулся.
Понимаешь, я ведь всегда жил на свободе, бегал по полям, каждый вечер после школы ходил на рыбалку, дед брал меня с собой по грибы, на охоту, в кафе… Я вечно шлялся в сапогах, бросал велосипед в кустах и «перенимал опыт» у браконьеров — и вдруг оказался в дешевом гнилом доме в занюханном предместье, запертый в четырех стенах с телевизором и другим малышом, которому доставались вся любовь и нежность… И я слетел с катушек. Я… Нет… Неважно… Три месяца спустя она посадила меня в поезд, сказав, что я сам все испортил…
Ты все испортил… Ты все испортил… Эти слова все еще звенели у меня в ушах, когда я садился в «Симку» деда. И знаешь, что было хуже всего…
