Махбод Сераджи - Крыши Тегерана
Ахмед беспокоился, что, пока он в тюрьме, родители Фахимех принудят ее выйти замуж за соседа. В конце концов, они не знали, жив ли он. Он говорил Джаваду, что его сердце разрывается каждый раз при воспоминании о том, как я бежал за Зари, как это было ужасно и как нас потряс ее поступок.
— Такое сокрушает дух, разбивает сердце и истощает душу, — рыдал Джавад. — Несправедливо, чтобы молодой человек видел то, что увидел твой друг в тот злосчастный день.
Ахмед говорил ему, что всякий раз, как он вспоминает нас под вишней, ему хочется размозжить себе голову. Жизнь была прекрасна, но после ареста Доктора резко пошла под уклон.
В те дни и ночи, когда Джавад и Ахмед разговаривали, никто не приходил мучить их. Время от времени Джавада уводили, но он вскоре возвращался без видимых признаков физического насилия на лице или теле. Однажды ночью агенты забрали Джавада навсегда. Ахмед больше никогда его не видел и опасался, что его единственного друга и сторонника в этой адской дыре казнили. И лишь за пару дней до освобождения он узнал, что Джавад был агентом САВАК, которому поручили завоевать его доверие и раскрыть связи.
— Они часто так поступают, особенно с новичками, — объясняет Ахмед. — Откуда мне было знать? Он казался таким искренним.
Ахмед говорит, что не само пребывание в тюрьме едва не сломило его дух, а противоречивые рассказы о Зари, Фахимех и обо мне. С самого начала ему говорили, что я был казнен, а Зари умерла. Потом сказали, что она выжила после ожогов, на допросе призналась в принадлежности к хараб-кар и умерла под пытками. Его заставили поверить, что Фахимех арестована и в этот самый момент подвергается групповому изнасилованию в соседней комнате. Они утверждали, что ее будут насиловать, пока он не признается в своих преступлениях.
— Я хотел покончить с собой, — бормочет он. — И сделал бы это, если бы нашел способ.
Когда мы выходим на крышу, начинает светать. Крышу покрывает тонкая пленка льда. Мы ступаем осторожно, помня о предупреждении моей матери насчет того, что каждый год с крыш падают сотни людей. Я смотрю на окно Зари и чувствую на сердце невыносимую тяжесть. Шторы задернуты, но свет горит. Когда я вижу признаки жизни в этой комнате, сердце у меня подпрыгивает.
— Зари, — шепчу я.
Ахмед кладет мне руку на плечо.
— Мне жаль, — говорит он. — Наверное, это Переодетый Ангел читает утреннюю молитву.
Утро прохладное, и я жалею, что недостаточно тепло одет. На улице тихо. Там и здесь иногда вспыхнет свет, на миг послышится крик ребенка, скрипнет дверь. Квартал постепенно просыпается.
— Я никогда раньше не замечал этих звуков, — говорю я Ахмеду.
— Я тоже.
— Как теперь твой настрой?
— Бодрый, как всегда, — сейчас, когда в мою жизнь вернулись вы с Фахимех. Пусть эти подонки поцелуют меня в зад, если надеются, что могут сломить меня, поставив несколько синяков!
— Ты по-прежнему думаешь о звездах? — спрашиваю я, глядя на небо.
— Конечно.
— Как и прежде, твоя звезда — самая большая там, наверху. Ты сподобишься жизни властителя и будешь жить в большом дворце с Фахимех, своей прекрасной царицей.
Я умолкаю и делаю глубокий вдох. Ахмед опускает голову.
— Сила нашей дружбы — единственное, что не дало мне сойти с ума. Ты — мой брат, мой товарищ и друг на всю жизнь.
Ахмед похлопывает меня по спине и улыбается, не говоря ни слова, но по мягкому выражению его лица я могу догадаться, что он глубоко тронут.
Краем глаза я вижу, как во двор выходит Переодетый Ангел. Она идет в булочную купить свежий горячий лаваш, как это делала Зари. Меня поражает ее непривычно быстрая поступь. Я слышал от Зари, что Переодетый Ангел — самое уравновешенное, самое сосредоточенное существо на свете. Не понимаю, почему она мчится, словно кто-то за ней гонится. Пока я смотрю на нее, мои глаза вновь наполняются слезами. Ахмед спрашивает, не хочу ли я пойти в дом, и я говорю «нет». Он потирает загривок.
— Мне так жаль, — говорит он. — В наши годы жизнь не должна быть такой.
— Знаю.
— Обещай мне, что очень постараешься оставить прошлое позади.
Я киваю, и он протягивает мне руку.
— Давай скрепим это, — глядя мне прямо в глаза, говорит он.
Пожимая ему руку, я вспоминаю вечер накануне похорон Доктора, когда мы поклялись не плакать на кладбище. Сомневаюсь, что на этот раз смогу выполнить обещание.
Переодетый Ангел возвращается. Глядя на развевающуюся вокруг нее чадру, я вспоминаю нашего учителя Закона Божьего, господина Горджи, и его теорию о том, что женщина без покрывала становится объектом сексуального желания мужчин. Я вспоминаю и то, как считал, будто Ирадж влюблен в Сорайю, хотя никогда не видел ее лица.
— А Ирадж по-прежнему?.. — спрашиваю я.
— Ирадж ею очарован, — с улыбкой произносит Ахмед.
Мне никак не удержаться от ответной улыбки.
Переодетый Ангел входит во двор и закрывает за собой калитку, поднимает взгляд и видит на крыше нас с Ахмедом. Она резко останавливается, словно наткнулась на невидимую стену, а потом устремляется в дом.
— Она, наверное, потрясена тем, что увидела тебя, — говорит Ахмед. — Они за тебя волновались.
— Скоро мы пойдем их навестить.
25
ТАЙНИКИ ДУШИ
Я не сплю уже больше суток. Мы с Ахмедом спускаемся, чтобы позавтракать с моей семьей. Мать не перестает подкладывать еду нам в тарелки, потому что парни нашего возраста должны хорошо питаться, а иначе не вырастут сильными. Ахмед говорит, что лучше ее послушаться, пока она не выставила на стол машинное масло и лошадиную мочу. Я улыбаюсь. Отцу надо на работу, но он обещает вернуться пораньше и сводить нас поужинать в ресторан. Мы закажем чело-кебаб — плов из риса басмати с кебабом из говядины с луком и местными травами.
— Я правда не хочу идти, папа.
Он кивает и говорит, что понимает меня, но, кажется, он удивлен моей прямотой.
После завтрака мы с Ахмедом идем на улицу. К нам подходят поздороваться соседи. Я благодарю их за то, что дожидались меня накануне вечером, чтобы приветствовать дома. Мужчины обнимают меня и пожимают руку.
— Ты отлично выглядишь, отлично, — говорит один.
— Он замечательно выглядит, — вставляет другой. — Немного похудел, но это неудивительно.
— О да, он похудел, но его мама в два счета приведет его в норму, — обнимая и целуя меня, говорит мать Ахмеда. — Я так скучала по тебе, — говорит она со слезами на глазах. — Каждый день я молилась за твое благополучное возвращение. О, если бы ты знал, что пришлось испытать твоей бедной беспомощной маме! Все время, пока ты был в больнице, она была как потерянная душа. Мать без своего дитя — как вены без крови.
Потом она шепчет мне на ухо:
— Тебе надо повидать мать Зари. Она похожа на призрак. Бедная, бедная женщина.
В двух метрах от нас стоит бабушка Ахмеда. Кажется, за несколько месяцев она состарилась лет на двадцать. Ахмед тихо говорит мне, что психическое и физическое состояние бабушки быстро ухудшается.
— Мой муж однажды ушел, — говорит бабушка. — На тридцать лет или все-таки на сорок? Я никак не думала, что увижу его снова, но он вернулся. Он ведь вернулся, правда?
— Угу, бабуля, он вернулся. Как бы он мог прожить без такой милашки, как ты?
Ласково улыбаясь, Ахмед обнимает ее.
Бабушка смотрит на меня и произносит:
— Где твоя жена? Она уже знает, что ты вернулся? Я довольно долго не знала, что мой муж вернулся.
Потом она поворачивается к Ахмеду.
— Много времени прошло, прежде чем я узнала, так ведь?
Ахмед кивает.
— Много времени прошло, прежде чем я узнала, много времени, — бессвязно бормочет она. — Почему он сразу не дал мне знать?
— Он хотел сделать тебе сюрприз и появиться, когда ты меньше всего этого ожидала, — напоминает ей Ахмед. — Какой был бы смысл уезжать, если не можешь нагрянуть неожиданно к собственной жене?
— О да! — восклицает бабушка. — Какой был бы в этом смысл?
Помолчав, она спрашивает:
— Я очень удивилась, да?
— Ты ведь помнишь, правда? — Ахмед взывает ко мне. — Ну разве она не удивилась?
Бабушка стоит рядом со мной. Обняв ее за плечи, я говорю ей на ухо:
— Бабушка, вы очень удивились. Ни когда не забуду вашу улыбку, когда вы его увидели.
Лицо бабушки проясняется.
— Тебе тоже надо удивить свою жену. Ей это понравится, как и мне.
Потом она медленно бредет обратно к дому Ахмеда.
— Да, я помню, что очень удивилась.
Ахмед подмигивает мне, и я подмигиваю в ответ.
Мальчишки из переулка очень рады меня видеть. Двое-трое младших держатся на почтительном расстоянии. В конце концов, меня только что отпустили из психиатрической клиники. Однако большинство ребят пожимают мне руку и спрашивают, играю ли я по-прежнему в футбол и хочу ли я сегодня с ними сыграть. Поблагодарив их, я говорю, что слишком устал и мне нужно выспаться.
