Файф-о-клок - Грошек Иржи
И так горожане полюбили своего Стражника, что стали слагать легенды о его неподкупности и высокодуховности. О том, что, покуда есть у Вечного города Стражник, – не захватят Рима враги и весталки не забеременеют. Практически изо всех городов Италии съезжались люди посмотреть на Стражника. Полюбопытствовать – в чем сила его двужильности и где источник его неподкупности. А все городские дамы в девическом исступлении грезили о Стражнике, хоть в эротическом контексте, но – в сапогах…
Год стоял Стражник, два стоял Стражник, а на третий – сомлел под южным солнцем и брякнулся в обморок. «Ой-ти! Ой-ти!» – воскликнули жители и бросились к своему Стражнику. Поднялся невообразимый переполох, где каждый стремился помочь бедолаге: окропить холодной водой, подуть на светлый облик вместо кондиционера. Даже Хирон примчался, дабы помахать хвостом, что в древнее время отлично заменяло нашатырный спирт…
«Освободите Стражника от мундира! – советовали окружающие. – Дайте ему вздохнуть полной грудью!» «Снимайте исподнее… – подзуживали дамы. – Снимайте исподнее…» И как только сердобольные граждане стащили со Стражника сапоги – оттуда посыпались разнокалиберные монеты. Сестерции, тугрики и динары. Которые неподкупный Стражник собирал в свободное от неподкупности время. Со всех контрабандистов и проходимцев. И год собирал, и два, и три!..
Как я уже говорил, – напомнил пан Пенелопский, – настроение толпы меняется резко-континентально. И вчерашний кумир может сегодня недосчитаться вставной челюсти. А может и чего посущественней… Собственно, Стражника проводили по той же самой Аппиевой дороге – пинками и зуботычинами. Но больше всего возмущало граждан, что Стражник оказался не хуже и не лучше любого среднестатистического жителя. Который в месяц ворует не менее двухсот сестерциев, прелюбодействует не реже одного раза в квартал и регулярно думает – как поживиться за счет соседа. «Вот проходимец! Вот сволота! – негодовали среднестатистические жители по поводу Стражника. – Прямо в душу наплевал, паразит! Как теперь жить?!»
– Аналогичный случай, – заметил Бóрис, – произошел в Санкт-Петербурге. Только на общем собрании инспекторов патрульно-постовой службы…
– Так выпьем за связь времен и братство народов! – провозгласил пан Пенелопский и поднял над головой бутылку с пивом…
– Внимание! Внимание! – вдруг развопился громкоговоритель голосом официантки. – Наш дебаркадер отправляется через пять минут! Просим алкоголиков собраться на верхней палубе! А то нижней палубы нету!
– Ну что? Собираемся? – спросил Пенелопский пан.
– А то! – поддержал идею Бóрис, и наша компания направилась к дебаркадеру…
Дебаркадер с кружками на Малой Невке (V–IV в. до н. э.)
IV
Однажды Бог создал Адама, а дьявол изобрел коммунальную квартиру. То есть обе стороны изрядно потрудились, чтобы этот подонок расплодился и чувствовал себя комфортно. Известные русские генетики – большевики – продвинулись еще дальше в области благоустройства и человеческих отношений. Они внимательно перечитали Библию и обнаружили интересные тезисы. Ну, например: «Всякой твари – по паре!» По этому принципу большевики сгруппировались и стали думать над остальными удобствами.
Однако о санитарных нормах в Библии не упоминалось, и пришлось выводить их самостоятельно. Ну, например – на восемь тварей один туалет, не считая цветочных горшков и остальных емкостей… Или на четыре чумазые пары – отдельная ванная комната, но совмещенная с универсальным тазом, чтобы твари подолгу там не засиживались в позе роденовского мыслителя. Ибо всякая туалетная философия имеет вредную тенденцию – сливать воду. А в принципах коммунального общежития этого не заложено. Как только тварь начинает сливать за собой воду, она переходит на новый уровень развития и пересматривает санитарные нормы. После чего чешет репу и возникает: «Тварь ли я дрожащая или право имею?!»
Сергей Павловитч прав не имел, и условных рефлексов тоже. Конечно, позывы какие-то были и даже реализовывались, но дернуть за ручку и запустить сливной механизм желания не возникало. Ну просто беда академика Павлова, а не человек! С одной стороны – методично бегает по звонку к телефонному аппарату, а с другой стороны – все физиологические процессы происходят с нарушениями. И какую тут докторскую диссертацию можно защитить?!
В коммунальной квартире, где проживал Сергей Павловитч, имелось три комнаты по правую руку и столько же – по левую. Если смотреть от входной двери в сторону кухни. А если под другим углом зрения, то по левую руку комнаты не хватало. Зато имелся встроенный шкаф с лилипутом, который исправно платил за эту щель как за комнату. И время от времени делал там ремонт и перепланировку. Лилипута звали Вениамин Кондратьевитч Кондрашов. Он трудился в часовой мастерской и слыл отчаянным педантом. Ровно в полночь Вениамин Кондратьевитч выскакивал из своего шкафа и верещал: «Угомонитесь, твари! Мне завтра на работу!» Ну форменным образом – часы с кукушкой.
За встроенным шкафом жила балерина. Если у вас в детстве не было ёжика или, хуже того, не было детства, то вы никогда не поймете, каково это – быть балериной. Потому что ёжики бегают как сволочи и цокают по паркету лапами. А балерина марширует, как па-де-де из балета «Лебединое озеро» или два эскадрона ёжиков на пуантах. «Обожаю балерин! Дын-дын-дын-дын-дын-дын-дын!» Теперь о детстве… Балерина готовила себе похлебку в кукольных кастрюлечках. У нее был целый кухонный набор из ассортимента Барби. Но по правде говоря, некоторых приборов не хватало, потому что их стырил лилипут, Вениамин Кондратьевитч, и не признавался.
Напротив балерины, как положено, обретался дворник. Который однажды нашел на помойке Канта и с тех пор находился под впечатлением от этой книги. «Есть две непостижимые вещи, – любил повторять дворник. – Бездонное небо над головой и категорический аперитив – внутри меня!» После чего выпивал две бутылки портвейна, и разговаривать с ним становилось неинтересно. Потому что дворник падал на спину и в полной прострации смотрел на небо. «Опять посреди коридора медитируете?!» – возмущалась балерина и прыгала через дворника, словно Эсмеральда, по дороге на кухню и обратно.
Следующим номером проживала Оленька. Вначале с Иваном Петровитчем, а позже – в двусмысленном положении. И хотя она часто повторяла, что муж у нее только для обстановки, но смириться с исчезновением «шифоньера» так и не смогла. В первый же день после пропажи Ивана Петровитча его Оленька внимательно просмотрела все мебельные каталоги, которые удалось достать. На второй день побывала в Эрмитаже и прошлась по антикварным магазинам. Однако Иван Петровитч как в воду канул… На третий день Оленьке показалось, что балерина зашкандыбала. А па-де-де из «Лебединого озера» сменилось на па-де-труа. «Ах ты коза!» – подумала Оленька и стала тщательней следить за репертуаром Мариинки, предполагая застукать Ивана Петровитча у балерины…
И наконец, в самой дальней комнате коммунальной квартиры обитал непонятный гражданин, к которому мы еще вернемся…
Восемнадцатого июня, в шестом часу вечера, как только Вениамин Кондратьевитч откуковал пятый раз, в квартире раздался телефонный звонок. Сергей Павловитч ломанулся из комнаты в коридор, где был установлен общественный аппарат, и ухватился за трубку. Ему нравилось отвечать на звонки в духе пролетарского интернационала, то есть – без сантиментов. Чаще всего спрашивали балерину и начинали, по вшивой привычке, издалека: «Простите, пожалуйста, за беспокойство…» или «Здравствуйте!..». Эти интеллигентские предисловия выводили Сергея Павловитча из себя. «Ее нету дома!» – гавкал Сергей Павловитч и бросал телефонную трубку с остервенением…
Лилипута, Вениамина Кондратьевитча, спрашивали реже. «Пи-пи-пи-пи-пи! – передразнивал Сергей Павловитч. – Выньте трубочку из попочки!» И радовался, аки дитя, своему природному остроумию. После чего отправлялся на кухню, чтобы проинформировать общественность о содержании телефонного разговора.
– Он мне: пи-пи-пи-пи-пи! – пересказывал Сергей Павловитч. – А я ему: выньте трубочку из попочки!
