Вся синева неба - да Коста Мелисса
— Дети и женщины послабее носили корзины с землей, чтобы возвести естественные леса внутри церкви.
Церковь Сен-Венсан зовут верхней, в отличие от нижней, романской часовни, находящейся внизу деревни.
Они сворачивают в крутые улочки, проходят под старинными аркадами, останавливаются перед остатками бывшего дозорного пути. У многих домов есть странные округлые ниши. Жан объясняет, что это старинные хлебные печи, еще иногда использующиеся. А вот это массивное старое здание — дом священника. Открытые магазинчики, привлекающие туристов, — это по большей части лавочки мастеров: резчиков по камню и мрамору, витражистов, ювелиров, оружейников, художников… Жоанна на седьмом небе. Эмиль видит, как блестят ее глаза перед каждой вывеской. Жан без устали идет своей дорогой, не переставая говорить.
Они подходят наконец к высшей точке Эуса — собору Сен-Венсан. Жан показывает им растительность внизу, окружающую деревню.
— Такого вы больше нигде не увидите — смеси кактусов и мимоз, как здесь.
Он поворачивается на север, показывает им что-то вдали.
— Если пойдете в эту сторону, придете в старую деревню, от которой сегодня остались одни развалины. Она называется Ком. Там теперь только камни… и церковь.
—Жан ушел. Он покинул их так же неожиданно, как недавно появился. Помахал на прощание рукой и исчез вместе с беретом и пастушьей жилеткой. Эмиль и Жоанна остались в недоумении, и какой-то мужчина, куривший сигарету перед лавкой со старыми ножами в витрине, сказал им с улыбкой:
— Это здешняя легенда.
Они подошли ближе. Эмиль спросил:
— Он жил здесь всегда?
Мужчина помотал головой.
— Почти. Он бывший пастух. Когда поселился в деревне, встречался со старожилами и часами расспрашивал их об истории деревни и прежней жизни.
Эмиль озадаченно мнется перед мужчиной.
— Мы ничего не дали ему в благодарность…
Мужчина смеется.
— Ему ничего не надо. Он делает это бескорыстно.
Молодые люди сели у подножия собора Сен-Венсан и смотрели, как тихонько садится солнце над Эусом. Камни окрашиваются золотистыми отсветами, соскальзывающими вниз по улочкам. Краснеют крыши. Узкая оранжево-розовая кайма вырисовывается на горизонте. Растительность за стенами потемнела. Они не могут говорить, не могут оторваться от созерцания зрелища. Этот день был как бы днем вне времени. Жан, булыжные мостовые, камни, пропитанные историей…
— Эмиль…
Жоанна заговорила на выдохе, не сводя глаз с краснеющего солнца над крышами домов.
— Да?
— Думаю, надо поселиться здесь…
Теперь Жоанна смотрит на него. Ее лицо, обычно такое бледное и невыразительное, в этот момент озарено светом и восхищением. Она как будто ожила, отогрелась.
— Да, — просто отвечает он.
Он не знает, найдутся ли у него слова, чтобы описать в дневнике то, что он видел сегодня.
—Они едят лавандовое желе прямо из кастрюльки, руками. Отскребают с краев, чтобы быть уверенными, что не потеряют ни глотка. Потом, зажмурившись, жадно облизывают пальцы. Кастрюлька уже ополовинена. Эмиль готов ручаться, что они доедят все сегодня вечером. У Жоанны блестят глаза. Он счастлив видеть ее такой. Они вынесли складной стол и стулья и сидят рядом с автомобилем, на парковке напротив крепостных стен. Не лучшее место для привала, но это не имеет значения. Завтра они поищут квартирку, чтобы поселиться на месяц. Кемпинг-кар оставят на этой стоянке, подпишут договор аренды и переедут.
Месяц назад Эмиль узнал, что он обречен, что проведет два последних года взаперти в центре клинических испытаний. Сегодня он ест изумительное лавандовое желе перед самой красивой деревней, какую он когда-либо видел. Завтра он поселится там с Жоанной. Через несколько недель они скажут «да» в мэрии. Жизнь не кончается. Эмиль хорошо это понял. Пока он знает, что не умер, она будет и дальше подкидывать ему сюрпризы. А он еще не умер. Наоборот. Он никогда не чувствовал себя таким живым.
Жоанна с утра подобна торнадо. Она то и дело ныряет в кемпинг-кар, пока Эмиль пытается худо-бедно поспать. Он слышит, как она входит и выходит, берет из-под раковины чашку, греет воду, моет ложку. Потом уходит надолго. Почти на час. Он едва успевает уснуть, как она возвращается и снова пускает воду. Роется в шкафчике, что-то роняет. Делать нечего, Эмиль встает. Он понимает, что не сможет больше уснуть под весь этот шум.
— Что происходит? Мы уже переезжаем?
Он спрыгивает с веревочной лесенки. Жоанна внизу складывает банкетку, на которой спит.
— Привет, — говорит она, выпрямляясь. — Я тебя разбудила?
— Есть немного…
— Я встретила Жана у входа в Эус. Хотела начать ориентироваться в улицах и высматривать съемные квартиры…
Эмиль трет глаза, давит зевок. Он понятия не имеет, который час. Он думал, что спал совсем немного, но, судя по солнцу, уже около полудня.
— Он так и торчит у входа в деревню? — спрашивает он для проформы.
— Да. Он был с женщиной в желтом фартуке… Той же, что вчера.
Эмиль помнит эту женщину лет пятидесяти, которая говорила с ними из окна. Он кивает и направляется к кухонному столу, чтобы приготовить себе чай.
— Она со мной поздоровалась и спросила, надолго ли мы здесь. Я ответила, что мы хотим поселиться на некоторое время в деревне. Она сказала мне, что квартира над ее матерью свободна.
С чайником в руке он поворачивается к Жоанне.
— Что?
— Вообще-то это одна квартира. Двухэтажная… Но ее матери восемьдесят четыре года, и ей трудно передвигаться. Они переоборудовали квартиру, чтобы она могла жить только на первом этаже. Установили внизу ванну и туалет. Уже два года второй этаж пустует.
— О!
Он думает, что это очень удачное совпадение.
— Она за два года не смогла ее сдать?
Жоанна поджимает губы, он никак не может истолковать выражение ее лица. Пожалуй, досадливое.
— Вообще-то она предлагает половину квартплаты платить услугами…
Он опять ничего не понимает. Он видит, что Жоанна тщательно подбирает слова, следя за его реакцией.
— То есть? — спрашивает он.
— Она ищет серьезных людей, способных присмотреть за ее матерью, а они взамен платят только половину квартплаты.
Эмиль хмурится.
— Это, часом, не надувательство?
— Достаточно заходить к ней несколько раз в день, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке, и составить ей компанию. Приходящая домработница у нее есть. Надо просто немного за ней присматривать.
Жоанна ждет его реакции с явной тревогой.
— Что скажешь?
Он ставит чайник на кухонный стол.
— Не знаю… Мы будем жить у нее?
— Более или менее… Скажем, прямо над ней. Но у нас будет отдельная лестница, чтобы подниматься на второй этаж.
Он невольно хмурится еще сильней.
— Не знаю… Заниматься старухой… Это не совсем мое…
С новым тревожным взглядом Жоанна разыгрывает новую карту:
— У нас будет доступ во внутренний дворик… Она говорит, что мать никогда туда не выходит… Красивый дворик в тени большого платана.
— Ммм.
Он снова принимается готовить чай. Он не знает, что эта женщина вбила в голову Жоанне, но, судя по всему, вбила крепко. Несколько секунд Жоанна молчит. Смотрит, как он кипятит воду, наливает в большую чашку, опускает в нее чайный пакетик. Потом выходит за ним наружу, когда он садится за складной стол.
— Наши имена будут в договоре аренды?
В конце концов, это единственная причина, по которой они хотят снять квартиру в деревне.
— Да. Она мне это подтвердила. Но это еще не все…
Она склоняется к нему поверх стола с серьезным видом.
— Она не требует ни поручителей, ни контракта на работу…
Эти слова для него неожиданность.
— Мы не подумали вчера… Но с этим может возникнуть проблема…
Она права. Вчера они увлеклись. И не подумали обо всем. Договор аренды не заключают просто так. Есть необходимые условия. А ведь у них нет ни поручителей, ни контракта на работу, ни постоянных источников дохода…
