Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Остановилась, огляделась. Стою на широкой дороге, по обе стороны от которой, сколько ни смотри, только выжженная серая степь с желтыми и бурыми пятнами. Ни деревца, ни кустика, ни строений вдали. Редкая трава низкая, с вкраплениями из колючек и бурьяна. В низинах — злая и «глухая» крапива. Цветов не видно. Даже чахлые ромашки и васильки не украшают пыльного придорожья. Глаза задерживаются только на ажурных шарах перекати-поля небо будто выцвело от яркого солнца. Оно бледно-голубое, пронизанное ослепительно белыми мощными горячими потоками.
Стараюсь смотреть на блеклую зелень, чтобы не резало глаза. Почувствовала жажду. Попробовала жевать траву, но она, испепеленная жарой, оказалась шершавой, сухой, как сено. Только горечь осталась на липком языке. Губы и ноздри покрылись коркой. Кузнечики надоедливо свиристят, кусают настырные оводы, пахнет пылью, полынью, тысячелистником. Эх, дождя бы!
Села у дороги. От голода заныло в желудке. Ни клевера, ни хлебников поблизости. Закололо под нижним ребром левого бока. «Сейчас бы поесть молодых липовых листочков или хотя бы коры пососать. Когда же я свернула на эту проклятую дорогу»? — сердилась я на себя, принимая решение возвратиться назад.
Долго бреду по монотонной дороге. Развилка. Какая из двух тропинок моя? С какой стороны находилось солнце, когда я уходила от дома друзей? От жары голова как пустой котелок. Выбрала наугад более узкую тропинку. Куда-нибудь да выведет. Есть уже не хочется. Бреду без всяких мыслей. Душно. Пот собирается даже на веках и, стекая в уголки, щиплет глаза. Вытираю соленую влагу подолом платья, но это мало помогает. Умыть бы лицо холодной водой! Тяжело дышать, подгибаются колени. Стучит в висках громко и тревожно. Дойду ли? Надо.
Падаю, с трудом встаю. Появился страх, что если не получу глотка воды, то больше не поднимусь. Опять упала. Не заметила, как сомкнула тяжелые веки и погрузилась в небытие. Надолго? Не знаю. То ли вздрогнула, то ли просто очнулась. Открыла глаза. Облегчение удивительное! Будто ночь проспала. Ноги легкие, в голове порядок. Только нестерпимая жара не уменьшилась. По тени предположила, что уже около трех часов. Бодро двинулась дальше. Хоть бы увидеть электрические столбы. По ним добралась бы до какого-либо жилья.
Опять мучительная сухость во рту, слабость в теле и состояние неуверенности. А вокруг только серые волны степи. Дорога пошла в гору. Эх! Ошиблась в выборе тропинки! Нет сил возвращаться к развилке... «Сама виновата. Размечталась... дуреха! Все равно дойду!» — упрямо твержу я.
Еле волоча ноги, цепляясь за жесткий бурьян, преодолела бугор. Господи! Остановка автобуса! Не спустилась, скатилась с пригорка, обдирая ноги и руки. Легла у столба. Автобусы ходят редко, но все равно это спасение. Время тянется медленно. Состояние мое ухудшается. Подошла женщина с ребенком. Появилась слабая надежда. Облизывая шершавым языком пересохшие губы, низким, шипящим голосом попросила:
— Мне плохо, дайте, пожалуйста, воды.
— Я только что выпила, — сказала женщина усталым голосом.
От ее слов внутри меня что-то захлопнулось. Видно на моем лице выразилось мучительное состояние, и она с сочувствием добавила:
— Вон старики идут. Они всегда с собой компот берут. Уж его-то они не выльют на землю.
Тут к остановке подошла молодая женщина, вытащила из сумки бутылку и стала громко пить. Каждый глоток отдавался у меня в ушах как выстрел. Я вскрикнула: «Не выливайте!» И у меня поплыло перед глазами.
Открыла глаза. Хозяйка бутылки улыбается и говорит ласково:
— Пей детка.
Я ухватила бутылку двумя руками, сделала глоток, потом другой. Мир мгновенно переменился. Я почувствовала, как по телу потекла влага. Это была живая вода! Два глотка сделали меня нормальным человеком! Как будто и не было измученного жаждой ребенка, ожидающего самого худшего.
Раньше я не могла пить кипяченую воду. Она вызывала тошноту. А сегодня мне показалось, что ничего слаще и вкусней теплой кипяченой воды не может быть на свете.
— Большое спасибо! Вы спасли меня, — бормотала я сквозь слезы, протягивая женщине бутылку.
— Пей всю.
— Правда? — спросила я неуверенным голосом.
В этот момент я не могла представить, что человеку не нужна вода.
— Пей, а то вылью на землю, — пошутила женщина.
Я схватила бутылку и, не уронив ни капли, единым духом осушила ее. Потом поблагодарила женщину, вскочила в автобус и села на полу возле заднего сидения. Автобус вздрогнул и, сопровождаемый струей сизого дыма и шлейфом густой тяжелой пыли, медленно двинулся в сторону города. Под размеренную качку и шуршанье шин задремала. Редкие тихие фразы людей доносились до меня откуда-то издалека, а улыбающееся лицо женщины ласково предлагало попить еще... Мне было уютно и радостно.
РЫБАЛКА С НОЧЕВКОЙ
Тетя Зина разрешила Пете и его двоюродному брату Вадиму взять меня на ночную рыбалку. С девочками из комнаты я договорилась: «Меня не выдавайте. Еду поделите. Если воспитатели вдруг хватятся, вы ничего не знаете. Могила. Сама за себя отвечу. Не бойтесь. По выходным проверок не бывает».
В обед ребята оседлали трофейные велосипеды. Меня Вадим посадил на багажник, и через час мы были на месте. Река здесь особенная. У самого берега — обрыв. Дна не достать. Вода прозрачная, ледяная. Плаваю я плохо, к тому же боюсь, что от холода сведет ноги. Поэтому одна в воду не лезу. И пока братья разбирают пожитки, разглядываю окрестности.
Ивы низко склонили над рекой мощные ветви. Их кудри струятся зеленым многоступенчатым водопадом. Пытаюсь рукой коснуться водорослей. Но даже с помощью палки не могу их достать, хотя кажется, что они растут совсем близко от поверхности. В местах, где нет растений, вижу на дне каждый камешек, каждую ракушку. Солнце искрится в воде ярко-зелеными лучиками. Река поражает массой воды. От нее веет древностью, загадочностью.
На лужайке трава нежная, мягкая. Хожу как по ковру. Здесь нет лопухов, чернобыльника, полыни. Все растения как-то нежно, изящно подобраны. Невольно мои движения стали плавными. Куда девался сумасбродный, подвижный пацаненок? Теперь я паинька, тихая девочка. Здесь даже братья говорят шепотом.
Удобно пристроилась у самой воды. Листок ивы, как утлое суденышко, медленно перемещается в легкой волне. Он то долго колеблется в одной точке, будто раздумывая, под какой гребень нырнуть, то вдруг совсем скрывается из виду.
Всматриваюсь в глубину. Тенью промелькнула большая рыба. Еще одна, еще. А вот медленно, с достоинством плывет сом. Я узнаю его по длинным усам. Стайка мальков, кувыркаясь, меняя направление туда сюда, резвится у самого берега. Вдруг вскипела вода, и в одно мгновение испуганные рыбешки умчались, как растаяли. И тут же передо мной появились ряды серых спинок — уклейки. Я вытащила из кармана хлеб и осторожно положила несколько кусочков на воду. Что началось! Рыбёшки хватали хлеб и сбоку, и снизу. Иные выпрыгивали на поверхность, сверкая серебристым брюшком. Они не боялись меня. Я зажала между пальцами корочку и осторожно опустила ее в воду. Рыбешки сначала — врассыпную, но тут же вернулись и принялись отрывать крошки, щекоча мне руку.
Подошел Петя и молча поманил меня от берега.
— Ты что, как немой? — спросила я шепотом.
— Голавль должен быть у берега. Он чувствительный. Всего боится. Не спугни.
— Не видела я голавлей. Только сом огромный проплыл да уклейки.
— Увидишь. А пока налови серых мелких кузнечиков. Это их любимая еда.
Кузнечиков ловить я мастер. Три спичечных коробка наполнила. Из коробка их легко доставать — не успевают выскочить. Ребята поставили ореховые удочки у берега так, чтобы их тень не выходила за тень от деревьев. Лежим, молчим. Ждать пришлось недолго. Длинные, черные, юркие, как змеи, рыбы закружили вокруг поплавков. Вот и первые рыбки затрепыхались на крючках. Ребята осторожно вытаскивали их, бросали в ведро и насаживали новых кузнечиков. Стайка уменьшалась на глазах. Вдруг у меня защекотало в носу, и я чихнула. Все! Ловля закончилась. Ребята были недовольны, но ругать меня не стали. Я переложила рыбу в садок, опустила его в реку и укрепила веревку на иве.
