Лариса Райт - Мелодия встреч и разлук
— У тебя с ним что? — интересуется Маша.
Алина сама не знает, как ответить. Ей бы хотелось думать, что есть нечто особенное, но она не уверена. Наконец говорит:
— Ничего. Он — мой коллега по программе «Досуг в Москве».
— А можно мне присоединиться к вашей программе?
— Почему бы и нет?
О том, насколько ее сестра и человек, на которого у Алины были определенные виды, сумели усовершенствовать свое времяпрепровождение, она узнала случайно. Банальная сцена из бородатого анекдота не показалась Алине смешной. Она была опустошающей, шокирующей, ломающей. Ломающей в который раз. Сначала Алине хотелось повернуть время назад и позвонить, предупредив заранее о своем приходе. Потом она тут же обрадовалась, что не сделала этого. Ведь не узнай она правды, позволила бы увезти Натали. Затем она сквозь какой-то охвативший сознание туман услышала лепетание Маши о внезапно нахлынувших чувствах, какой-то бред о возрождении и о том, что «ведь у вас с ним ничего особенного не было». Алина знает — Маша права. Все, как обычно. У Алины никогда не было ничего особенного с мужчинами, которые уходили к сестре. Ей нечего сказать, кроме одного-единственного:
— Опять…
41
«А если я сама его поцелую, что будет? Стану Татьяной Лариной? Да, ничем хорошим признание для героини не закончилось. Но сколько же тогда еще ждать?»
— Алина, ты слышишь? Ключ!
«А что, если он так и будет все время исправлять реплики и не обращать на меня никакого внимания? Мы почти закончили работу. Сценарий будет вот-вот готов. Ну, еще выходные. Максимум еще двое».
— Алина, дверь хлопнула!
«Нет, надо решаться. Как это делают? Придвинуться поближе или просто вытянуть губы и закрыть глаза? Или глаза лучше не закрывать?»
— Алина, там кто-то пришел.
«Да, лучше я буду смотреть прямо на него. Точно. Он же сам нас учил, что герои должны смотреть друг другу в глаза. Правильно. Что может пленить режиссера, как ни восхитительная игра? Хотя я ведь и не играю. Я серьезно. Ой, а почему он сам так странно смотрит на меня? Неужели это…»
— Алина, я серьезно! Кто-то пришел!
— Что?
— Всем здравствуйте! — На пороге комнаты стоит улыбающаяся Маша. «Почему бы не улыбаться? Ничего предосудительного она в квартире Алины не увидела, волноваться не о чем. Зря тетя Тоня подняла бучу. А молодой человек действительно симпатичный, даже очень». Маша смотрит на него с интересом, а Алина не отводит взгляда от сестры, цедит сквозь зубы:
— Незваный гость…
— Ну, знаешь, ты нас с бабушкой визитами не балуешь. Если гора не идет к Магомету…
— Зачем ты пришла? Кто тебя звал?
— Алин, ты что? Я просто хотела посмотреть, все ли у тебя в порядке.
— Пришла?
— …
— Посмотрела? Убедилась? Теперь иди обратно. — Алина чувствует, что перегнула палку. — Бабуле привет передай. Скажи, все в порядке. Извини, но ты не вовремя. Мы работаем.
— На чем мы остановились? — Алина деловито оборачивается к Дэну, но тот не слышит ее так же, как минуту назад она не слышала его. Он уже встал, натянул пиджак и забыл и про сценарий, и про Алину, и про все на свете.
— Я провожу, — обращается он к Маше, и она не отказывается, даже не предполагая, какой сокрушительный удар наносит Алине своим согласием. Алина раздавлена и уничтожена. То, что она безуспешно старалась заполучить несколько месяцев, за какие-то секунды досталось старшей сестре. Досталось одним взглядом, одним взмахом ресниц, одной улыбкой, одним движением белокурых локонов. А ведь он еще даже не слышал, как эта красотка играет на скрипке. Алина сидит, как пришитая, на своем стуле и методично рвет одну за другой страницы нового сценария. Если бы она могла, она бы делала это молча. Но она не способна молчать. Губы шевелятся сами и без конца повторяют одни и те же слова, будто упрекая кого-то невидимого, известного только одной Алине:
— Внешность имеет значение.
42
Славочка, милая!
Наконец-то можешь меня поздравить: твоя сестра — доктор наук. Честно говоря, даже не знаю, стоит ли радоваться. В моем возрасте уже почетно быть академиком или хотя бы членкором. Докторской степенью я могла бы удивить окружающих лет пятнадцать назад. Да, я потеряла слишком много времени, пытаясь построить свои рассуждения, опираясь на судьбу конкретного человека. Я выбрала не того «кролика». Для успеха моего замысла я должна была быть моложе своего «материала» на сорок лет, а не наоборот. Забавно, но, как только я поняла бесперспективность своей затеи и заменила конкретику общими фразами, работа сложилась буквально за несколько месяцев. Странно, раньше мне не приходило в голову, насколько быстротечна жизнь. А теперь, когда на кладбищах приходится бывать с пугающей частотой, я осознала, что уйду гораздо раньше своей героини и никогда не узнаю, чем закончится ее история, а следовательно, и делать какие-либо выводы относительно ее судьбы не имею права. Кто знает, что ждет ее в будущем. Во всяком случае, мне вряд ли когда-нибудь станет об этом известно. Она больше не интересуется моей жизнью и в свою не пускает. Видно, так и останется в моей памяти шестнадцатилетним угловатым подростком: дерзким, колючим и одиноким. Я звонила несколько раз Галине, да она в основном о Машиных успехах докладывает. Знаю только, что Алине удалось поступить во ВГИК. Представляю, какими мрачными будут картины обиженного режиссера. Хотя я могу ошибаться. Помнишь, у Паскаля: «Время потому исцеляет скорби и обиды, что человек меняется: он уже не тот, кем был». Так что все может быть. В любом случае я вряд ли удостоюсь приглашения на премьеру.
Думаю, нам стоит забыть об Алине, тем более что в жизни происходит много других, гораздо более важных лично для нас событий. Да, Славушка, я имею в виду жизнь твоего сына. Обидно, что все так заканчивается. Мальчик очень переживает. Ты была права, когда говорила, что Катерина ему не пара. Я ее нисколько не оправдываю, но, честно говоря, и не могу осуждать. Любой молоденькой дурочке именитый режиссер со средствами и обаянием покажется лучшей партией и лучшим будущим для ребенка, чем нищий преподаватель психологии. Это я со своим жизненным опытом могу утверждать, что у моего племянника большое будущее, а Катя, наверное, ждать устала. Она спешит жить, ей подавай все и сразу. Безумно жаль Димочку. Он-то в чем виноват? Я его видела совсем недавно. Такой смышленый малыш: весь в отца. А Катерина потом еще локти кусать будет. Хотя зачем? Пусть у нее все будет хорошо. Отпустим ее с миром, правда? Тебя ведь этому учат в твоей обители?
Так хочется увидеться, дорогая! Ты забралась слишком далеко. Я ведь уже не юная девочка, чтобы без опаски отправляться за тридевять земель. Ну, да ладно, перезимуем, а там видно будет. Может, и решусь наведаться в твой заповедный край. Только прошу тебя: уволь меня от разговоров с настоятельницей. Все это бесполезно. Я верю в магию колб, пробирок и гетерозиготных по доминанте белых крыс. Довольно забавно: мы верим в разные вещи, а результат одинаковый. Я не слишком беспокоюсь за своего племянника, ибо, согласно психологии, у молодого, я бы даже сказала, юного мужчины вся жизнь впереди. И ты не особенно волнуешься: ты знаешь, что обеспечишь его спасение своими молитвами. Я думаю, дорогая, это доказывает лишь одно: каждому человеку необходимо во что-то верить. И у каждого эта вера своя. Спасибо, что не забываешь у своего покровителя и за меня попросить.
Целую, милая. Я.
43
Никогда раньше Гальперину не приходилось бывать под Мурманском зимой. Он бы и сейчас не поехал, если бы не встревоженный голос матери. Этот странный звонок, эти ее надрывные интонации, эта странная просьба срочно увидеться заставляла волноваться. Неужели все это из-за его письма? Да нет. Не может быть. В нем не было ничего предосудительного: обычные вопросы. А что они думали? Что он идиот? Что никогда не поинтересуется, зачем его заставили искать по всему миру незнакомую девицу? Теперь он уже не безмозглый врач-психиатр, которому любую историю можно преподнести под видом исключительно интересного с точки зрения науки случая. Нет, теперь он понимает, что за всем этим что-то скрывается. А как иначе объяснить эти постоянные «Ищи — не ищи». То в лепешку разбейся, но найди Алину, то вдруг с бухты-барахты забудь о ней навсегда. Конечно, не к лицу такие мысли сыну монахини, но он, черт возьми, имеет право знать! Явная нервозность матери только разожгла его любопытство. Если бы она ответила на его письмо письмом или даже вовсе проигнорировала бы его, Влад бы определенно повременил с поездкой. Во всяком случае, дождался бы весны, а еще лучше лета. Зима на берегу Баренцева моря никогда не казалась Гальперину комфортным сезоном. Он бы лучше еще пару-тройку раз смотался в Африку, зной и жару его организм воспринимал гораздо лучше, чем пронизывающий, пусть и южный, дующий с материка ветер и полярную ночь. Кроме того, навещая мать летом, он никогда не отказывал себе в удовольствии вспомнить детство. Смущаясь, брал в монастырской дворницкой снасти и шел на мостки. Часами просиживал над ручьями и радовался: все же есть еще заповедные места, не все поглотила индустриализация. Если повезет, на крючок здесь может попасться и кумжа, и семга. В такие минуты Влад часто вспоминал изгибы Лососинки, на берегах которой вырос. Вспоминал, как рыбачил с теткой и как она увлеченно рассказывала, что всего в пятидесяти километрах от его родной деревни речушка впадает в огромное Онежское озеро, а по нему ходят настоящие большие пароходы — и не откуда-нибудь, а из самого Ленинграда. А потом шли бесконечные истории про город на Неве, про дворцы и фонтаны, про совершенную диковину — разводные мосты и еще про такое огромное количество невообразимых вещей, которые Влад загорелся желанием увидеть. Поэтому, когда представилась возможность, сорвался покорять Ленинград, а тетка тогда удивлялась, почему не к ней — не в Москву? А сама же говорила: «Москва? Ну, что Москва? Кремль да Арбат — вот и вся столица». Теперь-то Влад знает — это не так:
