Чарльз Буковски - Истории обыкновенного безумия
но быть может, станет легче, если все мы осознаем, что каждый из нас хоть изредка да бывал по отношению к кому-нибудь чумой, только мы об этом не знали, черт подери, это страшная мысль, но, скорей всего, верная, и, возможно, она поможет нам выстоять под напором чумы, идеального человека не существует, все мы страдаем всевозможными видами безумия и непотребства, о которых сами не имеем понятия, зато о них имеют понятие все остальные, так разве удержишь нас в рамках?
и все-таки человеком, который принимает меры против чумы, нельзя не восхищаться, под воздействием крутых мер чума съеживается и вскоре уже знает свое место, один мой знакомый, в некотором роде поэт-интеллектуал, веселый, жизнерадостный человек, повесил у себя на входной двери большое объявление, дословно я его не помню, но гласит оно примерно следующее (и отпечатано красивым шрифтом):
«тем, кого это касается: если вы хотите меня видеть, прошу договариваться о встрече по телефону, на необговоренный стук в дверь я не отвечаю, мне необходимо время, чтобы работать, загубить свою работу я не позволю, прошу понять: то, что поддерживает во мне жизнь, улучшит мое отношение к вам, когда мы наконец встретимся при благоприятных обстоятельствах».
от этого объявления я пришел в восторг, я не увидел в нем ни снобизма, ни преувеличенной самооценки, он был нормальным здравомыслящим человеком, и ему хватало чувства юмора и мужества, чтобы сформулировать свои естественные права, впервые я наткнулся на это объявление совершенно случайно и, потаращив на него глаза и послушав, как копошится в доме хозяин, направился к машине и уехал, начало понимания есть начало всего, и в наше время кое-кто из нас уже начал, к примеру, я ничего не имею против массовых любовных сходняков — если только МЕНЯ НЕ ЗАСТАВЛЯЮТ ИХ ПОСЕЩАТЬ, я даже не против любви, но ведь мы говорим о чуме, верно?
даже я, будучи для чумы самой легкой добычей, — даже я однажды предпринял кое-что против чумы, в то время я работал ночами по двенадцать часов, прости меня господи и прости господа господи, и тем не менее один чумовой чума не мог удержаться, чтобы не звонить мне каждое утро около девяти часов, домой я добирался в семь тридцать и после парочки пива обычно ухитрялся уснуть, время он выбирал крайне удачно, и нес одну и ту же идиотскую монотонную околесицу, одно лишь сознание того, что он меня разбудил и слышит мой голос, вызывало у него эйфорию, он покашливал и мяукал, запинался и бормотал.
— слушай, — сказал я наконец, — какого черта ты постоянно будишь меня в девять утра? ты же знаешь, что я всю ночь работаю, двенадцать часов каждую ночь! так какого же черта ты все-таки будишь меня в девять утра?
— я думал, — сказал он, — что ты можешь уйти на ипподром, я хотел перехватить тебя до ухода на ипподром.
— слушай, — сказал я, — первый заезд в час сорок пять, и как, по-твоему, черт подери, я могу играть на скачках, если я работаю ночами по двенадцать часов? как, по-твоему, черт подери, мне удастся все это совмещать? я должен спать, срать, мыться, есть, ебаться, покупать новые шнурки и все такое прочее, неужели ты лишен всякого чувства реальности? неужели ты не понимаешь, что с работы я прихожу совершенно измочаленный? неужели ты не понимаешь, что у меня совершенно не остается сил? я не могу добраться до ипподрома, я даже жопу почесать не в силах, какого черта ты постоянно, каждое утро, звонишь в девять часов?
как говорится, он осип от волнения…
— я хочу перехватить тебя до ухода на ипподром.
все было тщетно, я повесил трубку, потом я взял большую картонную коробку, потом я взял телефон и вдавил его в дно большой картонной коробки, потом я плотно набил треклятую коробку тряпьем, я проделывал это каждое утро, когда приходил, а когда просыпался — все вынимал, чума умер, в один прекрасный день он меня навестил.
— что случилось, почему ты больше не подходишь к телефону? — спросил он.
— когда я прихожу домой, я запихиваю телефон в коробку с тряпьем.
— но разве ты не понимаешь, что, когда ты запихиваешь телефон в коробку с тряпьем, ты символически запихиваешь в коробку с тряпьем и меня!
я взглянул на него и очень медленно и тихо сказал:
— именно так.
с тех пор у нас с ним все пошло по-другому, мне звонил один мой приятель, человек постарше меня, весьма энергичный, но не художник (слава богу), и он сказал:
— Макклинток звонит мне три раза в день, а тебе он еще звонит?
— уже нет.
над макклинтоками смеется весь город, но макклинтокам никогда не понять, что они макклинтоки. каждый макклинток имеет при себе маленькую черную книжечку, заполненную телефонными номерами, и если у вас есть телефон — берегитесь, чума будет насиловать ваш телефон, для начала заверив вас в том, что не звонит в другой город (это не так), а потом он начнет (она начнет) вливать в ухо оторопевшего слушателя свою нескончаемую ядовитую трепотню — эти чума-макклинтоки способны говорить часами, и хотя вы пытаетесь не слушать, не слушать почти невозможно, и вы испытываете к бедолаге на другом конце мучителя-провода нечто вроде комического сострадания.
быть может, когда-нибудь мир будет построен, перестроен, так, что благодаря хорошей жизни и отсутствию трудностей чума перестанет быть чумой, существует теория о том, что чуму производят на свет вещи, которых быть не должно, плохое правительство, загрязненный воздух, набившая оскомину ебля, мать с деревянной рукой, отец, который некогда любил совать себе в анус проволочные мочалки для кастрюль, и так далее, сложится ли когда-нибудь такое утопическое общество — никому не известно, но на данном этапе нам приходится сталкиваться с вредными продуктами деятельности рода людского: полчищами голодных, черно-белыми и красными, дремлющими бомбами, любовными сходняками, хиппи, не совсем хиппи, Джонсоном, тараканами в Альбукерке, скверным пивом, триппером, трусливыми передов1щами, всякой-превсякой всячиной и чумой, чума все еще с нами, я живу сегодня, а не завтра, моя Утопия предусматривает НЕМЕДЛЕННОЕ устранение чумы, и мне бы очень хотелось послушать ваш рассказ, я уверен, что каждый из нас вынужден терпеть одного-двух макклинтоков. возможно, своими историями о чуме-макклинтоке вы сумеете меня рассмешить, кстати, боже мой, я кое-что вспомнил!!!!! Я НИКОГДА НЕ СЛЫШАЛ, ЧТОБЫ ХОТЬ ОДИН МАККЛИНТОК СМЕЯЛСЯ!!!
подумайте об этом.
подумайте о любом чуме, которого когда-либо знали, и спросите себя, рассмеялся ли он хоть разок, слышали вы когда-нибудь, как он смеется?
господи, подумать только, я и сам нечасто смеюсь, я могу смеяться лишь в полном одиночестве, интересно, может, все это я писал о себе? о чуме, зачумленной чумой? подумать только! целая чумовая колония — извивающаяся, вонзающая друг в друга ядовитые зубы и занимающаяся содомией, содомией?? закурим-ка лучше «Честерфилд» и обо всем позабудем, увидимся утром, поласкаем сиськи кобры в коробке с тряпьем.
привет, я вас, случаем, не разбудил? гм-гм, кажется, нет.
Неудачный полет
вы задумывались когда-нибудь над тем, что ЛСД и цветной телевизор стали доступны нам почти одновременно? появляется масса результатов экспериментов с цветом, и что мы делаем? одно объявляем вне закона, а с другим не знаем, как разъебаться. конечно, в руках нынешних хозяев телевидение бесполезно; тут и спорить, в общем-то, не о чем. а недавно я прочел о полицейской облаве, во время которой предполагаемый изготовитель галлюциногенного наркотика якобы швырнул в лицо агенту сосуд с кислотой, и это очередная чушь, существует несколько причин запрещения ЛСД, ДМТ, СТП: они могут навсегда лишить человека рассудка — но рассудка можно лишиться и от сбора свеклы, закручивания болтов на заводе «Дженерал моторc», мытья посуды или преподавания английского в одном из местных университетов, объяви мы вне закона все, что сводит человека с ума, исчезли бы все составляющие социальной структуры: брак, война, автобусное сообщение, скотобойни, пчеловодство, хирургия — все, что ни назови, свести человека с ума может все, что угодно, поскольку общество сооружено на фальшивых опорах, до тех пор, пока мы не выбьем из-под него весь фундамент и не построим его заново, сумасшедшие дома так и будут оставаться незамеченными, а предложенные нашим добрейшим губернатором сокращения в бюджетах сумасшедших домов я рассматриваю как намек на то, что люди, сведенные обществом с ума, не вправе рассчитывать ни на помощь, ни на лечение со стороны общества, особенно в эпоху инфляции и безумных налогов, эти деньги с большей пользой можно потратить на строительство дорог, а то и вовсе раздать неграм, чтобы те не вздумали спалить наши города, и у меня родилась великолепная идея: почему бы не убивать душевнобольных? подумать только, какая вышла бы экономия! даже сумасшедший слишком много ест и нуждается в месте для ночлега, к тому же эти ублюдки просто отвратительны: они истошно вопят, размазывают по стенам собственное говно и все такое прочее, все, что нам понадобилось бы, — это немногочисленная медицинская комиссия для принятия решений да парочка симпатичных медсестер (или медбратьев) для помощи психиатрам в проведении вне лечебных сексуальных мероприятий.
