Дмитрий Быков - ЖД
– И что мы имеем с гуся? – спросил Волохов. – Чем доятся эти коровы, которых мы тут на себе развели?
– Ну, во-первых, они друг друга убивают, – ответил Гуров.
– А нам какой прок?
– А иначе кто-нибудь убивал бы нас. Или мы друг друга. Я бы даже сказал, что они за нас живут и умирают. А мы, избавленные от нужд низкой жизни, делаем что-то гораздо более важное. Живем высшей формой жизни, в которой нет ни захватов, ни аннексий, ни контрибуций, ни революций, ни терроров. То есть находимся практически в ангельском состоянии.
– Ну уж и в ангельском? – не поверил Волохов.
– Во всяком случае в лучшем, чем они. И то, что их двое, – большое наше преимущество. Они все время отвлекаются друг на друга. Захватывают, тузят. Нам при этом, конечно, тоже достается, но не в такой степени. Любой другой захватчик нас с нашими данными давно бы уже… под корешок.
– Погоди. Мы, стало быть, их действительно позвали? Как бы наняли? Как нанимают одних бандитов, чтобы защищали от других?
– Это похоже, – усмехнулся Гуров. – Очень похоже. Только мы наняли двух бандитов, враждующих. Они защищают нас от всех внешних – потому что в мире знают, что мы под ними ходим… И при этом друг друга мочат, и никогда не могут замочить до конца. Чрезвычайно удобная схема, ты не находишь? Так что это еще кто кого терпит…
– Мне одно непонятно, – задумчиво произнес Волохов. – Почему при такой истории – с ее кругами, неверием ни во что, угнетением и прочая – такая культура? Уж никак не захватническая, верно?
– Отчасти захватническая. Нашей настоящей ты, небось, и не знаешь почти – ее в книгах мало печатают. Меня тут знаешь что больше всего умиляет? – доверительно сказал Гуров, сам, кажется, очень довольный тем, что нашел нового соотечественника. Вероятно, ему нечасто случалось вот так трепаться с безоговорочно своим. – Что у истоков так называемого золотого века стоят две хрестоматийные фигуры – раскаявшийся хазар и раскаявшийся варяг. Оба двигались друг другу навстречу и могли пересечься в некоей точке – но Бог не дал. И, может, к лучшему. Вдвоем-то они живо сдвинули бы дело… С одной стороны – Пушкин, классический хазар, атеист, смещавшийся всю жизнь к варяжству, государственничеству, северу… и на этом погиб, потому что кому велено чирикать – не мурлыкайте. Что интересно, убили не свои, а именно чужие: не примазывайся. То же и с Лермонтовым: начинал как классический варяг. Патриот, культ гибели, могучие северные образы, антихристианство, дурной вкус, Бородино – а в конце: «Прощай, немытая Россия». Они вечно стараются доказать, что это не он написал. Но «Люблю Отчизну я» – это-то явно он? «Ни слава, купленная кровью… ни темной старины заветные преданья»… Я думаю, это его на Кавказе перевербовали. Был у него такой кунак – явно хазарский. «Чеченец посмотрел лукаво и головою покачал».
– Ну, про чеченцев ты мне не вкручивай.
– Я и не вкручиваю. Сам поймешь. Языки нормально посравниваешь – и поймешь.
– Да ладно, не в чеченце дело, – мечтательно сказал Волохов. – Красиво получается. Действительно, раскаявшийся варяг и раскаявшийся хазар… И потом – эта парочка всегда соблюдается. С Толстым и Достоевским, например.
– Точно. Сообразительный.
– Погоди, погоди, – Волохов с наслаждением развивал теорию. – Толстой: его любовь к Лермонтову – «Пришел как право имущий»… Общий интерес к Бородину… Начинал как офицер… Упивался аристократизмом, кичился дворянством… После – резкий перелом, ненависть к государству, любовь к хазарству и защита его, вплоть до изучения древне-хазарского… И с другой стороны – Достоевский, начинавший как бунтовщик, а закончивший гостем и другом царской фамилии. Да? И эта его Пушкинская речь в конце, про такой же предсмертный каменноостровский цикл… Слушай, как все сходится!
– Ну, это просто. – Гуров все время улыбался, и Волохов ловил себя на той же беспричинной улыбке: так радуются только своим. Он чувствовал себя так, словно попал в теплую ванну из ледяного заснеженного пространства. – Как только варяг или хазар начинают немного соображать, они тотчас ссорятся со своими. Вся так называемая великая культура стояла на раскаявшемся варяжстве и раскаявшемся хазарстве.
– Кстати, Толстой же говорил о Достоевском: «Что-то хазарское было в нем!»
– Точно, Горькому. Этот, кстати, был из классических раскаявшихся варягов. Культ силы, Ницше, сентиментальность – только под конец начал что-то понимать. А напротив него – раскаявшийся хазар Андреев, чистый ученик Достоевского, закончивший патриотической «Русской мыслью», государственничеством и всяким угарным квасом.
– Страшное дело, страшное дело, – радостно кивал Волохов. – Сходится! И все-таки… Мне знаешь, унизительно было бы думать, что все детерминировано только национальностью. Или историей, хоть это и мое прямое дело. Родился хазаром – и осуществляешь хазарскую программу, родился варягом – варяжскую… От личности-то хоть что-то зависит или нет?
– Обязательно, – кивнул Гуров. – У нас.
– У коренного населения?
– Да. Самоназвание я тебе со временем скажу, а слово «славяне» забудь. Оно гнусное, клейменое. Происхождение его сам знать должен.
– И в чем критерий?
– Да очень простой. Если тебе не подходят ни хазарство, ни варяжство – стало быть, ты и наш. Они детерминированы, да, им деваться некуда. Если ты хазар или рус – это клеймо в чистом виде. А если тебе и с теми не по дороге, и от этих воротит – стало быть, наш и есть. У меня, брат, чутье на это дело. А уж у них какое чутье! Нашего каждый чует. И – либо убить, либо припахать.
– Но ведь нас в результате почти нет? От нас, от третьих… то есть первых… хоть что-то осталось?
– Довольно много, – пожал плечами Гуров. – Кстати, ты в Москве их видишь каждый день. Как правило, на Кольцевой линии метро. Догадался, почему?
– Нет, – удивился Волохов. – Почему? И Гуров объяснил.
7Вдоль главной среднеазиатской транспортной артерии, носившей имя Рус, в первом тысячелетии нашей эры селилось множество племен, сведения о которых частью ненадежны, а частью нарочно перепутаны. Западноевропейское раннее Средневековье известно нам в мельчайших деталях, жизнь и география Ближнего Востока тех же времен тщательно задокументированы, а огромное пространство Южной и Восточной Европы, Придонье и Приволжье выглядит не то белым пятном, не то лоскутным одеялом, которое никак не могут поделить между собой сторонники разных версий. Существует четыре концепции возникновения русской государственности – хазарская, русская, норманнская (варяжская) и истинная.
Согласно хазарской версии, так называемая салтово-маяцкая культура с ее белокаменными замками и многочисленными ремеслами была государственной культурой обширного государства – Хазарского Каганата, занимавшего большую часть Южной Европы вплоть до левого берега Днепра. Славяне платили дань Каганату (упоминания об этой дани содержатся в «Повести временных лет»), а русы воевали с ним. Некоторые исследователи отождествляют славян и русов, тогда как в анонимном арабском трактате «Пределы мира от востока к западу» (предположительно десятый век) ясно сказано: река Рута – приток Руса – «от русов течет к славянам». «Пределы мира» целиком на русский язык не переводились и до последнего времени вообще считались подделкой. Сами русы в «Пределах мира» охарактеризованы так: «Это огромная страна, и обитатели ее плохого нрава, непристойные, нахальные, склонны к ссорам и воинственны. Среди них есть группа славян, которая им служит. Кияба – город русов, ближайший к мусульманам. Это приятное место и есть резиденция царя. Слаба – приятный город, и из него ведется торговля со страной булгар. Уртаб – город, где любого чужеземца убивают». Среди жителей страны русов выделяется отдельная группа Мирват (мурруват, морроват): «Они пришли сюда, завоевали эту страну и поселились здесь». Мурруват пришли «из безлюдных земель Севера».
Восточнее страны русов находится страна хазар. «Это очень приятная и процветающая страна с большими богатствами. Оттуда поступают коровы, овцы и бесчисленные рабы. Атиль – город, разделенный рекой Атиль (Итиль, позднее Волга). Это столица хазар и место пребывания царя, который называется Таркан каган. Тула и Лугх – два региона страны хазар. Люди здесь воинственны и обладают большим количеством оружия».
Главным источником сведений о Хазарии является так называемая еврейско-хазарская переписка. Состоит она всего из двух писем: обращения министра финансов омейядского халифа в Испании Абдуррахмана Второго Хасдаи ибн Шафрута к хазарскому царю Иосифу и ответа царя. Эта переписка датируется серединой десятого столетия. В начале тысячелетия хазары кочевали по Предкавказью от Каспия до Дербента, в пятом веке осели на Волге и в Крыму, после чего царь Булан принял иудаизм. Сведения Иосифа относятся к позднему, последнему периоду хазарской истории. В 962 году киевский князь Святослав захватил и разграбил столицу Итиль, и Каганат перестал существовать.
