Майя Кучерская - Тётя Мотя

Вот была эта мучительно родившаяся мысль.

Вот оно, вот что — волновалась Тетя вместе с машиной за окном, которая что-то никак не унималась и выла, выла. Вот что. Это не потому, что он такой красивый, умный, это не потому, что она такая или другая, это от-то-го. Что не может оно. У него такая физиологическая потребность — любить. Сжиматься, разжиматься, гореть, застывать и снова биться. И его нельзя переделать, нельзя как-нибудь так помять немного руками и вылепить другой формы фигурку, петушка или елку, оно так и будет сердцем, в котором так и будет жить неиссякаемая любовь. Всегда. Скоро ей исполнится 33, потом — 35, 37, потом 58, дальше фантазия отказывалась служить Тете, а оно так и будет гореть и жадно искать себе пищи, выжимая слезы обожания из старческих полуслепых глаз.

Ланин вернулся спустя полторы недели, привез из Киото, где снимал сюжет про гейш, ветку бамбука, усыпанную темно-зелеными острыми продолговатыми листьями — на долгую жизнь. Японская примета. Тетя довезла бамбук на переднем сиденье из редакции до самого дома, но в квартиру не понесла, воткнула возле подъезда в сугроб — улика. Уже дойдя до лифта, развернулась, выскочила из подъезда, подошла к сугробу, отломила трилистник, листья были прочные, жесткие, еле оторвала, сунула в карман — Ланин сказал, можно заваривать в чай. Вот и попьем чайку.

Открыв почтовый ящик, Тетя вынула письмо из Калинова от С.П. Голубева — нетерпеливо разорвала прямо возле лифта.

Дорогая Марина Александровна!

Сердечно благодарю Вас за публикацию в газете материалов о моей семье, авторские экземпляры и Вашу открыточку.

Сразу перейду к Вашему вопросу. Вы спрашиваете меня, откуда я все это знаю, каковы мои источники. Источники мои самые простые — выдумывать я совсем не умею, и все, что Вы прочитали, основано исключительно на архивных документах, опубликованных и неопубликованных воспоминаниях, дневниках, учебных ведомостях, а также устных свидетельствах — преимущественно моей матери. Хотя, признаюсь, одну вольность я себе все же позволил.

Если мне удавалось раздобыть воспоминания ученика Ярославского духовного училища или Демидовского лицея той же эпохи, в какую учились братья матери, отец Федор, дядя Митя, кое-что из найденного я присваивал моим родным. Про себя я назвал этот метод «перенос». По-моему, это вовсе не вымысел — если не мои герои, то их однокашники, соседи, близкие, но все-таки реально переживали в то же самое время то, о чем я пишу.

Спасибо и за вопрос о продолжении и за Ваш искренний интерес к прошлому России. Продолжение обязательно будет, я уже заканчиваю следующий фрагмент и, конечно, пришлю Вам и его — понимаю, что уже не для публикации, просто для чтения — но и это для меня большая ценность и радость, читателей ведь у меня немного. Добавлю также, что продолжение моих историй существует не на одной бумаге, но и вокруг, рядом, везде в моей жизни. Я и сам их «продолжение». И наш город, Калинов, с остатками замечательной купеческой архитектуры, с превосходной расположенной в бывшем особняке библиотекой, Волгой, стрелкой, густым лесом на том берегу — тоже продолжение. Будет возможность, приезжайте в гости — с удовольствием проведу Вас экскурсией по городу, расскажу и покажу, что знаю сам. Говорят, особенно хорошо у нас летом, но я люблю Калинов любым.

С благодарностью и надеждой на возможную встречу,

С.П. Голубев

Часть вторая

Глава первая

Забытый мобильник черепашкой полз под раскрытой газетой к краю стола, оживив двоих на цветной фотографии. Они жали друг другу руки на фоне ковра в цветочках и черных кожаных кресел. Оба улыбались и пританцовывали. Батька вытянул ногу и скакал, наш мелко подпрыгивал. Коля усмехнулся, откинул газету, глянул, кто звонит. «Миш». Утопил большим пальцем зеленую кнопку, перебивая чье-то басовитое воркование, рубанул: «Дома нет. Вечером звоните!». Миш — это Миша, что ли? Что за кекс вообще? Суббота, между прочим. Отключил ее телефон вовсе, чтоб не лезло мишье. Но уже забило по мозгам, застучало из той самой давней игры Теплого — красный-желтый-голубой шарики бессильно проваливались под ударами молоточка вниз, скатывались по деревянной горке на пол.

Да ведь каждую секунду она с мобильным, из рук не выпускает — как только забыла сегодня-то, видно, спешила, Теплого в бассейн вела, у них ко времени там определенному, проспали, а так даже в ванну идет, даже в туалете с ним, и эсэмэски все пишет. Звук давно отключен, чтоб не слышно, как приходит ответ. Думает, он не видит. А он видит, только плюет — мало ль кому, кто, куда. Тем более она и комментирует изредка: ой, Тишка проявилась. Или — Вероника… Или там — надо же, вот и Аленка. Подружки. Какие еще подружки! Урод. Коля уже снова оживлял проклятую черепашку, поглядел последние звонки — «Миш» звонил в каждый из последних дней. Вошел в «сообщения». Коля, Мама, Тиша — от Мишки ни одной. Снова все выключил. Тьфу, забыл заглянуть в «Переданные» — может, там тоже что интересное? И вдруг устал что-то и не стал смотреть.

Без перехода проорал, надсаживая горло: «Когда чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо!». Посидел, обхватив голову, на диване, неожиданно тихо положил мобильный на место, прикрыл газетой. Начал собираться, скорей, времени в обрез, договорились сегодня с ребятами смотать на Плешку, с этой зимы начали кататься и по льду. Серый (соня) умолил выехать попозже, пол-одиннадцатого хотя б. Терпимо в принципе, около часа будут на месте, а долго сейчас все равно не прокатаешься. Коля поглядел в окно: в раскрасневшемся небе светило солнце, ветер, судя по деревьям, тоже дул нехилый, но как там на озере — вопрос.

Ощущение близкого праздника, с которым он проснулся, расстрелял в висок подлый «Миш». Коля знал, стоит ему плюхнуться в уютный джип Серого, помчаться по Ярославке под треп и приколы ребят, полпроблемы рассосется само собой. А уж когда разложит на снегу стропы, надует крылья, щелкнет на поясе фиксатором чикенлупа, сдвинет маску, когда подымет кайт на воздух и рванет — тут уж выветрится до конца все, рассыплется в снежную пыль! Зимой кайтинг был, конечно, сильно другой, резче, злей, но и круче. Ветер жег, лицо обветривалось, пальцы затекали — кайф.

Так все и вышло — пока катили по совсем зимнему еще шоссе, всю дорогу хохмили, ржали, потом долго разбирались со снаряжением и — рассекали. Ветер был 6–7 метров в секунду — практически идеальный, небо чистое, слепящее, и здесь почему-то казалось — не зимнее, не морозное, вообще почти уже весеннее солнце. На льду лежал слой свежего снега, вчера напорошило, так что катилось мягко и почти не отдавало в ноги. Только торопиться было нельзя, стоило разогнаться, доска проскальзывала вперед, сгребала снег… И вырезался Коля аккуратно, аккуратненько держал кайт на 11 часов у края окна. Специально запоминал, чтобы написать потом в ЖЖ инструкцию для желающих — за последние полгода из помощника сисадминов он окончательно переквалифицировался в спеца по кайту.

Накатавшись вдоволь, и Коля, и Серый даже рискнули прыгнуть раза два — удачно, а потом грелись в кафешке, хорошо знакомой по прошлым разам, шашлык тут был — не всегда в Москве такой найдешь. Ребята как обычно обсуждали каталово, хвалили лед, снег, ветер, вспоминали прошлые дела — он тоже вспоминал, перебивал, махал руками, немного потолкался прям за столом с Ашотом, пил, но меньше обычного, вроде и не хотелось особо. И все было как всегда — отлично. Но когда стали подъезжать к городу, в темноте уже полной, странная, сосущая слабость медленно затекла Коле в ноги, затем в живот, пока не заполнила его целиком. Она ведь все уже знает, тот сказал, Миш поганый, трубку-то взяли, и… Но кто этот Миш? Пусть она только расскажет, и он поверит. Пусть скажет, зачем какой-то мудак звонит ей каждый день, включая субботу утром? Пусть объяснит.

Но с тоскующим липким предчувствием Коля знал: ничего она ему не расскажет, ни капли не объяснит. И хер с ней, будет молчать — он ей вмажет. Давно пора. Сколько раз уже чесались руки! Повода нормального не хватало. Но вместо злости, вместо ненависти, которую он пытался вскипятить в себе, Коля ощущал только ту же испуганную слабость, мальчика обиженного, которому, если честно, хотелось, чтобы она лучше просто обняла его, прижала к сердцу, чмокнула в ухо, Мотька делала так иногда, он морщился, кривился, но сейчас был бы не против. А может, просто устал от катанья, выпивки, от всего этого длинного дня… В какой-то момент, еще в машине, чуть не попросился даже к Ашоту переночевать, но сдержался вовремя: на фиг он был Ашоту, теперь вроде и девчонка с ним жила, студентка из Бауманки, Ашот уже в подробностях все рассказал…

Коля открыл дверь своим ключом, в доме было тихо — Теплый, значит, спал. Скинул в коридоре рюкзак, начал раздеваться. Она вышла к нему из комнаты и, судя по взгляду опущенному, в курсах была уже, стояла сутуло в халатике, с мокрыми волосами — мылась.