Алексей Иванов - Общага-на-Крови
— Ну, пока… — неуверенно сказал он.
Оба они чуть качнулись друг к другу для поцелуя, но это было еще слишком непривычно, и смущение растолкнуло их обратно. Серафима кивнула Отличнику, повернулась и вошла в автобус. Отличник видел, как она пробирается по проходу к свободному месту. Она села у окна со стороны Отличника, прямо над Бобром-милиционером, и помахала ладошкой. Отличник, онемев и оглохнув, не мог даже пошевельнуться. Он глупо улыбался и глядел на Серафиму. Двери зашипели и распрямились, двигатель заклокотал, синий дым вывалился из выхлопной трубы. Длинный «Икарус» тронулся с места, мягко заваливая Серафиму на спинку сиденья.
Отличник проторчал в библиотеке до пяти вечера и отправился в общагу. Первым, кого он увидел в вестибюле, был Ванька, который сидел на вахте и читал газету. Отличник страшно изумился, но память о вчерашней встрече с вурдалаками не позволила ему заговорить. «Привет», — проходя мимо, негромко сказал он, и Ванька из-за газеты буркнул: «Здорово».
Серафимы дома не было. Она даже еще не возвращалась в семьсот десятую, потому что не имелось и записки от нее, где было бы сказано, у кого она оставила ключ для Отличника. Постояв у запертой двери, сникший Отличник побрел вниз, в вестибюль, решив дожидаться Серафиму здесь. Идти к кому-то в гости ему совсем не хотелось.
— Ванька, можно я у тебя посижу? — робко спросил он.
Прошедшая ночь, впрочем, сделала вурдалачьи оскалы далекими и размытыми. Беспокоясь о Серафиме, Отличник теперь даже не думал о них. Но Ванькин голос вернул его к памяти о том вечере.
— Тебе здесь не положено находиться. Ты нелегальщик.
— Но ведь и ты тоже нелегальщик, — осторожно заметил Отличник.
— Со вчерашнего дня я и легальщик, и вахтер, — отрезал Ванька.
— Тебя взяла Ботова? — Отличник не поверил своим ушам.
— Взяла и поселила. А я расписку дал, что не буду пить.
— Мне уйти? — спокойно спросил Отличник. Ванька долго чиркал спичкой, прикуривая.
— А-а, х-хрен с тобой, сиди! — яростно ответил он.
Отличник обошел его и сел на стул за вахтой. Ему даже стало немножко жаль Ваньку, вынужденного его гнать. Он сказал:
— А меня вот комендантша нашла, постель забрала, — Ванька делано хохотнул.
— Попробуешь на себе, каково нам приходилось.
Отличник помедлил, пытаясь определить свои ощущения.
— Почему ты говоришь так, будто я в чем-то вас обвинял, а виноват сам? — спросил он, глядя Ваньке в спину.
— Потому что так и есть. Разве ты не понял этого вчера?
— Вчера я понял только то, — заводясь, сказал Отличник, — что вы вели себя как свиньи. Точнее, ко мне отнеслись по-свински.
— Нет, не по-свински. По-человечески. Как к предателю.
— Как к кому?.. — потрясенно переспросил Отличник.
— Оглох, что ли? — глумливо поинтересовался Ванька.
— Нет, не оглох, — задумчиво ответил Отличник. — И как я вас предал? Я, что ли, толкнул вас на те гадости, которые вы совершили? А вчера я заявился произнести пламенную речь про ваши пороки, так?
— Нет, хуже. — Ванька помолчал. — Ты нас и вправду простил.
— А я вас ни в чем и не виню, — сказал сбитый с толку Отличник. — Да и что вам мое прощение? Я же не Иисус Христос!..
— Христос — это бог, его Богородица родила. А тебя мы, грешные, родили. Что было лучшего у нас в каждом, то в тебя и вложили.
— Ну а я что? Отрекся и растоптал?
— А ты простил нас, понимаешь? — Ванька впервые оглянулся на Отличника. — Мы тебя за совесть свою считали, а ты только одним обещанием простить уже нас предал, потому что руки нам развязал! Конечно, откуда ты знал, какую херню мы этими руками сотворить можем! Купились мы на твои умные глаза — ну и сами дураки!
— А вы, что ли, сами не понимали, чего делаете?
— Не понимали! Не знали! Когда в толпу с президентом гранату кидаешь, откуда знаешь, кого убьет? Может, президента, может, алкаша какого левого, а может, гения будущего!..
— Но вы же не гранаты кидали!
— С гранатами у нас напряженка была, это верно! Но зато все, что имели, мы на себя и обрушили! Мы же, в общем-то, не только тебя спрашивали… Как бы это выразиться-то, чтобы тебе понятно было?.. Каждый из нас свою душу в тебя вложил, и душа эта твоими устами говорила каждому: валяй, братва, все можно, ни шиша мне не сделается! Мы и наваляли! А то, что мы сотворили, — нагадили под себя, продались, любовь похерили, — это нам наши души не должны были позволять делать!
— Так не делали бы! — чуть не крикнул Отличник.
— Худо было очень, вот и делали. Но не в этом страшное. Если нам наши души позволяли такое, то были они вообще или нет? Может, это химера одна — душа у человека? Мы, по сути дела, не прощения у тебя заранее просили, а выясняли: есть ли у нас души? И ты ответил: да нет, мол, ступайте, хер с вами, золотые рыбки…
— А вы меня ставили в известность, чего сделать хотите? Вы только о высших материях говорили, чтобы я толком не понял! Сами из меня прощение выжимали! И что, вы ничего бы не сделали, если б я сказал «не надо»? Мало верится мне, Ванька!
— Все ты понял, не ври. И должен был сказать «нет», — твердо ответил Ванька. — И пусть бы мы все равно продались, потому что выбора не было, но мы хоть знали бы сразу, что за койку души свои закладываем. Когда по нужде сподличаешь, то можно еще отмыться, но когда вот так, по ошибке, — только и остается рукой махнуть: а-а, пошло оно все к черту, нету — и не надо. Ты нас всех души лишил, понимаешь ты это? Не унизил, а убил! Ты такой же, как Гапонов, который козел не потому, что на Нельку полез, а потому, что блядью считал!..
— Ну не понимаю я, Ванька, не понимаю!.. Если у вас выбора не было, за что же мне вас винить? А если я вас винить не могу, почему же это значит, что я души ваши убил?!
— Души наши в тебе оставались! Мы сами с головой в говно ушли, а тебя на сухой бережок поставили! И что же ты? Просрал ты все! Я тебе как старый раздолбай говорю, и все под моими словами подпишутся: Серафима — девочка умненькая, чистенькая, в ней врожденное чутье на истину. И если она на тебя наплевала — значит, просрал ты нашу истину! Ты — пустышка. Ты нас не прощал, ты даже не заметил наших грехов! Значит, не осталось в тебе наших даров, которые нашими бы гадостями унизить можно было! И вдруг ты вчера заявляешься к нам как ни в чем не бывало, как равный к равным, как пустышка к пустышкам! А мы не хотим быть пустышками, хоть и торчим в говне по маковку!..
— Да чего вы все лезете в мою жизнь?! — вспылил Отличник. — Вам-то какое дело до моих отношений с Серафимой!
— Мы-то наоборот не лезли, а отстранялись. Просто вчера один только вид твой у всех мандраж вызвал! Ты всем противен стал, и я понять хочу: отчего? А всем остальным уже наплевать отчего. Подсознательно противен, и все!
— А по-моему, у вас просто досада и зависть, — по-ванькиному жестоко заявил Отличник. — Досада, что сперва меня устроили, а не себя, и выгоды с того никакой не поимели. А зависть от того, что я все-таки не залез в вашу лужу.
— Ну не-ет!.. — горячо возразил Ванька. — Какая тут досада? Благодеяния мы не сделали. Просто за тобой ни Ботва, ни Гапонов не охотились, на фиг ты им нужен, — потому ты и жил спокойно. А зависть… Так уж лучше в говне сидеть, чем любовь просрать!
— Нет, Ванька! Не укладывается это у меня в голове! — тихо сказал Отличник, морща лоб в мучительном усилии понять. — Напутал ты всего, нагромоздил… Не бывает так, не живут так люди. Души там передавать, страховка, прощение… Чушь! Чушь! Все неправда! Все это вы сочинили, потому что озверели, что я вместе с вами на дно не пошел!
— Думай чего хочешь. Но то, что воротит нас от тебя, что блевать тянет, — это факт. Не друзья мы тебе больше, а я тебе первый враг! Я тебе до последнего верил, спасти тебя пытался, когда остальные на тебя уже плюнули. Я говорил себе: может, прав Отличник, раз так себя поставил? Ладно, пусть нету у нас души, пусть это самообман. Ты меня убедил. Но почему же мы страдаем, если души нет и быть не может, если мы ничего не предавали? Какой закон мы преступили, если нам больно и стыдно от этого? Да обычной закон, человеческий, нравственный. Нельзя так делать, как мы сделали. Та девчонка из двести двадцатой от такого с крыши спрыгнула, потому что не успела еще привыкнуть, маленькая была. А мы живем, потому что привыкнуть успели — по мелочи, но привыкли, хотя так крупно, как сейчас, еще не приходилось… И быть не может ничего такого, из-за чего человеку бы все разрешено становилось. Пусть это не шибко красиво звучит, но законы общежития превыше всего! И если уж ты сам меня убедил, что души нет, то получай по закону! А по закону ты — нелегальщик! Тебе здесь находиться запрещено! Этим я и караю тебя, потому что нельзя твое предательство оставлять безнаказанным. Нельзя прощать, как ты прощал. Игорь, Нелька, Лелька — они просто тебе кучу говна наговорили. А я тебя за нас всех покарал, все обдумал и покарал. Или ты решил, что Ботве святой дух нашептал, где ты живешь?
