Александр Кулешов - povest o sport kapitane
— Если сумеете воспитать хоть десять, хоть пять перспективных ребят, устрою им сборы в Каспийске — пусть там готовятся. А если действительно дело наладится, даю слово с этой трибуны, что будет и у вас все на высшем уровне оборудовано. Только не нойте и не путайте причины и следствия.
Затем поездил по Белоруссии. В поездке его сопровождал председатель Белорусского республиканского совета общества Белонович. Здесь все было в порядке. Председатель, хитрый, умный, с неисчерпаемым чувством юмора, казалось, никогда не говорил о деле, а все больше шутил, рассказывал всякие веселые истории, приглашал на рыбалку и охоту. Несерьезный человек! Но у этого «несерьезного» человека работа шла на зависть, все всегда было в идеальном порядке. Кадры он подобрал блестящие, и распоряжения его, даже высказанные небрежным тоном, словно речь шла о мелочах, выполнялись мгновенно и точно.
«Тоже вот стиль работы, — размышлял Монастырский. — А какой руководитель! Сколько руководителей, столько и стилей. И как плохо, когда иное начальство пытается установить единый, как правило свой собственный, стиль, даже если он очень хороший. Нет! Дело должно доказывать пользу того или иного метода руководства. Если метод хорош, беспокоиться нечего — его многие подчиненные усвоят. Ну, а если захотят по-своему, но тоже хорошо, — дай им бог здоровья. Лишь бы дело шло. Только не надо это понимать так, что цель оправдывает средства. И цель и средства должны быть правильные». «Хорошо рассуждаешь, — ухмыльнулся про себя Монастырский, — а попробуй достигни…»
Белонович пригласил своего начальника на лесной костер. Машины въехали в густой лес по рубленой дороге. Монастырский сразу вспомнил военные годы и бревенчатые пути, по которым тащил свои противотанковые орудия. Приехали в самый настоящий лесной партизанский лагерь: землянки, штаб, банька, склады, наблюдательные пункты. Все «по-всамделишному», добротно, тщательно сшито-сбито.
Удили рыбу, варили уху на костре, пекли картошку, под баян пели песни военной поры, растопили баню. Поспали три часа, а наутро Белонович, добродушно посмеиваясь, спросил:
— Товарищ председатель Центрального совета, как думаешь, где провел ночь?
— Как где? — в тон ему ответил Монастырский. — В сороковых годах, в партизанском лагере.
— Никак нет. Ошибаетесь. В восьмидесятых, на лыжной базе юношеской лыжной секции!
Монастырский понял сразу.
— Ну даешь! Сам придумал или подсказали?
— Коллективный разум, — улыбнулся Белонович. — Патент не берем. Пользуйтесь.
Он рассказал, что после президиума, вернувшись в Минск, собрал актив, сообщил, что ради общего дела «Эстафеты» придется «ужаться» со строительством лыжных баз. Вот тогда и родилась идея. Юные эстафетовцы с энтузиазмом взялись за строительство «партизанских лагерей» — лыжных баз. Готовы были пожертвовать каникулами (и уж, конечно, занятиями), чтобы соорудить эти романтические лесные базы.
— Помогли, конечно, им кое-чем, но в общем не только не сократили строительство, а еще план перевыполнили, — закончил Белонович свой рассказ.
— Надо развить идею, — деловито констатировал Монастырский, доставая блокнот. — Ведь таким строительством можно увлечь ребят повсюду! Конечно, в Узбекистане партизанских лыжных баз не построишь, там надо другое. Но всюду можно что-то придумать. Соберем пленум — сделаешь сообщение.
В Москву вернулся в радужном настроении.
И тут же опять захватили заботы.
Сергей сказал, что дата суда назначена.
Наташа сообщила, что «звонили от товарища Лосева— вызывают на заседание руководства по вопросу неправильного распределения материальных фондов».
Пришло туманное письмо от Рудина — просит похлопотать, чтобы отозвали обратно.
Словом, трудные дни не закончились.
Глава XIII. Все течет, ничего не изменяется
Московская ли олимпиада, несчастливое ли расположение звезд, потеря ли осторожности или уж слишком большая везучесть в делах (что всегда множит ряды врагов и завистников), но что-то оказалось для Трентона роковым.
На него посыпались всевозможные неприятности, посыпались густо и часто, как струи тропического дождя, только, увы, не такие теплые.
Во-первых, его бросила Кэрол!
Это кажется невероятным и тем не менее факт. Она воспользовалась отсутствием мужа — он мотался на эту Олимпиаду — и сбежала с молодым, красивым и преуспевающим экстрадным певцом.
Кэрол и раньше, сильно выпив или «нахлебавшись аспирина», то есть приняв наркотики, могла, ослабь Трентон внимание, сорваться с рельс и ввязаться в столь же мимолетную, сколь и грязную любовную авантюру с каким-нибудь культуристом из «конюшни» мужа, преподавателем танцев, офицером, а то и кадетом расположенного в полсотне миль от города морского училища.
Однако Трентон был на страже и принимал срочные и решительные меры. Неудачливых культуристов и учителей танцев неизвестные хулиганы избивали столь жестоко, что те, выйдя через месяц-два из больницы, покидали город с такой поспешностью, будто ему грозило наводнение. Офицеры получали анонимные предупреждения с угрозой сообщить обо всем их невестам, родителям, начальникам.
А тут Трентон как-то ослабил внимание, часто отсутствовал, да еще в Москву уехал…
Трудно сказать, что привлекло Кэрол в смазливом певце: его внешность, слава или склонность к наркотикам. Трентон принял обычные меры: несколько его головорезов помчались вдогонку за легкомысленной супругой и ее похитителем. Однако ситуации, подобной известной из знаменитого романа «Джимми Хиггинс», не случилось. Головорезы сами оказались в больнице. Фирма грампластинок, эксплуатировавшая по контракту певца, окружила его надеждой охраной — фирма не желала рисковать своими миллионными вложениями. Если мальчик хочет поразвлечься, не надо ему мешать. Пусть лучше мужья-рогоносцы внимательней смотрят за своими женами.
Вторым ударом была смена руководства местной мафии. Очередной дон был убит, а на его престол взошел другой, с которым у Трентона были не лучшие взаимоотношения. Это сразу же сказалось на судьбе и доходах трентоновских отелей и ресторанов, в которых с клиентами стали происходить всякие неприятные истории.
Хуже, однако, было другое. Новый дон сам имел крупные интересы в мире профессионального спорта. У него тоже была «конюшня», профессионалы-боксеры, кэтчисты. Он эксплуатировал широкую сеть подпольных спортивных тотализаторов.
Тут-то и начались для Трентона главные неприятности. Первой ласточкой явилось невероятное событие: изнасиловали труппу его кэтчисток! Изнасиловать могучую, исключительно сильную физически' женщину, да еще владеющую специальными приемами борьбы, вообще не так-то просто. Но шестерых!
И тем не менее на машину, в которой девушки в сопровождении тренера ехали вечером в соседний город, совершили нападение вооруженные бандиты. Они сожгли машину, до полусмерти избили тренера и изнасиловали женщин, причем долго издевались над ними, царапали ножами и, раздев догола, гнали по шоссе на глазах у встречных автомобилистов.
Было ясно: преступники стремились к скандалу, к тому, чтобы происшествие стало широкоизвестным, вызвало шум, чтобы люди судачили и насмехались над Трентоном. Изнасиловать команду борцов. Ха! Ха! Кто поверит! И этот тряпка Трентон ничего не мог сделать, чтобы их защитить! Трус и размазня!
Трентон «потерял лицо», нужно было срочно исправлять положение. Но как?
Он усилил охрану своей виллы, «Трентон-клуба». За его бронированным «кадиллаком» следовала теперь еще одна машина с телохранителями.
Он нанял охрану для своих боксеров и кэтчистов. Но и те, и другие стали все чаще проигрывать. Однажды к Трентону в кабинет вошел озабоченный О'Коннор и сказал:
— Плохие вести, босс.
— Что еще? — спросил Трентон, устремив на своего верного управляющего потухший взгляд.
Внезапность и быстрота, с какими судьба (вернее, ее посланцы) обрушивала на Трентона удар за ударом, ошеломили его, лишили на время обычной находчивости и изворотливости. Еще недавно, буквально только что, все шло так хорошо, так чудесно. Доходный отельный и ресторанный бизнес, процветающий «Трентон-клуб», новая, принесшая ему кучу денег идея со смешанным кэтчем, борьба самбо, сулившая славу, взлет престижа, место вице-президента будущей олимпийской федерации…
И вдруг все рухнуло, сразу, мгновенно. Вернее, рушится. Вот и вновь что-то случилось — сейчас О'Коннор сообщит об очередном ударе. И еще эта стерва Кэрол, для которой он столько сделал! Он же сам хотел ее менять, а когда она сбежала, выяснилось, что он ее любит. Где справедливость, скажите мне, где справедливость?
— Так вот, босс, у меня тоже кое-где есть свои ребята. Да и наших болванов я сумел расколоть — ну, боксеров-неудачников, тех, что проигрывают. Оказывается, их всех обрабатывают люди… — Он указал большим пальцем в неопределенном направлени. — Ясно? Кому-то по телефону угрожали, что прихлопнут или руки поломают, кому-то, что мать-старушку, брата или подружку похитят; тем, кто покрепче, деньги сулят. И всякие комбинации предлагают: против того ляг в третьем раунде, против этого в десятом, этому проиграй по очкам, а тут заболей. Против наших выпускают слабаков, и они выигрывают. И, конечно, кое-кто… — он опять помахал большим пальцем, — у кого букмекеры в кармане, гребет и гребет монету.
