Владимир Богомолов - Повелительница лабиринтов
Ой, что это она сидит и грезит, когда сегодня столько дел и хлопот в ее доме. Да теперь это лишь ее дом: без Васи и детей. Дети разъехались раньше, а теперь и Вася ее покинул навсегда. Как теперь жить?
Вместо ответа, сознание достало из памяти вновь Василия, но уже в другой раз, когда их пришли раскулачивать Советы, она была дома, а он прискакал от родителей, где помогал молотить зерно на базу. Да только ничего он поделать не смог ни сам, ни братья его со свекром, что прибежали вслед за ним. Власть тогда пришла красная и кровавая. От нее было уже не спастись. С ней оставалось лишь ужиться, как с ненавистной свекровью, с которой и жить невозможно, и избавиться нельзя.
Другое дело, белые. Те, что пришли перед коммунистами. Тогда, когда они пришли к ее отцу в курень, долго гутарили о чем-то с ним, а потом вместе с ее братьями нагрузили арбу мешками с зерном и разным провиантом для казаков. Утром, часа в четыре, братья впрягли в арбу волов. А отец поцеловал в лоб, перекрестил ее и отправил свою дочь старшую, Зинаиду, под Ростов вместе с казачьим обозом вдогонку отступавшей армии. Сколько годков ей было тогда? Только четырнадцать лет стукнуло! Зинаида вспомнила ту дорогу длиною в десять дней по бескрайним степям вдоль Дона. Ее, тогда юную, но уже статную, девицу, с косами в руку до поясницы и грудью, что не смотря на завидный размер не требовала лифчика из-за своей упругости, отпустили одну вместе с казаками.
Обратно, домой в хутор возвращалась уже не одна, а с Митричем , соседом по ее хутору, и еще двумя казачками с соседнего хутора. Как только арбу разгрузили, так и добавили ее вместе с волами в тот маленький обоз из пяти пар волов, которым управлял старый казак. Как ее, молодую, что называется «в соку» девицу не тронули казаки в пылу войны, когда кровь вокруг лилась рекой, она и сейчас понять не могла. А ведь голодные на женщин были воины, да и смерть вокруг гуляла свободно, словно дикая кобылица в степи. Но не тронули молодую видную казачку с маленького хуторка. Значит, честь была у них, потому знали ей цену, не допуская силой ее отбирать у более слабых, чем они. Не тронули ее и фашисты, они хоть оккупантами пришли на ее Дон, но тронули: ни ее, ни Настеньку, А красные криком кричали об их зверствах.
А уж как коммунисты их с Васей раскулачили, то погрузили они весь свой скарб на соседскую подводу. Впрягли в нее свою последнюю пару коней. Ту, что сердобольная власть им оставила то ли на проживание, то ли для выживания. Да и подались всей молодой семьей в город начинать новую жизнь, раз в привычной сельской на станице им не осталось места, чтобы более уж не искушать судьбу свою и детей.
Долго тогда им пришлось скитаться по съемным сараям и подвалам, пока наступил тот день, когда Василий прибежал домой радостный и возбужденный. Подхватил он на руки деток: Михаила и Настеньку - они тогда еще совсем малышами были. Потом взял ее под руку, и ничего не говоря и объясняя, зашагал торопливо с ней, такой весёлый и уверенный, на соседнюю улицу, чтобы привезти к сараю в глубине одного из дворов, который с той поры стал домом ее семьи. Вот уж двадцать три года минуло, как Василий перестроил сарай под жилой дом.
Уже десять лет, как они с Васей выплачивают ту часть своего дома, которая по договору с жилкоммунхозом осталась за государством. Да видно, теперь уж одной, ей не выплатить этой доли. А может, без Василия не нужен этот дом? Дети давно разлетелись, словно птицы, а Василия уже не будет рядом, как не будет на ее плечах больших горячих рук поверх распущенных волос.
Внезапно Зина забеспокоилась, услышав, как ходики в гостиной прокуковали десять. Где же Наточка? Ах да, поезд приходит после одиннадцати, она же в телеграмме писала. Память стала подводить. А вот когда они перед войной переехали из станицы в Луганск, ей Вася завидовал. Она тогда с легкостью запоминала целые страницы из книг, которые удавалось прочесть в свободные минуты. А ему трудно давались бухгалтерские отчеты в жилищной конторе, куда устроился счетоводом. А после войны и вовсе, сказалась его контузия в 43-м, стал забывать многие обычные дела и события. Но Зинаиду это не очень беспокоило. Главное, что Вася вернулся живым и невредимым, чего нельзя сказать о многих и многих женщинах, которые остались совсем без мужчин в семье. А ее Вася всю войну прошагал рядовым пехоты, все четыре страшных года.
Да, тогда война пощадила ее, и вернула Василия домой. А теперь вот, обошлась с ней жестоко. Не думала и не гадала Зина, что, не успев дожить шестой десяток, ей придется вдовствовать. Конечно же, она кроме Васи никого из мужчин рядом с собой даже в мыслях представить не может. Хотя многие мужчины еще заглядываются на ее казачью стать, да и коса ее вокруг головы еще в три кольца укладывается, хоть седина и осветлила ее темно- каштановые косы, которые так любил Василий.
Зинаида вдруг встрепенулась, вспомнив, что на похороны нужны платки и нарукавные повязки поминальные. Подошла к своей кормилице: швейной машинке немецкой марки Зингер. Присела за нее и вновь замерла, сдерживая слезы, которые пытался выдавить комок, застрявший в горле. Потом уткнулась головой в руки, что положила на ровную поверхность сложенной машинки, прямо поверх кружевной накидки, и, уже не стесняясь, в голос зарыдала, давая волю накопившейся в груди боли.
Темнота за закрытыми веками успокоила. Ей удалось совладать с собой. Но покидать темноту закрытых глаз не хотелось. Запах машинного масла от чудесного творения Зингера унес в детство. Не ведомо зачем, память открыла Зинаиде картину воскресного дня, когда отец, вернувшись с ярмарки в станице, где распродавал свой товар сельского портного, подарил ей швейную машинку в день ее восьмилетия. Мать тогда еще долго сетовала о том, что на три золотых лучше бы еще одну корову в хозяйство купить, чем такую игрушку девчонке.
Как был мудр отец, когда сделал ей такой подарок, который лучше любой коровы на свете кормил ее семью все трудные годы начала жизни в городе. Да и теперь, когда минули и военные годы, эта машина, рожденная задолго до того, как мир узнал про фашизм, все также исправно кормит, одевает ее семью. Вот и внучке юбку за одну ночь сшила, когда та приехала на каникулы из Москвы в прошлом году.
Зинаида подняла голову, а та, не успев толком очнуться от горького забытья, принесла спасительный хоровод новых мыслей: Миша еще не приехал, хотя обещал прилететь из Москвы к обеду. Полковник уже. А Зина еще помнит, как они с Васей ездили к нему в Гурзуф, куда его после войны отправили из-за туберкулеза. У нее еще сохранились фотографии, где они с его дочкой и женой, все вместе под пальмами в санатории стоят. Как отец гордился всегда своим сыном, который не только всю войну прошел по болотам и рекам, возводя переправы, но и после войны, аж до Генштаба дослужился. Ай да казак! Не уронил честь своих дедов, которые оба красовались на фото в Георгиевских крестах, возле жен своих и детишек.
Вот только Настеньке не повезло с казаком ее. Да и не казак он вовсе. От него одни неприятности. Ладно, хоть не пьет, не курит, не бьет. Да, и красавец то, какой: высокий, стройный, спортсмен, офицер. Вот только, уж очень молчаливый. Все себе на уме. Но, умный и грамотный - ничего не скажешь. И язык немецкий знает, словно это его родной. Вон как быстро и ладно машину племяннику починил. За два дня сделал сам, а тот который месяц не мог заставить бегать свой Москвич. Беда вот только с бабами у Жени, как вернули его с Германии, так словно бес в него вселился: ни одну юбку не пропустит, люди говорят. Стыд то дочери, какой. Но она, Настя, молодец, держится и виду не подает. Только ей, матери своей, и жалуется, да и то, когда в гости приезжает.
А ей вот с Василием как повезло то – грех на судьбу жаловаться! Хоть и родители за нее решили, кому свою любовь отдать, но Зинаида на них не в обиде. Пусть не сразу к ней пришла настоящая любовь, но ведь пришла же! И горячих ночей было за эти годы не мало. Вот даже сейчас, стоило лишь подумать о близости с ним, а горячая волна уж прошла по всему телу, вызвав румянец на щеках, тепло внизу живота и мурашей под кожей, что добежали от сердца до кончиков пальцев, неся тепло и томление всему телу. Ах, до чего же сладко было под поцелуями ее казака. Грудь взволновано вздымалась, стараясь поспеть за частотой дыхания в волнении, вызванном желанием женщины, которой знакома истома и сладость мужской страсти.
На какое-то мгновение Зинаида забылась, погрузившись в сладкие воспоминания молодости. Но тут же, очнулась, и вновь унеслась в свое горе. Теперь ей нужно привыкать жить самой, без мужской ласки и заботы, спрятав глубоко внутри себя все, что связано с ее женским началом. Отныне все, что Творец даровал ей как Женщине, должно, если не умереть в ней, то заснуть глубоким сном так, чтобы больше не беспокоить страстями и желаниями. Так требует светлая память о Василии. Так она сможет сохранить свою верность ему. Так она не очернит свою честь и заставит замолчать недобрую людскую молву.
